Алла Панова - Миг власти московского князя
Об этом тяжелом начале откровенного разговора воевода не рассказывал князю. Ему вовсе незачем было знать, как два немолодых воина, немало повидавшие на своем веку, поняв друг друга с полуслова, неожиданно допустили собеседника к сокровенным тайникам души. Проговорили они долго, и за время разговора воевода, без каких бы то ни было усилий со своей стороны узнал обо всем, что хотел выведать князь, и о многом таком, что в других обстоятельствах вряд ли бы узнал. Впрочем, он и не думал ничего выведывать, забыв о своем поручении и вспомнив о нем, лишь когда пришла пора убираться восвояси. Покидал воевода гостеприимный дом посадника в полной уверенности, что обрел нового друга, человека, которому может довериться. Василий Алексич, смотря с крыльца вслед воеводе, который, выехав за ворота, обернулся и махнул ему, думал о том же и был уверен в искренности нового товарища.
— Что ж, вижу, доволен ты посадником остался, — заметил князь, беря в руки повод, поданный стремяным, — выходит, не зря беседу с ним вел?
— Верно, говоришь, княже, — кивнул воевода, — ежели раньше были сомнения, то ныне знаю: ежели что, не подведет.
— Вот и ладно, коли так. Мне любой верный человек важен, — сказал князь и, увидев, что собеседник уже уселся на своего коня, добавил: — Сам знаешь, я твоему, Егор Тимофеевич, глазу верю. Ты такое замечаешь, что от моего взора укрывается.
Воевода принял похвалу как должное, но вслух все‑таки сказал:
— Свои заслуги, княже, зря умалил. Но за доброе слово благодарствую.
— Теперь у меня к тебе еще одна просьба будет, — проговорил князь и улыбнулся загадочно, — не догадаешься, о чем просить буду?
— Откуда ж мне знать? — усмехнулся воевода.
— Ты вот упомянул мельком, что сотоварищ твой новый о Васильке говорил, — уточнил князь.
— Да, говорил. Он о том обмолвился, что сотник на дочку его заглядывается, — пояснил воевода и посмотрел на князя, начиная догадываться, к чему тот клонит.
— И что ж посадник? Против того? — спросил собеседник.
— Он о дочке беспокоится. Но я сам‑то вижу, что беспокойство его от того, что понимает: скоро его голубушка вылетит из родительского гнездышка, — усмехнулся опытный воин.
— Вот о том моя просьба и будет. Вызнай, что посадник о нашем Васильке думает, отдаст ли за него свою дочь. Да не впрямь выспрашивай! Ежели что, словечко за нашего молодца замолви!
— Что ж ты меня, старого, учишь! — рассмеялся воевода. — Али думаешь, что забыл все уловки да такое доброе дело не смогу сладить?
— Сомнений у меня в том нет, — ответил Михаил Ярославич, улыбаясь. — Только хочется мне, чтоб все у Василька сладилось. И ей, бедняжке, от жизни досталось. И он немало повидал и доли счастливой достоин, — закончил князь вполне серьезно.
Сквозь висевшее в воздухе марево всадники увидели темные очертания избы, где несколько дней продолжались допросы плененных ватажников. Рядом с избой шевелилось темное пятно — стражники топтались на месте, приглядывая за вытащенным из ямы узником, участь которого, как они знали, сегодня обещал решить сам князь.
Кузьке это тоже стало известно из их разговоров, и он мучительно думал, как себя повести, чтоб князь смилостивился и не лишал его жизни. Но мысли путались, и он никак не мог вспомнить те придуманные заранее уловки, которыми он намеривался воспользоваться в крайнем случае. Случай был именно такой, только вот все увертки, все нужные слова после вчерашнего допроса словно кто‑то стер из памяти, вымел, как выметают ненужный мусор.
Ночь Кузька провел в тяжелом забытьи, а под утро проснулся от холода, без труда проникшего под лежалую солому, в которую он зарылся. Кутаясь в вонючую шкуру, он пытался собрать воедино те обрывки мудрых, по его мнению, мыслей, которые обязаны были обеспечить ему спасение. Но мысли разбегались, как тараканы, поймать их никак не удавалось, а придумать что‑нибудь новое он тоже был не в состоянии.
В белом мареве стали видны силуэты всадников. Кузька знал, что это едет князь со своими людьми, и вдруг ощутил смертный ужас, охвативший все его жалкое тело.
Темное пятно быстро приближалось, увеличиваясь с каждым мгновением и становясь четче. Еще миг, и откроются скрытые маревом лица. Но в этот миг Кузьке почудилось, что к нему приближаются вовсе не княжеские гриди, а бестелесные существа, несущие ему гибель.
Решение пришло сразу: надо пройти сквозь эту мглу, как нож проходит сквозь масло, и самому скрыться от своих врагов в этом молочном тумане, раствориться в нем. Он сжался, словно пружина, и кинулся навстречу всадникам, которые в тот самый миг обрели четкие очертания.
Заметив, что темный клубок бросился навстречу князю, ехавший слева от него дружинник мгновенно опустил копье, выставив его чуть вперед. Он сразу ощутил толчок и тут же увидел, как то ли большая собака, то ли человек, напяливший на себя свалявшуюся шкуру, повалился под ноги остановившегося коня. Дружинник в недоумении посмотрел сначала на лежавшую на снегу темную фигуру, потом перевел глаза на князя. Тот неотрывно смотрел на человека, свернувшегося под конскими ногами. Подбежали стражники и застыли на месте. За ними подоспели Никита с Самохой, ожидавшие князя у самой избы.
Первым пришел в себя воевода.
— Глянь, жив ли? — спросил он у рыжеволосого конопатого стражника.
Тот наклонился над Кузькой, попытался повернуть его тело. На подмогу пришел другой стражник. Вместе они перевернули тело на спину.
Прижав руки к животу, Кузька смотрел на мир удивленным глазом, хватая воздух распахнутым в безмолвном крике ртом. Огромная лошадиная морда свесилась над ним, загородив серое небо, в котором повис бледный солнечный диск.
— Отходит, — услышал Кузька незнакомый далекий голос и закрыл глаз, из которого по грязной щеке покатилась мутная слеза.
Князь все еще никак не мог прийти в себя от случившегося. Он молча переводил взгляд со скрюченного Кузькиного тела на окровавленное копье в руках дружинника. Стражники стояли молча, виновато понурив головы. Молчал и Антип, чья расторопность стала причиной Кузькиной смерти.
— Смерть незавидная, — проговорил воевода, понимая, что каким‑то образом нужно исправлять непоправимое. — Без суда, без покаяния диавол грешника к себе прибрал, — сказал он задумчиво.
— Без суда, — повторил князь.
— Жаль, легко отделался, — вздохнул конопатый.
— Экий ты «жалостливый», — с издевкой проговорил воевода.
— Я‑то? Так ведь он скольких умучил? А сам раз… и того, — пояснил разговорчивый стражник.
— Кабы ты рот не разевал, может, он еще бы небо покоптил и за грехи свои пред людьми ответ держал бы, — заметил строго воевода. — Глядишь, и помучился бы, прежде чем перед Вышним судом предстать…
— А что я? Один, что ли, виновен? Кто ж знал, что он под копыта кинется! — начал оправдываться конопатый. — Стоял себе и стоял. Под нос бурчал чтой‑то. И тут как прихватится. То плелся еле живой, ногой за ногу цеплял, а тут скакнул, что твой заяц!
— Это верно, прям зверем скакнул. Может, не зря Косым прозвали? — откликнулся молчавший до этого Антип.
— Видать, ему на роду такая участь написана, — сказал воевода и поглядел на князя, ожидая его слова.
— Прав, видно, ты, Егор Тимофеевич. На все воля Божья. Хотел я принародно изверга суду придать, но не случилось. Значит, так уж суждено было. — Услышав эти слова, стражники, ожидавшие сурового наказания, облегченно вздохнули, но князь тем временем продолжал и обратился к ним, посмотрев исподлобья: — Вас за недогляд прикажу наказать, чтоб впредь ворон не считали и дело свое исправно делали. — Он перевел взгляд на Антипа, с замиранием сердца ожидавшего своей участи, и тем же тоном сказал: — Ты свое дело изрядно знаешь, тебя мне винить не в чем. Ты князя своего защищал от опасности. Надеюсь, что и впредь столь же проворен будешь. — Дружинник незаметно облегченно вздохнул. — Ныне копье Антипа мечом карающим обернулось да грешника великого пронзило, — закончил Михаил Ярославич и улыбнулся краем рта.
Михаил Ярославич уже было направил коня к своим палатам, но потом вернулся к избе, чуть поодаль от которой так и лежало бездыханное тело грозного предводителя ватаги.
— Нынче с теми, кто в порубе сидит, вам, — обратился он к стоящим в сторонке Никите, Демиду и Самохе, — разобраться велю. Кого не допросили, допросите. И завтра поутру прошу ко мне с отчетом пожаловать. Это крайний вам срок. Пора и за другие дела браться. Ты, Егор Тимофеевич, можешь с ними не сидеть — у тебя и без того хлопот полон рот, — но уж прежде меня выслушай наших молодцов, — князь бросил веселый взгляд на троицу, внимавшую его словам, — да совет мудрый дай. Вместе с ними и тебя ждать буду.
Знал бы князь, с какой неохотой он вспомнит через день на рассвете об этой назначенной им самим встрече и будет сожалеть, что не отсрочил ее на более поздний срок, не дал для расследования еще седмицу–другую, а поторопил своих бояр и верных слуг.
