Нина Соротокина - Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны
— Ты кто? — сказал Родион по-польски. — Кричать будешь — убью.
Мужчина, не отвечая, ощупывал разбитые губы, потом негромко выругался. Русский мат не спутаешь ни с чем другим.
— Так ты русский? — ошарашенно спросил Родион.
— Ты, видать, тоже не из местных. — Мужчина слегка шепелявил из-за разбитой губы.
— Что вы здесь делали?
— Производил слежку согласно приказу, — незнакомец тоже решил перейти на «вы», — но это не вашего ума дело.
Тут Родион ударил себя по лбу. Как он об этом забыл? Наверняка это посланный Бироном петербургский агент… Как его? Петров. Точно, Петров. Однако этот человек в весе пера зря хлеб не ест. Ишь в какую даль забрался! Удивительно, что он не потерял Шамбера по пути его следования.
— Я знаю, согласно какому приказу вы здесь находитесь, господин Петров. Вас прислал Бирон.
— А уж отчитываться перед вами я никак не обязан, — проворчал агент и сел, привалившись к березе.
— Вы поступаете под мою команду, — бодро заявил Родион. Ничего подобного Бирон не говорил в Петербурге, но сейчас нашему герою позарез нужен был помощник.
— Я никуда поступать не буду. Я вас в первый раз вижу, а то, что вы узнали мою фамилию, еще ни о чем не говорит. Да и какой вы начальник, если вы на своих бросаетесь? На лбу у меня теперь шишка. Положим, она заживет. Но сейчас-то она мне на кой нужна? В нашем деле главное — неприметность. Обыватель меня как бы и не видит. А с шишкой на лбу меня любая собака запомнит. Проходил тут некто с шишкой на лбу? А как же… И губа, как требуха коровья! Это же надо так рожу расквасить! И знайте, сударь, если на лице моем останется отметина в виде шрама, то я подам на вас жалобу по инстанции.
— А если не останется?
Петров брезгливо выплюнул какую-то дрянь изо рта, ощупал зубы, по счастью, они были целы.
— Тогда не подам, — сказал он наконец, — в нашем деле всякое случается.
— Вот бумага. В ней все написано. Только сейчас темно, вы ее утром прочитаете.
— Вот утром и поговорим. И еще неизвестно, где я буду утром.
Пришлось углубиться в лес и запалить костерок. Родион держал горящую головешку, Петров читал и до тех пор не возвратил бумагу, пока не прочитал ее всю, до последней строчки. Как только агент убедился в правильности слов Родиона, всю его настороженность как рукой сняло, более того, он обрадовался и опять перешел на «ты».
— Жрать охота, — сказал он с доверительной улыбкой. — У тебя ничего нет? Совсем изголодался на этой проклятой работе. На посту какая еда — сухари. А ведь даже хрумкать нельзя, дабы не привлечь внимания. Я пробовал хлеб брать, но он через день совершенно черствеет. Я за этим французом, Шамбером, от самого Кронштадта поспешаю.
— И каков был его путь? Только, пожалуйста, подробнее.
Из-за разбитой губы Петров не мог выговорить «ф» и говорил «шранцуз». Рассказ свой он прерывал неожиданными вопросами: «А дома какие погоды? Мне надо, чтоб ведра, у меня там жена на сносях». Или вроде бы не к месту начинал рассказывать, какую хорошую шерстяную поддевку подарила ему одна вдовушка из Варшавы: «Я бы без этой поддевки от простуды сдох, право слово. А кашлять в нашем деле — это, считай, его загубить». Но Родион был рад ему без памяти и с удовольствием воспринимал весь этот словесный хлам, к делу не относящийся.
Проделанный Шамбером путь был не легким: приплыл в Данциг, остановился в предварительно снятой для него квартире. Когда в Данциг прибыл король Станислав со свитой, Шамбер не предпринял никаких попыток увидеться с французским послом и предложить свои услуги.
— Но вообще-то «шранцуз» со многими общался, у меня все люди переписаны, но записей при себе не ношу, храню в тайнике. Продолжаю…
В Варшаву Шамбер выехал совершенно неожиданно. Петров его чуть не упустил. Нагнал в дороге. В Варшаве Шамбер жил в пригороде у такого же «шранцуза», как он сам. Жил скрытно. Соотечественник — молодой малый, зачем он торчит в пригороде Варшавы, выяснить не удалось.
— Да и охоты не было, — частил Петров. — На кой он мне нужен? Начну о нем справки наводить, Шамбера упущу. Однажды они вдвоем намылились на прогулку, в руках у малого небольшой дорожный сундучок. Что это за прогулки, думаю, с дорожными сундуками? Поехали днем, в открытой коляске, потом зашли в ресторацию, как бы перекусить. Долго их не было, а когда вышли… Если бы я их не ждал, нипочем бы не узнал. Вошли господами, а вышли простолюдинами. И главное, на Шамбере было столько ваты, то есть толщинок, что это совершенно изменило его фигуру, он стал круглым, как стельная корова. Это он уже здесь все толщинки сбросил, потому что слежки не опасается.
— Когда прибыл в эту лачугу Шамбер?
— Они прибыли вдвоем, верхами, два дня назад. И тут же затворились в доме могильщика. Шамбер всего один раз и выходил.
— Куда?
— На местное кладбище.
— Что он там делал?
— Пришел к воротам, но внутрь заходить не пожелал. И отмечу: вся вата на нем. Народу на кладбище находилось много, старуху там какую-то важную хоронили, а родни у нее, видно, полдеревни. Суета была на кладбище, как на ярмарку.
— Зачем Шамберу на кладбище? Может быть, у него свидание с кем-нибудь назначено?
— А может, просто погулять хотел. Иных людей не поймешь. Мне, например, кладбище на дух не надо. Что я там потерял? А иных так и тянет. Ходят среди могил, мысли философические обдумывают, о бренности жизни, туда-сюда…
— Чтобы думать о бренности, не надо напяливать на себя толщинки из ваты[37].
— И то правда.
— А вообще зачем Шамбер вернулся на место прошлогодних событий?
— Каких событий? — насторожился Петров.
— Да это я так… к слову, — спохватился Родион. — Просто мне известно, что Шамбер был раньше знаком с могильщиком. А теперь пошли на пост.
— А что нам вдвоем там делать-то? Вы утром приходите.
10
Пробежавшая по Лизоньке живительная искра все вернула на свои места. То, что было мечтой, воображением, стало неотвратимым, элегическая любовь обросла плотью и вызвала в ней такой прилив энергии, что скажи ей кто: для освобождения возлюбленного надо разобрать замок по камешку, наша героиня тут же пошла бы искать кирку и лом.
Сразу после завтрака Лизонька изъявила желание покататься верхом.
— Меня просто манят к себе прекрасные ваши окрестности. О, этот вид из окна. Право, я не могу больше жить в замке затворницей, — щебетала она, обращаясь к княгине. — Уверяю вас, я достаточно окрепла, чтобы ехать верхом. Панич Ксаверий будет сопровождать меня. Павла, ты останешься в замке. Разве что мы приторочим тебя к седлу, как вьюк.
Смех у Лизоньки был резкий, отрывистый. Княгиня сидела с кислым лицом, Павла обмирала в испуге и только твердила:
— Нет, это никак нельзя! Папенька за это не похвалят.
Но Лиза ее просто не слышала.
И вот они скачут вдвоем с Ксаверием по лесной дороге. Лиза умела сидеть в седле, именно сидеть, но не более, и уж, во всяком случае, не скакать галопом, ныряя под низко растущие ветви деревьев. Возбуждение девушки передалось лошади, и благородное животное готово было лететь птицей. Ксаверий быстро понял, что этот полет может кончиться плачевно, поэтому он то и дело сдерживал лошадей, заставляя их идти шагом.
Путь до «Белого вепря» был не близок, наши путешественники прибыли в гостиницу, когда солнце стояло уже в зените. По счастью, поручик Люберов был на месте, то есть спал как убитый в крохотной, похожей на гостиничный комод комнате.
— Буди, — сказал Ксаверий хозяину. — Пани хочет говорить с русским офицером.
Адам поспешил исполнить приказание. Лизонька направилась вслед, почти наступая хозяину на пятки. Внутренний голос ее несколько истерически приказывал: быстрее, быстрее! Перед дверью в комнату постояльца хозяин деликатно закатил один глаз, веко над другим тоже предостерегающе дрогнуло. Лизонька опомнилась, отступила назад. Минуту спустя Адам вышел.
— Предупреждены. Ждут.
Лизонька и Ксаверий вступили в комнату. Родион в несвежей рубашке, с красными от недосыпания глазами, небритый — надо отметить, щетина-то вылезла на щеках какая-то пегая, словно пылью присыпанная, словом, вид преотвратительный — склонился перед Лизонькой в почтительном поклоне. Она тут же приступила к делу:
— Вы поручик Люберов? Прекрасно. Я от князя Матвея Козловского. Он сидит в подвале князей Гондлевских. Сидит безвинно. Он в ужасном состоянии. Его надо спасать! И немедленно! Валандаться сейчас никак невозможно.
Она придумывала планы побега один другого фантастичнее, при этом упоминалась и Павла, которую нельзя бросить, и карета, в которую некого было запрягать, и отсутствие моста через Вислу. Ксаверий и Родион молча переглянулись, первый как бы предупреждал: пусть поговорит, если накипело, а второй вроде бы отвечал: какие трудности, обожду…
