Павел Загребельный - Первомост
- Что ты, добрый человек, делаешь?
- Богу не умею молиться - вот и прыгаю.
Тогда Николай рассказал этому человеку самую простую молитву, а тот забыл ее снова, потому что был глуп как бревно. Думает, думает, но ни единого слова не может вспомнить. Тогда он взял и погнался за святым Николаем. А тот оглянулся и говорит:
- Почему ты, добрый человек, бежишь?
- Потому что забыл молитву.
Николай повернулся к нему, махнул рукой и произнес:
- Возвращайся - молись, как молился. Прыгай через бревно. Бог всякую молитву услышит, и пусть всяк молится, как может и как хочет.
Вот какой святой Николай покровительствует нашему мосту. Будут ли там христиане или ордынцы на мосту - Николаю все едино. Лишь бы только с ними договорились. С Воеводой нашим да со мною, потому что я у Николая человек поверенный и доверенный.
Батый мало что понял, а его ханы поняли и того меньше, даже ханский сын Сартак запутался в россказнях Стрижака, или это, быть может, толмачи плохо пересказывали. Слева от Батыя там еще сидела и его старшая жена из двадцати трех его жен, старшей же называлась она не по возрасту своему, а по влиянию на мужа, не принадлежала ни к первейшим женам Батыя, ни к самым младшим, скорее всего она была средней, если так можно выразиться, а у такой женщины есть уже необходимая опытность и одновременно не все еще утрачено от молодости. Старшей жене ханской послы понравились, в особенности же по душе пришлись ей меха и сосуды, привезенные ими в дар, она перебирала меха, подавала самые пышные из них Батыю на колено, хан даже гладил ворс, щурился, сидел литой, как истукан медный, а с другой стороны сын его Сартак позванивал драгоценной посудой, поднесенной послами от русского Воеводы, это тоже ублаготворяло великого хана, ему начинал нравиться разговорчивый посол, несмотря на всю непонятность и запутанность его повествования; бараньи лопатки тоже перед этим показали, что послов нужно принять и верить им тоже нужно, однако Батый все еще колебался, потому что доверчивым можно быть, когда ты стоишь ордой без намерения идти куда-нибудь, когда же находишься в походе, да еще в таком, как теперь вот, от врага следует ожидать всего.
Где-нибудь в другой земле Батый не имел бы подозрений. Нигде монголы не побеждали силой, а только коварством. В людях всегда есть избыток доверчивости, которую можно умело использовать.
Достаточно было лживого обещания, как перед монголами открывались ворота городов, как сдавались на их милость целые державы. Но в этой земле никто и никогда ничего не отдавал добровольно, - здесь бились отважно, яростно, бесстрашно, даже без надежды на победу, как настоящие воины; русичи ведали, что только смерть последовательно верна, всегда при тебе и никогда не изменяет, они не верили никаким посулам, а даров каких-нибудь от них ждать было бы все равно что ждать кумыс с неба.
Поэтому хан Батый до поры до времени и не верил этим послам и их подаркам. Быть может, это коварство князя киевского? Быть может, хочет он задержать поход монгольский против его великого города, пока подойдут откуда-нибудь там подкрепления, хотя русские князья не очень и торопились на помощь друг другу, но тут речь шла о славнейшем и древнейшем их городе, так, возможно, и изменят они своим привычкам и встанут совокупно, пригласив еще в помощь и из других земель?
- Скажи еще про этот мост, - велел Батый Стрижаку. - Каков он и зачем?
- Мост крепкий, надежный, широкий, - сказал Стрижак. - Нигде в мире нет такого широкого моста, как под Киевом. Разминаются на нем два повоза, а рядом в гульбище одновременно могут проехать еще два всадника. Людей на мосту может вместиться две тысячи семьсот и еще семьдесят семь, - стало быть, можно легко подсчитать, сколько проходит по мосту с одного берега на другой за день, за месяц и за год. А мост стоит уже сто лет, и сколько по нему прошло и проехало, и сколько каждый отдал мостового! Ежели у тебя есть на то люди, они могут высчитать, и тогда сможешь узнать про богатство Воеводы Мостовика и про то, что такое мост подкиевский через реку, которая называется по-нашему Днепр.
Сартак звенел драгоценной посудой вроде бы в подтверждение слов посла, ханский сын не нуждался в помощи, он надувал щеки и знай считал себе, - получалось нечто невероятное.
Но право решения принадлежало только Бату-хану, никто не мог промолвить хотя бы слово, великий хан, правда, спрашивал, когда хотел, в большинстве же случаев и преимущественно должен был обо всем догадываться и без расспросов; он чувствовал, какое наслаждение получает Сартак от одного лишь перечисления богатств, которые принесет когда-нибудь этот широкий и прочный мост, поэтому твердо решил, что передаст все это дело сыну, сам же предусмотрительно велит как можно быстрее продвигаться на Киев, чтобы враг, если он на самом деле задумал прибегнуть к хитрости и задержать его войско ложным посольством, горько разочаровался.
Батый подал знак, чтобы принесли еще кумысу всем присутствующим и чтобы играли на бараньих кишках еще веселее, от удовольствия он закрыл глаза и улыбнулся; как литой медный истукан, возвышался над всеми в славе своей и мудрости, велел послам пропеть еще раз их величание, и Стрижак завел хриплым басом "Радуйся, богородица", а Шморгайлик неумело подвывал ему, - все ханы тешились пением, и тогда Стрижак надумал потешить их еще больше и послал Шморгайлика, чтобы тот принес ему книгу про святого Николая.
- Книгу? - вытаращился Шморгайлик, удивленный беспредельно: он не допускал мысли, чтобы от него что-то было скрыто. - Где же я ее возьму?
- В моей поклаже скрыта. Да поскорее неси!
С помощью двух ханских охранников, приземистых и грязных, принес Шморгайлик великую книгу из телячьих шкур. Стрижак подал ее Батыю, поддерживал снизу обеими руками, пока хан, слюнявя грязный палец, перелистывал харатию за харатией, рассматривал цветные заставки, прикасался к буквицам, ловя их как букашек.
- Что это? - спросил он Стрижака.
- Книга про чудеса покровителя моста нашего триблаженного отца Николая-чудотворца, - торжественно ответил посол.
- А зачем?
- В ней сила и власть. Эта книга молвит...
- О чем молвит твоя книга? - прервал его великий хан недоверчиво.
- Вот здесь сказано: "Скорее же убо иже на божие живших житие словом воображаемо многи привлечеть и умолит на добродетель и весма к подобному рожает ревность, якоже се божественного отца нашего Николы, и сего больми много, елико же и слух множае наслаждает, и душу веселит, и на добрые дела восставляет".
Толмачи начисто запутались в премудрых словесах. Никто ничего не понял.
- Зачем такая книга и такие слова? - допытывался Батый.
- На эту книгу пошло двести и двадцать телят, чтобы записать на их шкурах про жизнь и чудеса святого Николая. Слова тут писаны всякие простые и запутанные, но от бесконечного их повторения человеку сдается, будто ничего более значительного никогда не было сказано. Люди поверили в святость этих слов, и теперь все они - даже самые простые - молвятся голосом торжественным и в каждом слове выискивается глубина и мудрость. Николай-чудотворец понадобился Воеводе у моста, чтобы все думали только про святого и говорили только его словами готовыми. Тогда человек в руках у того, кто хранит слова Николая в такой вот книге - подлинные, или выдуманные, или же умело уложенные для потребностей каждодневных и также торжественных.
- Великий Чингисхан оставил монголам Ясу. Не нужно ничего знать, кроме Ясы, ибо все остальное - лишнее и вредное, - закрыв глаза, промолвил Батый. - Кто знает Ясу, тот достигнет всего. Кто не признает Ясу, тому воины мои оторвут его собачью голову. В Ясе сказано: "Первейшее предназначение мужчин - сокрушить сопротивление врага, победить его, вырвать с корнем и завладеть его добром. Первейшее наслаждение для мужчин - заставить горько плакать жен врагов, заставить ходить под собою коня, взращенного врагом, заставить радоваться заплаканных жен врага, грудь их сделать своей подушкой, прикасаться к их щекам и пить сладость из их уст рубиновых". Не может быть никого, кто бы превосходил великого Чингисхана, и не может быть ничего, кроме его Ясы. Все ваши книги - это порождение слабости, поэтому их нужно уничтожать. Но ты сказал, что на книгу пошло много телят. Мой сын Сартак умудрен счету, поэтому завтра ты принесешь эту книгу моему сыну Сартаку, и он посмотрит на нее еще раз.
- Ежели ты берешь мост, великий хан, бери и книгу, - сказал Стрижак, - а вместе с книгой - и меня, грешного, потому что ни книга без меня, ни я без книги этой...
Ханы молча пили кумыс и слушали игру на высушенных бараньих кишках, натянутых на деревянные палочки.
Через день орда двинулась с места, и монголы быстро пошли почему-то на юг, будто намеревались добраться до Днепра и переправиться на ту сторону. Тогда зачем же Воеводин мост? Ведь монголы нагрянут на Киев прямо из правобережной степи, как это не раз и не дважды чинили половцы! Перебредут ордынцы Реку возле Заруба, да и конец. А мост для них - без надобности, и Воевода с его верностью хану - не надобен, а следовательно, и послы его, выходит, тоже излишни?
