Рой Якобсен - Стужа
— Тебе известно, — проговорил он, по-прежнему обращаясь к Хаварду, — что этот маломерок намеревается убить меня? Некая внутренняя сила повелевает ему убить меня, и он не властен над этой силой, а потому поклялся никогда более не появляться вблизи меня. Однако вот он, здесь, в Англии. Что ты думаешь по этому поводу?
Эйрик глотнул вина. А Хавард не нашел что сказать. Гест заметил, что Даг сын Вестейна, стараясь не привлекать к себе внимания, стал у окошка, выходящего на реку, тот самый Даг, что в Нидаросе приходил к нему потолковать об Эйнаре из Оркадаля.
— Если дозволишь мне, государь, молвить слово в мою защиту, то я скажу, что очутился здесь не по своей воле и не по зову сердца и о мести не помышлял с того вешнего дня почти два года назад в Нидаросе, когда стоял перед тобою. Думаю, Даг это подтвердит.
— Даг? — Эйрик взглянул на воеводу, который нехотя поклонился и сказал:
— Малыш-исландец долго пробыл у нас. И никто не замечал в его поступках обмана и предательства. В Нидаросе он состоял при Эйстейне сыне Эйда.
Ярл как будто бы оценил столь блестящий отзыв.
— Эйстейн — человек достойный. Сражался при Клонтарфе, — сказал он. — И уцелел. Теперь, поди, в Исландии сидит, во всем своем скромном величии.
Даг кивнул и опять уставился в окно.
Гюда с нервным смешком вмешалась в разговор:
— Он умеет рассказывать истории.
— Что он умеет?
Она повторила, уже без смеха.
— Выходит, ты тоже знаешь его?
— Да. Он умеет читать и запоминает все, что слышит, слово в слово, я видела его в церкви в Нидаросе, он умный человек.
Гюда произнесла все это бесхитростным тоном. И ярл вроде как призадумался над ее словами, но по-прежнему с иронической усмешкой на губах. Потом сказал:
— Зато я не так умен. Поэтому вы проведете ночь в темной, а я решу, что с вами делать.
Гест кивнул, пробормотал, что ему все равно, снова пал на колени и попросил разрешения преподнести подарок ярловой супруге.
Эйрик, посчитав аудиенцию законченной, уже отвернулся к винному бочонку, однако, услышав эти слова, насмешливо глянул на Геста:
— Друг твой не хочет сделать подарка мне. А вот ты хочешь преподнесть подарок моей супруге?
— Да, — ответил Гест с непроницаемым видом, снял с себя крест убитой девочки и шагнул к Гюде, голова у него кружилась, но он сумел превозмочь слабость. На лице Гюды расцвела осторожная улыбка.
— Какая красота!
Ярл подошел к ней, выхватил крест.
— Что здесь особенного? Обыкновенный крест. И серебро-то так себе, плохонькое, вдобавок в пятнах. Что это?
— Слезы Англии, государь.
Оба оцепенели. Гест услышал, как Хавард перевел дух, когда ярл вдруг грохнул кулаком по столу и выкрикнул «нет!», трижды, потом как-то весь резко скорчился и замер в напряженной позе, сжимая и разжимая кулаки.
Мгновение спустя он выпрямился и сухо бросил, что Гест и Хавард могут остаться в войске и беспрепятственно ходить куда угодно, ибо он им доверяет.
— Ты умный человек, государь, — сказал Гест и поблагодарил.
— Этого я не знаю, — тем же сухим тоном произнес ярл, но с насмешливой улыбкой. — Зато знаю хотя бы, как ты остаешься в живых, маломерок. Выглядишь невиновным.
Даг сделал им знак, они поклонились и поспешно вышли вон.
— Как тебе это удалось? — спросил Хавард, глядя на свои трясущиеся руки.
— Не знаю, — ответил Гест.
Следующим вечером их снова призвали в парадный зал. Ярл желал послушать историю, и настроение у него улучшилось. Гест рассказал про святого Антония, который раздал отцово наследство беднякам и поселился в пустыне отшельником-аскетом… однако на лице ярла прочел лишь очень умеренный интерес, притом что в глазах Гюды горело увлечение. Тогда Гест стал рассказывать о себе, об убийстве Вига-Стюра и бегстве, которому не было конца, хотя дело давно закрыто, и эта история пришлась ярлу больше по вкусу.
— Ты человек свободный, — сказал он. — Можешь делать что угодно. Отчего же ты здесь?
Гест собрался с духом:
— Я рассказал тебе об этом, государь, чтобы ты узнал меня.
На следующий вечер он поведал о Хельге на льдине, о погребении Бальдра и о встрече Эйрика Кровавой Секиры с Эгилем сыном Скаллагрима в Йорвике[97] в незапамятные времена.
Эти истории, по всей видимости, тоже вызвали у ярла интерес — слушая, он потягивал вино и нет-нет поглядывал на жену, которая даже хотела вознаградить Геста за историю о Хельге золотым перстнем. Но говорил Эйрик мало, только поблагодарил, когда Гест закончил, и жестом велел ему удалиться.
Когда же на третий вечер они сидели вдвоем и Гест рассказывал про святого Колумбу[98] Эйрик прервал его посреди истории: он, мол, хочет кое-что ему сказать — и предложил угоститься вином.
Подождав, пока Гест нальет себе вина и пригубит кубок, ярл сказал:
— В Оукеме бесчинствовали не люди Дага сына Вестейна, а солдаты одного из английских ярлов, предположительно Ульвкеля. Что ты думаешь по этому поводу?
Гест негромко отвечал, что князья, бесчинствующие в собственной стране, вряд ли верят в успех предприятия, которому служат, и это, скорее всего, знак отчаяния. Потом добавил: ему-де удивительно, что ярл вообще спрашивает об этом его, ведь он понятия не имеет, что творится в английских лесах.
— Я задавал этот вопрос по меньшей мере сотне людей, — сказал ярл с насмешливой улыбкой. — А теперь спрошу тебя о совсем другом: эта Хельга на льдине, чем она питалась целых семь дней?
— Водой. Пила только воду из лужиц на льдине. А один раз поймала птицу и съела сырьем. Но хуже всего другое: ей нельзя было спать и приходилось почти все время стоять во весь рост, чтобы не замерзнуть до смерти.
Ярл надолго задумался.
— Нечасто мне доводилось слышать столь странные истории. По-твоему, это не выдумка?
— Нет, — сказал Гест.
— Почем ты знаешь?
— Просто никто бы не сумел выдумать такое.
Эйрик опять задумался.
— А это тебе откуда известно? — наконец спросил он.
— Так, ниоткуда.
Ярл коротко хохотнул, потом сказал:
— Впредь мы еще не раз с тобой побеседуем. И за зиму я решу, как с тобой поступить. Сейчас ты можешь идти. А сокольнику передай, чтобы не попадался мне на глаза. Пусть сидит в Даговой дружине и делает что хочет, но я не желаю видеть ни его самого, ни птицу его. Так ему и скажи.
— Скажу. — В очередной раз Геста поразил резкий перепад ярловых настроений. Однако он сделал и еще одно открытие: ему нравилось разговаривать с ярлом, он как бы заучивал наизусть чрезвычайно сложную сентенцию и при этом обнаружил, что смысл ее меняется, снова и снова.
Продолжая поход на север по болотистому западному берегу Трента, они вышли к городу Гейнсборо, в центре которого высилась новая крепость. Годом раньше здесь скончался конунг Свейн, а сейчас ликующие толпы народа, датчан и норвежцев, встречали их как освободителей. Всего несколько дней назад Ухтред, ярл Нортумбрии, разорил и сжег городские окраины, и ни коней, ни тягловой скотины в округе было не сыскать.
Эйрик и ближняя его дружина расположились в крепости, остальному же войску Даг сын Вестейна — со времени встречи в Ноттингеме он не удостоил Геста ни единым взглядом — приказал стать лагерем в роще к северу от города, послал десять человек за убойной скотиной и хлебом, а сам, не дожидаясь, пока поставят палатки, уехал прочь.
Всю ночь не переставая лил дождь, факелы погасли, костры чадили, люди мерзли, спали плохо, и, когда забрезжил рассвет, отнюдь не предвещавший улучшения погоды, Хавард начал ворчать: мол, надо вставать и искать пристанища в усадьбе на опушке рощи. Как вдруг по раскисшей земле прокатилась глухая дрожь, усилилась, разом напомнив исландское землетрясение, — это был топот конских копыт, в лесу мелькнули огни факелов и тотчас потухли, улюлюкающие всадники черной лавиной хлынули из-за деревьев, промчались по мокрому лагерю и опять исчезли, Гест даже из спального мешка выбраться не успел.
Сперва настала тишина, нарушаемая только шумом дождя, затем поднялся жуткий гвалт: истошно кричали перепуганные и пострадавшие в порубанных палатках, ржали бьющиеся в грязной жиже искалеченные кони. Полуголый Ротан бестолково метался по лагерю, гаркнув в лицо кому-то из раненых:
— Слабак! Слабак!
За ним по пятам ковылял брат, размахивая мечом и волоча на ноге мокрый хвост одежды. Хавард успел и одеться и вооружиться, но и только.
— Что это было? — спросил он.
Гест вышел из палатки во взбудораженный лагерь — три-четыре сотни разъяренных, израненных, насквозь мокрых воинов, три десятка убитых, лошадей вполовину меньше, чем было, и те в большинстве раненые.
Пострадавших решили разместить в усадьбе, развели огонь, послали пятерых гонцов в город предупредить ярла, спешно отрядили погоню за нападавшими, наобум, и вскоре она вернулась ни с чем.
