Эдвард Радзинский - Распутин
«7 апреля... Как интересно все то, что ты намерен сделать! Когда Аня сказала Ему по секрету (так как я просила Его особых молитв за тебя) о твоем плане, Он странным образом сказал то же, что и я... что в общем Он не одобряет твоей поездки и „Господь пронесет, но... ехать... лучше после войны“. Он не советует брать с собою Н. – находит, что всюду тебе лучше быть одному, и с этим я вполне согласна. Ну теперь, раз уж это решено, надеюсь, что все удастся... Да благословит и сохранит тебя Господь в этой поездке... Он (Распутин. – Э. Р.) был у меня утром».
Но царь поехал вместе с Верховным. Немцы готовили решительное наступление, и Николай не знал, что он последний раз в жизни видит эти земли...
В это время начинает свершаться поразительная метаморфоза: «Наш Друг» исполняет теперь не только должность «мудрого попугая» царицы. Незаметно из «чтеца» ее желаний, из условного персонажа, которым она заклинала мужа, он начинает превращаться в ее истинного советчика. Рожденный ее фантазией провидец становился реальностью. Мужик начинает обретать самостоятельность и уже... сам диктует ей свои мысли. Его крестьянский ум подсказывает решения, исходящие из любимой народной идеи – жить по совести – и радостно удивляющие Аликс простотой осуществления.
«10 апреля... Гр<игорий> несколько расстроен „мясным“ вопросом – купцы не хотят понизить цены, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их...»
И вызывали, и стыдили... Но купцы почему-то не услышали призывов к совести – цены продолжали расти.
ПЕРВЫЙ БОЛЬШЕВИК ВО ДВОРЦЕНо Распутин продолжает давать «царям» свои весьма удивительные рекомендации. «Он находит, что ты должен приказать заводам выпускать снаряды... просто дай распоряжение, чтобы тебе прислали список заводов, и тогда укажи – какие... Будь более самодержавным, мой дорогой, покажи свою волю!» Да, Распутин предлагает меры, которые станут весьма популярны... во времена Сталина, когда во время войны все заводы будут «самодержавной» рукой вождя переориентированы на нужды фронта.
«29 августа 1915... Наш Друг находит, что больше фабрик должны вырабатывать амуницию, например, конфетные фабрики...»
И царь попытается все это осуществить! Будет введено принудительное отчуждение продуктов у крестьян и помещиков, пройдет национализация и милитаризация заводов... Все, к чему призывает Распутин, будет делаться. А завершат все это уже большевики! Так что некоторые меры военного коммунизма были предложены еще до Ленина... мужиком Григорием Распутиным! А осуществлять их начал... последний царь!
Незадолго до своей гибели Распутин заговорит с царицей и «о повышении жалованья бедным чиновникам по всей стране», чтобы в смутные времена укрепить государственную машину. И подскажет, где взять на это деньги. Его идея весьма забавно прозвучит в письме царицы Государю всея Руси: «Всегда можно обложить капиталистов». То есть – попросту отобрать деньги у богатых! И эту извечную крестьянскую мечту также осуществят большевики... Так что недаром соратник Ленина Бонч-Бруевич так восхищался в своих статьях «умным, талантливым мужиком».
И недаром в одной из своих статей Бонч описывает удивительную сцену. Чтобы проверить распутинский «дар познавать людей», он решил показать мужику некий портрет. «Распутин пришел в состояние ажиотажа... „А это кто? Скажи – кто это? – Он стремительно метнулся к большому стенному портрету, откуда выделялось гордое, умное лицо старика.– Ну и человек!.. Ах ты, Боже мой! Это ж Самсон, друг мой, вот он Самсон-то где! Познакомь меня с ним!.. Поедем сейчас к нему! Вот за кем народ полками идти должен!“... И Распутин торопливо зажег соседнюю электрическую лампочку, желая лучше рассмотреть лицо этого поразившего его старика... Я объяснил ему, что это Карл Маркс».
«Вот за кем народ полками идти должен!» – это пророчество Распутина прозвучало в статье Бонча, опубликованной в газете «День» 1 июля 1914 года – накануне войны, которая уничтожит империю и станет прологом марксистского государства.
ВСТРЕЧИ У АНИ«14 апреля... У бедной Ани опять флебит и сильные боли в ноге... Бедная, она теперь действительно хорошая, такая тихая... Вчера она первый раз прошла на своих костылях до столовой...»
В конце апреля Вырубова уже всюду ходила на костылях. Теперь она, навестив утром свой лазарет, весь остальной день, как в былые времена, проводила во дворце. Царица уже не ревновала мужа к обрюзгшей, безобразно растолстевшей калеке. И «Наш Друг», который спас и Аню, и ее великую дружбу с Аликс, иногда зримо, а чаще – незримо присутствовал в их разговорах...
Из показаний Марии Беляевой, 20 лет, служанки Вырубовой: «В мае 1915 года... Вырубова вставала между 9 и 10, ехала в лазарет, где была до 1-2 дня, потом ехала к царице во дворец и там оставалась до 5 часов... Обедала она иногда у царицы или в гостях. Но после обеда она каждый раз отправлялась к царице, где оставалась до 12 часов».
Не расставались они и в те редкие вечера, которые Аня проводила у себя дома. Ибо это означало: в доме – «Наш Друг», а следовательно, и Аликс.
«15 апреля... Температура была вчера вечером 37,2... но чувствую себя... лучше, так что хочу пойти к Ане и повидать у нее Нашего Друга, который желает меня видеть».
«16 апреля... Наш Друг вчера недолго оставался у Ани, но был так хорош... Он много расспрашивал о тебе».
ТАЙНОЕ ПИСЬМОИ тут произошло событие, вызвавшее волну слухов в Петрограде и большое волнение среди союзников – из Германии приехала Мария Васильчикова. Фрейлина царицы, дочь директора Эрмитажа, она владела большим поместьем около Вены, где ее и застала война. Немцы не позволяли ей выехать в Россию, но в это время умерла ее мать, и под поручительство Эрни, принца Гессенского, брата Аликс, Васильчикову выпустили на три недели, пригрозив конфисковать поместье в случае ее невозвращения.
Эрни ходатайствовал за нее, ибо она согласилась передать его письмо сестре. На свою беду согласилась... Эпидемия шпиономании в России достигла апогея, и бедная Васильчикова была обречена.
Из показаний Вырубовой: «О ее приезде императрице сообщила великая княгиня Елизавета Федоровна, отказавшаяся ее принять... По приезде в Петроград Васильчикова послала мне в Царское Село письмо с просьбой принять ее. Но по приказанию бывшей императрицы я ответила отказом... Так как при дворе ее подозревали в шпионстве, то ее выслали из Петрограда и сняли с нее фрейлинский знак... Что же касается того, как она (Аликс. – Э. Р.) относилась к возможности заключить сепаратный мир с Германией, я с определенностью утверждаю, что никаких разговоров о возможности или желаемости сепаратного мира я никогда ни от бывшего Государя, ни от бывшей императрицы не слышала. Напротив, оба стояли за войну до конца... За три года войны она ничего не писала и не читала по-немецки. Своего брата она очень любила, но за эти три года никаких известий от него не получала».
Вырубова опять солгала. Она знала – Васильчикова передала Аликс письмо от брата.
Из письма царицы: «17 апреля... Я получила длинное милое письмо от Эрни... он полагает, что кто-то должен начать строить мост для переговоров. У него возник план послать частное лицо в Стокгольм, которое бы встретилось там с лицом, посланным от тебя... Эрни послал его уже туда к 28 числу... Я послала сказать этому господину, чтобы он не ждал... и хотя все жаждут мира, время еще не настало. Я хотела покончить с этим делом до твоего возвращения, так как знаю, что оно тебе неприятно...»
Хотя письмо Эрни было личным, Николай передаст его в министерство иностранных дел, желая подчеркнуть свою непричастность к этим мирным предложениям. И это было ошибкой...
«В России все секрет и ничего не тайна». И уже вскоре родился ужасный, стойкий слух: царица-шпионка переписывается с немцами и сообщает им военные секреты. Этот слух станет для страны одним из объяснений катастрофы, которая вскоре случится на фронте.
Из показаний Вырубовой: «В лазаретах от сестер милосердия и раненых ей (царице. – Э. Р.) не раз приходилось слышать, что ее, как немку, подозревают в народе и в армии в шпионстве».
Хотя, если уж кого и подозревать в выдаче военных секретов, так это, пожалуй, брата Эрни. Его предложение немедленно начать переговоры о мире странно совпало с тайными военными приготовлениями немцев. Он будто предупреждал Аликс поторопитесь!.. И вскоре после отвергнутого предложения Эрни, во второй половине апреля, началось мощное наступление германской армии. И тягостное отступление русских...
«7 мая... Пошла к Ане и просидела до 5-ти. Видела там Нашего Друга. Он много думает и молится о тебе... Сидели и долго беседовали... Это ужасно не быть с тобою в такие тяжелые времена».
Слухи об измене «в верхах», естественно, связывались с ненавистным «старцем». Уже заговорили о немецких шпионах в окружении вечно пьяного Распутина, и Аликс знала об этих разговорах. Она мучилась, понимая, как Верховный использует в Ставке эти гадкие слухи. Вот почему упорно, почти в каждом письме, она писала мужу о «Нашем Друге» – с большой буквы, как пишут о святом.
