Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин
Екатерина поняла, что должна столкнуть лбами своих политиков. Она созвала конференцию и потребовала внести ясность во все политические вопросы по иностранным делам. Граф Бестужев поднялся первым и с пеной у рта, с трясущимися руками доказывал, что только союз с Австрией может стать благодетельным и несомненно полезным. Панин был очень осторожен в выражениях, приводил доводы столь благоразумные и веские, что большинство присутствующих присоединились к нему. Цель в этой войне достигнута, доказывал Никита Иванович, что до австрийского двора, то что видела от него Россия? Только оказывала помощь Марии-Терезии, а никакой явной пользы интересам России не получила. Союз северных государств может стать надежной и прочной опорой для внутреннего спокойствия и процветания Отечества — Швеция, Пруссия, Польша, Англия могут стать союзниками России, это укрепит не только авторитет державы, но и позволит спокойно и мирно начать преобразования в нашем отечестве, которых так ждет народ и всемилостивейшая государыня. Ловкий дипломат, Никита Иванович знал, чем можно было убедить императрицу.
Результат конференции не только обрадовал его, но и безмерно удивил — даже Григорий Орлов не поддержал Бестужева.
Старик слег — поражение было ему уже не по силам. Несколько дней он не появлялся при дворе, гордость его была сломлена, но он продолжал всячески хулить Никиту Ивановича. Панин об этом не знал и сам предложил Екатерине издать, наконец, манифест о полном прощении Бестужева. Надо было так составить этот манифест, чтобы не опорочить имя Елизаветы. А она назвала его клятвопреступником, изменником Отечества. Если бы это сделал Петр, тут и разговора не зашло, но порочить имя покойной императрицы было невозможно. Панин так составил манифест, что из него выходило: Бестужева оболгали люди при дворе, недостойные и ничтожные, им поверила покойная государыня. Манифест полностью обелял Бестужева.
А тот все продолжал плести козни, встречался с австрийским послом, наговаривал на Панина, а потом начал даже тайную переписку с австрийским посланником. Этого уже не потерпела Екатерина, и Бестужев был уволен в отставку… Все иностранные дела она поручила Панину.
«По теперешним не безтрудным обстоятельствам рассудили мы за благо на время отсутствия нашего канцлера препоручить вам исправление и производство всех по иностранной коллегии дел. Чего ради и повелеваем вам до возвращения канцлера присутствовать в одной коллегии старшим членом, поколику дозволяют вам другие ваши должности»…
Должностей у Панина действительно было множество. А поручения императрицы занимали все его время. И все-таки он составлял свою систему реформы государственной власти в России.
Граф Бестужев не успокоился. Теперь он решил добиться прежнего кредита вкупе с Орловыми. Тем хотелось упрочить свое положение, а полагаться они могли только на Григория — он был близок к императрице, но стань он императором — тогда все семейство Орловых может быть спокойно…
Алексей Петрович верно понял сложившееся положение. Он сам вызвался написать письмо и собрать подписи под ним виднейших сановников и родовитых вельмож — покорнейше просить императрицу выйти замуж за Григория Орлова…
Но и этот последний шаг некогда всесильного министра кончился полным провалом.
Бестужев заехал прежде всего к Алексею Разумовскому, по слухам, морганатическому мужу Елизаветы, чтобы тот скрепил своей подписью составленный им документ.
Алексей Григорьевич выслушал Бестужева, грустно улыбнулся в ответ, нашел шкатулку и вынул оттуда бесценный документ — свидетельство о церковном браке Алексея Разумовского и Елизаветы Романовой…
Он подержал его перед глазами, вчитываясь в пожелтевшие от времени строки, потом взглянул на Бестужева и сопровождавших его лиц, мгновенным движением руки бросил листок в камин. Бестужев завороженно следил за листком, взявшимся ярким пламенем.
Разумовский отрицательно покачал головой, едва Бестужев начал просить его подписать бумагу.
А Панин сказал фразу, которая потом много раз повторялась:
— Императрица может делать все, что хочет, но графиня Орлова императрицей быть не может…
Провал этой авантюры и вовсе доконал Бестужева. Он уже больше не вмешивался в дела, не являлся ко двору и тихо угасал, не вынеся унижения и отставки.
Провал авантюры Орловых заставил и их призадуматься о собственном положении. Постель императрицы пока что занята Орловым, но Григорий оказался неспособным политиком, не умным, а иной раз грубым, не смог удержать за собой дела политические, скучал и сбегал, едва только начинала Екатерина обсуждать с ним что-либо, не касавшееся псовой охоты. И Екатерина тоже поняла, что привлекать Григория к решению важнейших политических дел не стоит…
Во главе всей политики и ее двора теперь во весь рост встал Панин…
Но посреди всех этих придворных баталий явилась вдруг к нему Анна Строганова, урожденная Воронцова, двоюродная сестра фаворитки Дашковой. И со странной просьбой:
— Никита Иванович, сделайте одолжение, помогите мне получить развод…
Панин безмерно удивился. Он еще не осознал толком, что она говорит: так залюбовался высокой пышной короной золотистых волос, ясными голубыми глазами, маленьким пухлым ртом, точеным носиком, что сначала не понял, о чем идет речь… Она так походила на Елизавету статью, стройностью фигуры, так была величава и красива, что сердце его провалилось куда-то и пустота в груди напомнила о той, что всю жизнь он хранил верность…
Глава седьмая
Теперь Маша хлопотала целями днями. У нее и минуты свободной не оставалось. Приготовления к свадьбе почти закончились, но тут начались заботы попечительницы дома для слабоумных. Никита Иванович не забыл о своем предложении, и чуть только выдался удобный момент, предложил императрице в попечительницы юную баронессу. Екатерина узнала о безобразиях, что творятся во вновь организованном дольгаузе, а поскольку это было ее детище, то Панин без труда добился, чтобы бывшую фрейлину Марию Родионовну Вейдель поставили во главе этого богоугодного дела.
Обо всем заботилась Маша — кровати, одеяла, подушки, простыни, но самое главное — штат людей, которым бы дорого было их дело. Она наприглашала в нянечки и смотрительницы монахинь из соседнего монастыря и поняла, что сделала правильно, когда увидела, что чистота и порядок водворились в этом обшарпанном доме. Но ей хотелось, чтобы и само здание была другим, и она опять пришла к Никите Ивановичу с просьбой.
Общими усилиями дом такой был найден — целый дворец. Бывшие хозяева все или померли, или были сосланы в Сибирь с конфискацией в казну всех имуществ и недвижимости, и Маша замерла от счастья, когда вошла впервые в пустующий дворец.
Она намечала расположение комнат, общие залы, где можно прогуливаться пациентам, а тенистый парк позади дворца доставил ей немало прекрасных минут.
Бурная деятельность невесты не встречала особого одобрения в Петре Ивановиче, но Маша уверила его, что после свадьбы оставит все дела и займется домашним хозяйством. Поэтому с такой энергией готовила она и замену себе — помощниц.
Денег казна давала мало, и потому Маше пришлось идти по миру. Она просила у богатых людей все, что только можно: старую одежду, постельное белье, посуду, дешевые ткани для матрасов, словом, все, что нужно для огромного дома и его обитателей. Как ни странно, к Маше относились благожелательно, само имя императрицы было залогом того, что благотворительницы будут щедры. И менее чем в два месяца Маша оборудовала дом и наконец перевезла туда всех обитателей низенького приземистого строения — дольгауза.
Петр Иванович торопил со свадьбой, но Маше еще нужно было подготовить многое из того, в чем нуждалась старшая сестра и ее школа.
И опять ей приходилось ходить и просить. Она бывала в Академии наук, спрашивала пергаменты, чернила, книги. Особенно книги. Скоро в ее низенькой квартирке негде было повернуться от книг — сложенные на полу, в шкафах, на стульях самые разнокалиберные фолианты ждали Анну.
Она регулярно писала Анне, а та отвечала ей с той же регулярностью. Маша знала, что Аннушке удалось уже многое, и особенно восхищали ее те строки, где юная учительница рассказывала о своих учениках — прилежны, способны, учиться хотят все, теперь даже и девочки мечтают о школе. Она уже подготовила несколько ребят, способных, в случае надобности, заменить ее и горевала только, что не хватает учебников — их просто нет, читать, писать она учит, а что дальше, не знает. И просила приглядеть молодого человека, способного бросить столицу и поехать учительствовать в эту глушь, в Калужскую губернию. Отцы уезда поначалу относились к Анне сдержанно, но теперь даже и некоторые из мелких дворян, живущих поблизости, не стеснялись брать у нее уроки грамоты — все сплошь были неграмотными. И Анна с грустью думала, как мало образованных людей, как невежество делает людей темными, заставляет верить суевериям вместо настоящей, светлой веры.
