Михаил Голденков - Северный пламень
Могилев решили обогнуть — встретили двух местных селян в типичных для могилевчан белых льняных одеждах и шапках. Они сообщили, что в город недели две или три тому назад «вошли москали да все пожгли».
— И что сейчас там творится — одному Богу известно, — говорили крестьяне, — все оттуда бегут кто куда. И вы туда не езжайте…
— Что делать будем, герр Миколай? — к оршанскому князю подошла Гертруда.
— В Могилев не поедем, — ответил Микола, опуская голову.
— Поедем напрямик Кривическим лесом на Шклов, — предложил Жиркович, — лес глухой и недобрый, но иного ничего не придумаешь.
— Что значит недобрый? — тревожно спросил Микола, с удивлением глядя в темные чуть раскосые глаза Жирковича.
— Лешак там живет, — как-то просто ответил Рыгор, словно речь шла о чем-то весьма обычном…
— Может, все же в Могилев поедем? — черные брови Гертруды сдвинулись. — Хватит уже как зайцам по лесу шастать! В Могилеве на нас хотя бы никто не нападет. Если москали там все уже пожгли две недели назад, то, значит, ушли уже.
«А ведь она права», — подумал Микола, но тут в разговор встряла Анне, подъехав на коне. Она стала что-то быстро лопотать на своем «курсиска валуода», обращаясь к Гертруде, Гертруда отвечала ей… Похоже, что женщины вновь спорили.
— Не надо в Могилев! — обратилась по-немецки к Кмитичу Анне. — Будем срезать дорогу через Кривический лес, как господин Жиркович говорит. Чего бояться каких-то леших? Это пусть бабки да дети малые боятся!
Большие голубые глаза Анне смотрели надменно, словно она здесь была самая главная.
— А я говорю, в Могилеве сейчас бояться нечего, если московиты ушли. Самое там место сделать остановку! — повысила голос Гертруда. — А в дурные леса нечего ходить. Там можно неделю проплутать! Я знаю!
Микола с ней был согласен, но Жиркович с Загурским тоже настаивали на более коротком пути.
— Москали в этот лес не пойдут, — уверенно говорил Жиркович, недобро косясь на Гертруду, — а что в Могилеве сейчас, мы не знаем. Местные советовали туда не ехать.
Подошли еще две женщины. Они также стали наперебой требовать ехать короткой дорогой в Шклов, а не тащиться в полусгоревший Могилев…
«Как же плохо, когда в армии много женщин! — думал Кмитич. — Сплошная неразбериха. И попробуй покомандуй этими красивыми бестиями… Они сами тут командуют, будто самые главные командиры…»
От Миколы сейчас зависело все… Как прикажет, так и поступит его обоз. Но Микола решил послушаться все же не Гертруду, а Жирковича и Анне.
— Ладно! Едем напрямик, через Кривический лес! — сказал он в итоге. О чем очень скоро пожалеет…
Кривический лес ничем не отличался от предыдущего. Такой же притихший пожелтевший осенний лес, как и другие. Только вот, как показалось Миколе, птицы, и без того редкие в эту пору года, здесь совсем не подавали голосов, ни дятлы, ни крумкачи, ни сороки…
Продвижение было медленным из-за плохого состояния повозок. Изрешеченные пулями и осколками разрывных артиллерийских гранат повозки часто ломались, особенно колеса.
Их приходилось тут же на ходу ремонтировать. Из-за этого на дороге часто образовывались заторы, голова обоза уходила вперед, а хвост растягивался и значительно отставал. Его приходилось ждать.
Середина октября… Наступившее в первую неделю месяца бабье лето как-то быстро прервалось прохладными и дождливыми днями… В то роковое 13 октября на Кривический лес опустился густой синий туман. Он постепенно сгущался, и вскоре уже далее десяти шагов ничего нельзя было разобрать. Звуки, что ближние, что дальние, шли как будто из одной точки, словно с того света…
— Надо остановиться, — приказал Микола, — так мы все потеряемся в этом киселе. Что за туман! Никогда таких густых не видел!
Обоз остановился… Вокруг висела какая-то кромешная тишина. Женщины испуганно переглядывались… Эту давящую тишину прервал лишь дятел, вновь затарахтев своим клювом по дереву… Вновь… В этом лесу Микола дятлов пока что не слышал.
— Что это? Что это за звуки? — встревоженно спрашивал Кмитича Жиркович, приближаясь на своем низеньком коне.
— Какие звуки? Кроме дятла я ничего не слышу.
— Нет, пан полковник, это не дятел! — узкие и всегда спокойные глаза Жирковича сейчас расширились от страха. — Это вроде как стреляют!
— Да не может быть! — Миколе показалось странным, что барабанную дробь дятла Жиркович принимает за стрельбу.
— Нужно послать к Ивановскому, на всякий случай! — также заволновалась Гертруда, выглядывая из-за парусины первой повозки, сжимая в руках мушкет.
— Калиновский! За старшего здесь! — крикнул Микола высокому парню в голубой шведской форме, сидящему на месте возницы у первой повозки. — Всем быть готовым ко всему! Жиркович с хлопцами за мной! — махнул желтой перчаткой Кмитич…
Уже после двадцатой повозки дорога была пуста!
— Черт! Где они все? — не на шутку всполошился Микола.
— Отстали! Наверное, и стреляли, чтобы дать нам знать, — предположил кто-то из солдат.
«Очень бы хотелось», — подумал Микола…
— Да с чего вы взяли, что то были выстрелы? — бросил он раздраженно… «Или я такой глухой в этом чертовом тумане?»
— Смотрите!
Из тумана выплыла повозка. Она стояла совсем пустой, кони, испуганно фыркая, топтались на месте.
— Дьявол! Где люди?
— Похоже, разбежались!
— А где другие повозки?..
Отряд бросился дальше по дороге… Никого… Но вот и остальная часть обоза. Кажется, туман начинал рассеиваться… Ужасная картина открылась глазам оршанского полковника и его людей. Вокруг брошенных повозок грудами лежали убитые люди — солдаты, женщины, еврейские торговцы из Риги… Сабли солдат были в крови — значит, дрались… Вокруг мертвых тел товарищей Миколы Кмитича не было никого из нападавших, лишь кровь на упавших листьях, покрывающих сырую землю, кровь на ветвях кустов…
— Здесь был бой! И бой нешуточный! — в ужасе вскричал Жиркович. — Смотрите!
Он поднял с земли шапку, вроде как казацкую папаху с длинным красным колпаком, с каплями крови на меху.
— А где же были мы? — почти вскричал Загурский.
— Алесь! — Жиркович отбросил папаху, бросившись к телу Александра Ивановского. Тот вытянулся на земле с также окровавленным клинком в руке. Мертвый… Тут же, рассыпав по жахлой траве золотистые волосы, лежала на спине Анне, своими большими голубыми уже ничего не видящими глазами глядя в небо… В ее руке был зажат разряженный пистолет. Дуло пистолета еще пахло порохом… Стреляли совсем недавно… Фузеи убитых солдат также все были разряжены. Однако выстрелы едва ли были слышны в голове обоза… «Что за чертовщина!» — крутилось в голове оршанского полковника… Судя по оставленным следам и ранам на убитых, нападавшие не пользовались огнестрельным оружием, а действовали саблями и ножами, причем явно добивали сраженных…
Глаза Кмитича налились слезами…
— Кто? Кто это мог сделать? Где были дозорные?
Те, кто напал на обоз, не оставили ни убитых, ни раненых, которых, судя по кровавым пятнам и следам крови на саблях девяти мертвых солдат, должно было быть предостаточно…
— Смотрите! — два солдата волокли хромающего, — видимо, раненого — молодого парня в коротком сером халате и с бритой головой. Судя по смуглому косоглазому лицу — калмыка.
— Прятался в кустах! — пнул ногой солдат калмыка. Тот упал на колени перед сапогами Миколы. Оршанский князь стоял над ним словно прикладом по голове огретый: все плыло перед глазами, все расплывалось от слезного тумана. Почти семьдесят убитых человек за какое-то мгновение! Живые люди, живые только что, уже все мертвы!.. Правильно говорил Жиркович, недобрый лес…
Молодой калмык что-то лопотал, повторяя по-русски лишь четыре слова: «Урус, нет, не моя»… Микола выхватил пистолет, приставил ко лбу перепуганного калмыка, отвернулся и нажал пальцем на курок. Сухо треснул выстрел. Молодой калмык с окровавленной головой упал на желтые листья.
— Зачем? — нахмурился Жиркович. — Он же еще хлопчик малый почти! Мы же не звери, как они. Даже не допросили…
Жиркович не договорил. Микола в истерике схватил его на грудки:
— Зачем, Рыгор, ты повел нас в этот чертов лес?
Слезы текли по щекам оршанского князя…
— Зачем, Рыгор?! Зачем этот почти хлопчик сюда пришел? Зачем мы потеряли всех этих ни в чем не повинных женщин и жидов! Что они-то сделали этим хлопчикам из далекой страны?
Жиркович не смотрел в глаза Миколы, ибо смотреть в эти разъяренные серые глаза, полные слез и ярости, смешанных с горем, было страшно. Рыгор опустил голову, ожидая мощной оплеухи. Ему было все равно. Он также считал, что заслужил сильного удара, и готов был подставить вторую щеку. «Виноват… Виноват только я один», — думал Жиркович, также готовый заплакать…
