Александр Чаковский - Победа. Книга 1
– Не шутите, товарищ генерал!
– Жалеешь, что приехал? – На этот раз в тоне генерала не было сочувствия.
– Как вам сказать, Василий Степанович. Первые два-три дня я немало интересного повидал. Встречал Трумэна и Черчилля. Сталина видел вблизи. С английским корреспондентом сцепился. Немца любопытного узнал. Словом, впечатления были. Я отправил в Москву две статьи.
Но теперь, когда качалось самое главное, я ничего не вижу и не слышу…
Обращенный на меня взгляд генерала становился все более строгим и отчужденным.
– Василий Степанович, – умоляющим топом продолжал я, – представьте себе, вы командир дивизии, я – редактор дивизионки. Мне надо выпускать номер, а меня не пускают ни к вам, ни к комиссару.
– Ловишь меня, Воронов? – усмехнулся Карпов. – На прошлой пашен жизни ловишь? – Тем не менее взгляд его снова потеплел. – Только ловить меня бесполезно. Не мной порядок Конференции установлен, и не мне его менять.
– Но дело не только во мне! – воскликнул я. – Западные журналисты тоже ропщут, что их никуда не пускают!
– Вот, вот, – подхватил Карпов. – А ты бы хотел, чтобы наших пустили, а тех пет. Представляешь, какой крик поднялся бы?
– А если и тех и наших? – робко спросил я.
– На Конференция всякое может быть, – уже с досадой возразил Карпов. – И споры и разногласия. Думаешь, твои западные коллеги будут ждать, когда договорятся?
Да они при первой же схватке шум на весь мир поднимут!..
В этом, конечно, был резон.
– Вы сами-то на вчерашнем заседании были? – попробовал я подойти к Карпову, так сказать, с другого конца.
– Нет.
– Что там происходило, не знаете?
– Не знаю.
– Значит, вам ничего, ну совсем ничего не известно?
– Мне известно, – снова хмурясь, ответил Карпов, – что Конференция должна решить будущее Германии.
Определить границы Польши. Обеспечить стабильный мир в Европе…
Но об этом я хорошо знал еще из решений Ялтинской конференции.
– Это, Василий Степанович, элементарно, – опасаясь, что мои слова обидят его, все-таки сказал я.
– Но не столь легко достижимо. Что же касается того, что происходило вчера на Конференции… Могу тебе сообщить… Договорились, что министры иностранных дел будут встречаться в первой половине дня и готовить повестку для каждого заседания Конференции. Даже самый осведомленный человек не может заранее сказать, что именно будет обсуждаться завтра, а что послезавтра.
– Но как же мне тогда ориентироваться? – снова впадая в отчаяние, воскликнул я.
– Если будут встречи, на которые допустят корреспондентов, узнаешь об этом в протокольной части советской делегации, – сухо ответил Карпов. – Заходи туда ежедневно с утра. Если же возникнет особая надобность, тебя вызовут.
– Куда?
– К генералу Карпову, Василию Степановичу. Знаешь такого?
– Почему же вы до сих пор…
– До сих пор надобности не было. А когда будет, найдем. Либо здесь, либо в Потсдаме. Ты оборудовал там свой НП?
– Да. Спасибо за помощь.
– Кто у тебя там хозяин?
– Немец один.
– Ясно, что не турок. Человек-то приличный?
– Говорят, что да.
– «Говорят»!.. А сам ты какого мнения о нем?
Сейчас мне меньше всего хотелось говорить о Вольфе и его болтливой супруге. Но Карпов, видимо, нарочно уводил разговор от темы, которая меня волновала. Поэтому я решил ничего не рассказывать ему о Вольфе.
– Он меня мало интересует, – хмуро ответил я. – С немцами мы свои счеты покончили. Девятого мая. Сейчас для меня главное – Конференция.
– Конференция? – переспросил Карпов. – А она, значит, к немцам отношения не имеет?
О господи! Да понимаю я все это!
– Василий Степанович!.. – с невольным упреком начал я.
– Что «Василий Степанович»? – прервал меня Карпов с неожиданно злой усмешкой. – Это мне позволительно было бы так думать. Я солдат, строевой командир. Раз война кончена, значит, я свое дело сделал. Это очень легко так думать: гитлеровскую Германию наказали, за миллионы наших людей отомстили, а теперь хоть трава не расти! Нельзя так рассуждать, Михаил, нельзя! Как тебе может быть безразлично, что сейчас в душе у немцев происходит? Куда, в какую сторону они пойдут? Ведь нам и дальше рядом с ними жить придется!
Карпов говорил с несвойственной ему горячностью.
– Ну чего молчишь? – спросил он.
– Думаю.
– О чем?
– О том, что отходчив русский человек.
– Гитлеру все казалось просто, – пренебрегая моим замечанием, все так же горячо продолжал Карпов, – разгромить Россию, посадить в Кремле своего гауляйтера, надеть ярмо на наших людей, и все тут. Ну, мы ему дали ответ. А теперь другую войну ведем. За души немецкие. Кстати, ты сказал, что с кем-то из англичан сцепился. Из-за чего?
– Из-за того же самого. Почему их в Цецилиенхоф не пускают.
– Переживут, – усмехнулся Карпов и посмотрел на часы.
– Спасибо, Василий Степанович, – с тяжелым вздохом сказал я, вставая.
– Будь здоров. – Карпов протянул мне руку через стол.
В протокольной части советской делегации меня ждали два документа. Первым была телеграмма Лозовского.
КОРРЕСПОНДЕНТУ СОВИНФОРМБЮРО ВОРОНОВУ. В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЗАПАДНОЙ ПЕЧАТИ СВЯЗИ КОНФЕРЕНЦИЕЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ МНОГО СТАТЕЙ АНТИСОВЕТСКОГО ХАРАКТЕРА. СОСРЕДОТОЧЬТЕ ВНИМАНИЕ НА РАЗОБЛАЧЕНИИ БУРЖУАЗНЫХ ВЫДУМОК, БУДТО МЫ СТРЕМИМСЯ ПОДЧИНИТЬ СЕБЕ ВОСТОЧНУЮ ЕВРОПУ. НАША ПОЗИЦИЯ: ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ДЕМИЛИТАРИЗОВАННАЯ ГЕРМАНИЯ И СУВЕРЕННАЯ ПОЛЬША С РАСШИРЕНИЕМ ЕЕ ГРАНИЦ НА СЕВЕРЕ И ЗАПАДЕ, ПРЕДУСМОТРЕННЫМ В ЯЛТЕ. ДВЕ ВАШИ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ ОДОБРЕНЫ И ПЕРЕДАНЫ ЗАПАДНЫМ ТЕЛЕАГЕНТСТВАМ. ЖЕЛАЕМ УСПЕХА. ЛОЗОВСКИЙ.
Вторым документом было письмо в длинном, узком белом конверте. Из него я узнал, что корреспондент Совинформбюро мистер Воронов в любое удобное для него время – с десяти утра до одиннадцати вечера – приглашается посетить пресс-центр союзников, расположенный в Целлендорфе-Вест.
Вчера, когда мы с Брайтом ехали в «Underground», то проезжали мимо здания, о котором Чарли сказал: «Это наш пресс-центр». О нем же упоминал Стюарт…
Сунув письмо в карман, я перечитал телеграмму Лозовского. Она звучала тревожно и вместе с тем жестко. «Много статей антисоветского характера»… С чего бы это?
Может быть, у западных журналистов есть такие сведения о Конференции, которыми не располагает даже Карпов?
Я давно не видел американских и английских газет.
Последний раз просматривал их, когда меня вызывали в Совинформбюро, задолго до окончания войны.
Вернувшись в Москву после Победы, я заходил на Леонтьевский уже, как говорится, проформы ради, зная, что со дня на день демобилизуюсь. Голова была полна планов на будущее, мыслей о Марии. Словом, мне было не до иностранных газет.
Впрочем, читая сообщения из-за рубежа, печатавшиеся в наших газетах, я, конечно, чувствовал, что западная пресса стала писать о Советском Союзе несколько иначе, чем в дни войны. «Правда», например, ссылалась на выступление турецкого журналиста Ялчина, раздувавшего наши разногласия с Англией на конференции в Сан-Франциско. Упоминался американский военный журнал, пытавшийся запугать своих читателей советской «военной угрозой» – растущей мощью Красной Армии.
Видимо, это было исторически неизбежно, думал я: всякий раз, когда смолкал звон мечей или переставали рваться снаряды, начинался новый спор, уже не на полях сражений. Побежденные старались выторговать уступки у победителей, да и среди победителей нередко возникали конфликты. Так повелось издревле.
В недавней войне против общего врага объединились страны, столь различные по своему социальному укладу, как Советский Союз, Англия и Соединенные Штаты. Не было ничего удивительного, что после Победы между ними возникали противоречия и споры.
Но все же опыт Тегерана и Ялты убеждал в том, что человеческий разум прогрессирует. Когда смерть становится единственной альтернативой жизни, различие в социальных системах не может быть непреодолимым препятствием для объединения усилий в борьбе за жизнь.
Однако теперь, когда война кончилась…
Нет, все-таки прав был великий Сервантес: никто и ничто не в силах остановить время или заставить его пройти бесследно. Слишком страшна была недавно отгремевшая война, чтобы не извлечь из нее уроков.
В то же время, если судить по телеграмме Лозовского, речь теперь шла уже не об отдельных выступлениях буржуазной прессы, вроде статьи Ялчина, а о целой кампании против Советского Союза, связанной с Конференцией в Потсдаме.
Но разве Конференция созвана против воли Соединенных Штатов и Англии? Какие же аргументы содержатся в этих самых «статьях антисоветского характера»?..
Ведь еще месяц назад во всех советских газетах было опубликовано заявление Трумэна на пресс-конференции в Вашингтоне. Президент утверждал, что единство и взаимное доверие, существовавшие между союзниками во время войны, должны укрепляться во имя прочного мира. В этой связи он, Трумэн, выражал свое удовлетворение миссиями Дэвиса в Лондон и Гопкинса в Москву.
