Евгений Анташкевич - Харбин. Книга 1. Путь
– Немного, но набрали, и, я же говорю, мы друг в друга, скорее всего, стреляли! А это и было, и есть – продолжение гражданской войны!
– Где же тогда выход?
– Выход? А нет никакого выхода! Мы в трубе человеческой истории! Обезьяна с палкой в руках влезла в эту трубу и до сих пор по ней ползёт, только эта обезьяна сбросила с себя шерсть, изобрела ажурные чулки, галстук и пистолет…
– Ваша логика мне ясна! А как же Бог?
– Вы веруете?
– Я – да! И мои соратники тоже, без этого мы в партию не принимаем!
– Понятно! – сказал Михаил Капитонович, и Сашику послышалось, что в его голосе появились неуверенные нотки.
«Что это он?» – подумал Сашик.
– Вот! – с сожалением в голосе произнёс Михаил Капитонович. – Ещё день не начался, а фляжечка уже почти пуста. Но это ладно! Если вам не нравится версия господина Дарвина, извольте! Адам и Ева вкусили от древа познания и в тот же момент осознали себя в этой трубе. И не важно, кто кого в эту трубу завёл: может быть, Ева Адама, а может быть, наоборот. Вопрос – кто больше перед этим откусил оттого самого плода? Не исключаю, что Адам, мужчины, как известно, доверчивы и менее осмотрительны! Извините, я отвлёкся! А в итоге мы до сих пор бредём по этой трубе, а выход, если не завалит, – где-то впереди…
– А…
– А русские впередее всех! У нас такая харизма – быть впереди всех и всё испытывать на своей шкуре. И каждый из нас – впереди каждого из нас!
– Я не совсем вас понимаю!
– Это не страшно! То, что я говорю, может быть полным бредом, однако мы в нашей борьбе за Россию не смогли объединиться под одним человеком и даже под одним флагом! И Деникин этого не смог, и даже Колчак. Адмирал в смысле политического организатора оказался пустышкой. Его объегорили по предмету политической интриги, а во главу Белого движения лезли монархисты, кадеты, эсеры, меньшевики, сибирские областники, и кто только не лез!
– Здесь вы правы! – задумчиво сказал Родзаевский. – А большевики смогли объединиться, потому что во главе их были иудо-масоны…
– Ошибаетесь! На начальном этапе, наверное, да, – но не сейчас! Где любушка Троцкий? Главный победитель в Гражданской войне? Куда его загнал Сталин? Вот! Вы молчите!
– Я думаю!
– Это правильно! Вы думаете! А я думаю, что русские – это большой котёл, в котором всё национальное переваривается и становится однородным, поэтому, когда первый революционный порыв у большевиков прошёл, всё снова стало русским, то есть все, которые с сильным характером, полезли наверх, к власти! И нашим до сих пор неймётся! Я как-то был в одном собрании, там зачитали письмо Кутепова Хорвату, что, мол, необходимо соблюсти интересы России и сохранить за ней КВЖД. При этом КВЖД, как вам известно, владеют большевики и Китай, южным куском дороги – японцы. А наша эмиграция ратует за то, чтобы КВЖД осталась собственностью России! Той, которой уже не существует. Вот это высший класс! Вот это патриотизм! И пример русского государственного, имперского мышления!
– А я согласен с Кутеповым! Когда мы свалим Советы…
– Нам самим Советы уже не свалить, если нам в этом не помогут наши южные соседи!
– Китайцы?
– Какие китайцы? О чём вы? – Михаил Капитонович хмыкнул. – Только японцы! Но многое будет зависеть от того, на кого они сделают ставку, и я сомневаюсь, что это будем мы с вами!!! Найдут кого-нибудь постарше и, как они думают, посолиднее, да те и сами прибегут, уже прибежали, наши бывшие экс-министры и генералы… которые, кстати, свою борьбу с большевиками уже проиграли…
– Здесь, я думаю, вы не правы, это герои Гражданской войны, белые герои…
– У гражданской войны нет героев, ни белых, ни красных, есть только события и действующие лица, а настоящий герой – это сама гражданская война… она же единственный герой.
Родзаевский долго молчал, потом продолжил прерванную Михаилом Капитоновичем речь:
– Я ездил в Мукден. У нашей партии самые хорошие отношения с японцами. Мы по многим вопросам уже договорились.
– А вас-то много? – спросил Михаил Капитонович, и Сашик услышал, как в его руках булькнула фляжка.
– А идите к нам, – вдруг переменил тему Родзаевский, – будете отвечать за боевую подготовку соратников… а по поводу героев вы снова не правы…
– Не вам судить! А мне и в полиции хорошо! Знаете, сколько наш брат имеет от этого? Каков фацай? Я-то как раз хочу быть от политики как можно дальше! Мне бы денег побольше, и в Канаду или в Австралию!
– Так в чём же дело?
– А – вот!
Сашик услышал, как снова булькнуло, и понял, что это опять булькнуло на дне фляги в руках Михаила Капитоновича.
– Это, конечно, серьёзная причина, но от этого можно избавиться! – услышал он голос Родзаевского.
– Зачем? – Михаил Капитонович помолчал. – Знаете ли, для русского человека очень важно состояние эйфории, это когда душа поёт! А это состояние возможно только в двух случаях: или когда все дела хороши, но у русского так не бывает, потому что у него есть совесть, или вот! – И он снова бултыхнул фляжкой. – И не надо никого обманывать, то есть наживаться нечестным путём, то есть брать грех на душу. И можно немного украсть или заработать, а это потом намно-о-о-го легче отмолить. А если можно отмолиться, то для русского это почти не грех. И даже убить не грех! Если отмолиться! Вспомните самую сладкую русскую сказку – был татем, разбойником лесным, потом стал монахом и основал Пустынь! И народ к нему валом валит! А зачем? Тоже грехи замаливать!
– Вы сказали «фацай», что это?
– Фацай? Очень просто, это военная добыча. Когда русский солдат врывался в китайскую деревню, для него главным было найти, где китайский крестьянин прячет серебро. Это и есть фацай! И мы в полиции живём не столько на жалованье, сколько на фацай. Знаете, сколько стоит завести, а потом закрыть уголовное дело? Вот! А вы говорите, уничтожить Лап ото и Каспе, а где же тогда наш фацай? На что жить? Войдём в консульство, я там тоже постараюсь раздобыть свой фацай, и вы не теряйтесь!
– Научите?
– А как же! Мы же – «ламёзы»!
– А кстати, что это за слово, я его ещё в Благовещенске слышал!
– «Ламёза»? Это «старая шапка», «волосатый», «драный», «никчёмный»!
– «Лао маоцзы»! Откуда это пошло? «Старая шапка»!
– Я думаю, это просто! Это когда русские казаки появились рядом с китайцами! Представьте себе старого русского казака, в сивой папахе и с сивой бородищей! Весь волосатый! Это и есть «старая шапка», весь как одна шапка! Может, конечно, как-то и по-другому было, но очень похоже. Правда?
– Похоже, но как же с моим предложением?
– Один я вам вряд ли пригожусь, а в компанию взять уже некого.
– Почему?
– Вы знаете, сколько наших лучших осталось в китайской грязи? Вот! И я тоже! Хотя далеко не все были лучшими, многие были такая же пьянь, как Нечаев, как и я! Я из ночлежников! Да, скорее всего, там и окажусь! Вот так-то! Но Нечаева хотя бы отблагодарили, вы ведь знаете, что наш губернатор Чжан Цзолинь подарил ему особняк в Дайрене?..
Сашик увидел, как ярким светом озарились кусты и стена дома, это разгорелись подброшенные в костёр доски; между костром и Гогой он стал согреваться, разговор как будто бы отодвигался от него, и дальше он слышал его урывками…
Он проснулся от холода и неприятного едкого запаха. Он сел на заскрипевшем ящике и оглянулся: кругом никого не было; в нескольких метрах от него из белёсого пепла дымил вчерашний костёр, в середине которого валялась обугленная консервная банка из-под какой-то тушёнки – это от неё так противно пахло. Сашик вскочил на ноги и тут же осел: левая нога затекла, и он чуть не свалился. Он подобрал валявшуюся рядом палку и, опираясь на неё, допрыгал до склада – дверь была открыта, внутри было пусто. «Проспал, всё проспал!» – подумал он; нога немного отошла, и он, посмотрев на просвечивавшие сквозь облака косые лучи поднимавшегося солнца, поковылял к подворотне: «Наверное, уже больше шести!»
Он вышел на улицу – она была пуста; вдруг из-за ближайшего угла выскочил какой-то прохожий, Сашик догнал его и спросил:
– Извините, а который сейчас час?
Прохожий, мужчина на вид лет сорока, шарахнулся в сторону, оглянулся, задрал рукав пиджака и буркнул:
– Без восемнадцати шесть! А вы, молодой человек, линяли бы отсюда! Что за времена пошли, ещё сопли на губах не обсохли, а шляются до утра!
Сашик услышал время и подумал, что надо бы бежать на вокзал, но сначала домой за рюкзаком, а когда до него дошли слова прохожего про сопли, он подумал, что, если бы не надо было спешить, задал бы он ему сейчас; подумал и тут же забыл.
Большой проспект был пуст, это было странно: в это утреннее время харбинцы уже шли на работу и по другим делам, город вставал рано, а тут?
«Что-то происходит? Или уже произошло?» Он вспомнил прохожего, который метнулся от него, как от зачумлённого, остановился и не мог решиться, куда идти: ему хотелось проскочить несколько десятков шагов влево, к Гиринской, и заглянуть, что там происходит, – советское генконсульство было там. Но, с другой стороны, на даче оставался дед, о котором он обещал родителям заботиться.
