Чалдоны - Горбунов Анатолий Константинович
—
Коварный изменщик!
—
Я не виноват, — возмутился тот. — Хозяйка лесов сама птицей-заряницей в мои сны прилетала, перламутровым гребешком кудри расчесывала. Наш Байкал из ее хрустальной слезинки родился… Помнишь, березовым соком запивала?
—
Если так, — облегченно вздохнула царица Селенга, — пусть ребятишки у нас живут, но и про мать не забывают. Выходит, не чужие они Байкалу. Я тоже к ним привыкла, особенно к Сарме — шустрая девчонка!
Вымахал Байкал — шапкой звезды достает. И ум, и стать — всё при нем. Сарма, Култук и младшенький Баргузин хоть и постарше его, но всё еще из детских проказ не выросли. Теперь Байкал в оба за ними следит, чтобы где-нибудь беды не натворили. Царь Баргузин и царица Селенга радуются: серьезный молодец, такому и царство смело можно доверить, когда состарятся.
Поехал однажды Байкал на мамонте во зеленые луга песню иволги послушать и натолкнулся на дочь пастуха — Ангару. Сидит ненаглядушка под плакучей ивой, плетет венок из незабудок, а сарафан на ней небесным шелком переливается. Глянули друг на друга и влюбились без памяти. Посадил Байкал свою суженую на мамонта и повез во дворец отцу-матери показать, родительского благословения попросить.
Царь Баргузин и царица Селенга его выбором остались довольны: милей и старательней Ангары во всем царстве невесты не сыщешь!
Стали свадьбу играть. Большой праздничный костер в ночь развели, чтобы вокруг него хороводы водить, молодых славить. И старого и малого пригласили на свадебный пир, а про Тайгу на радостях забыли.
Сарма, Култук и младшенький Баргузин шалят: подожгут от костра прутик и машут им, алые круги выписывают. Уголек возьми да отскочи на сухую траву… Испугались шалуны и бросились в разные стороны. Охватило гудящее пламя смертельным кольцом веселую свадьбу.
А в это время хозяйка лесов — Тайга сидела в своем перламутровом дворце и горевала. Обидно ей, что на свадьбу не пригласили. Вдруг слышит, за окном глухари тревожно защелкали, мамонты заревели. Выбежала на крыльцо — обдало каленым дымом. Взвилась птицей-заряницей в ночное небо и ахнула: владения царя Баргузина горят. Огненные змеи ползут по хвойным распадкам вглубь дремучих лесов. Давай она причитать да плакать, хрустальными слезами пожар тушить. Не помогло. Решила тогда: «Если народ не могу спасти, спасу хотя бы леса…» И превратила царя Баргузина, царицу Селенгу, невесту Ангару в текучие реки, Байкал — в огромное прозрачное озеро, а подданных — в речушки и ручейки. Зашипели огненные змеи, наткнувшись на воду, и погасли.
Сарму, Култука и младшенького Баргузина в наказание за баловство разгневанная мать обернула в буйные ветры и предупредила, чтобы никогда не собирались вместе, иначе опять наделают бед.
Прошли века. Многое изменилось с тех пор: кончилось вечное лето, исчезли с лица земли мамонты, макушки гольцов покрыло нетающими снегами. Сибирь заселили тунгусы, вслед за ними на мохнатых лошадках прискакали из знойных степей буряты, а еще позже — вернулись далекие потомки подданных синеокого царя Баргузина и златоволосой царицы Селенги, чудом уцелевших во время великого пожара.
Выслеживая в дремучих лесах соболя или изюбря, нет-нет да и увидят охотники птицу-заряницу. Промелькнет между деревьев и канет бесследно. Боится хозяйка лесов — Тайга на глаза людям показываться: жестокие времена наступили — убьют.
То березкой, то осинкой в тихий час крадучись выйдет на обрывистый берег прозрачного озера, подолгу любуется на свое отражение и удивляется:
— До чего же Байкал на меня похож!
Оно и понятно: он же из ее хрустальной слезинки родился.
ДОЧЕНЬКА
Жил на Байкале старый рыбак. Жена померла. Дети выросли, разъехались по городам и про отца забыли. Чинит по вечерам рваные сети да на свою судьбу мышке жалуется.
Как-то в непогоду попросилась на ночлег девчушка — в селе такой ни разу не видел.
—
Чья будешь? — спросил.
—
Маруся ничейная, — ответила гостья. — Родители бросили, вот и скитаюсь.
—
Располагайся, — пожалел старый рыбак. — Два сапога — пара: я тоже брошенный.
Осталась девчушка у него жить. Чистоту в избе навела — любо смотреть. По тайге ходила — не плутала, по воде бегала — не тонула. Черемши насолила, ягод и грибов к зиме припасла. Лекарственных трав насушила — потянулись сельчане к ней лечиться. Некоторые больные, особенно неходячие, сначала не доверяли: кого она там налечит — сама от горшка два вершка! А попьют целебных настоев — вприсядку пляшут. Видно, Сам Господь одарил талантом целительницы эту Марусю.
Однажды крепко занедужил старый рыбак и слег. Она телеграммы его детям отбила, чтобы срочно навестили отца. В ответ: ни гу-гу.
Чем только не лечила беднягу Маруся, не помогло. Осталось одно средство — дикий мед. Взяла туесок и отправилась на поиски. Всю прибрежную тайгу вдоль и поперек исходила — хоть бы пчелку встретила. Села на мшистый валун и призадумалась: куда бы еще податься? Смотрит — летит стая гоголей.
Крикнула им:
—
Утушки-голубушки, гнезд не вьете, в дуплах живете! Подскажите, где найти дикий мед?
—
Спроси у щура, он до пчел большой охотник, — ответили гоголи. — На той стороне Байкала обитает. — И скрылись в облаках.
Перебежала она через Байкал, поднялась на водораздел, а щур сидит на макушке лиственницы и насвистывает удалые песни.
Крикнула ему:
—
Высоко сидишь, красиво свистишь! По тайге летаешь- маешься, пчелами питаешься. Подскажи, где найти дикий мед?
—
Добрых пчел не трогаю, ловлю только злых, — ответил щур. И посоветовал: — Спустись к истоку Лены, увидишь поляну. На поляне стоит кедр в пять обхватов, в нем дупло, а в дупле — улей. Пчелы меда натаскали, воском запечатали и на другое место перебрались.
Поблагодарила Маруся щура, спустилась к истоку реки Лены, нашла кедр в пять обхватов, влезла в дупло и увязла по колени в диком меде. Дрыг-дрыг ножонками, а вылезти не может. Ну, думает, пропала. Не так себя жалко, как старого рыбака. День
прошел, два прошло. Пить хочется, спасу нет. Вдруг слышит, кто-то в дупло спускается. Это, оказывается, медведь притопал сладенького отведать. Ухватилась она покрепче за медвежьи гачи, да как взвизгнет! Зверь с перепугу выскочил из дупла, заодно и ее наружу вытащил. Бросился наутек, только пятки замелькали.
Набрала Маруся из улья полный туесок дикого меда и вернулась домой. Выпил старый рыбак ковшик медовой микстуры и сразу выздоровел!
Поклонился и сказал:
— Спасибо, доченька…
У девчушки от радости слезы из глаз брызнули — чужой человек, а доченькой назвал: была ничейная, стала чейная!
С этих пор зажили они еще дружнее. Старый рыбак в Байкале омулей ловит. Маруся по дому хлопочет и сельчан бесплатно лечит. Слава о ней разнеслась по всей Сибири.
Прослышал о знаменитой целительнице один прискакатель {11} с Витима. Приехал, худущий да желтущий, упал на колени:
—
Спаси, озолочу. Закормили доктора таблетками — сам не свой.
—
Плату не беру, — строго сказала Маруся и стала его лечить.
Целебные настои, дикий мед и свежая омулевая уха помогли: поправился. Марусе радоваться бы надо, а у ней — туманы в глазах. Старый рыбак тоже не весел.
—
О чем запечалились, дорогие мои спасители? — встревожился прискакатель.
—
Дикий мед кончился, — расплакалась девчушка. — Чем тяжелобольных лечить буду, ума не приложу. Вчера бегала на исток Лены, а там кедр в пять обхватов молния до комля расколола, и весь дикий мед по земле растекся.
—
А я рваные сети чинить устал, — жалобно всхлипнул старый рыбак.
—
Будут вам и мед, и сети, — загадочно улыбнулся прискакатель и подарил Марусе на память дешевенький ситцевый фартучек, а старому рыбаку — простенькое чайное блюдечко.
