Аркадий Ваксберг - ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО
Узнав о намерении Светланы выйти замуж за Григория Морозова (Мороза), Сталин воспринял будущего зятя (между прочим, недавно скончавшегося первоклассного юриста-международника с очень высокой репутацией в профессиональных кругах) только как еврея и предупредил дочь, что ее муж никогда не переступит порога его дома. Так ни разу с ним и не встретился и, стало быть, о его личных качествах – ни плохих, ни хороших – знать не мог: ему было достаточно того, что тот еврей. Причем и не скрывал этого от Светланы. Опять тот же «довод»: «Не могла найти себе русского? ‹…› Он был еврей, и это не устраивало моего отца. ‹…› Он ни разу не встретился с моим первым мужем и твердо сказал, что этого не будет. ‹…› С моим мужем он твердо решил не знакомиться»[46].
То, что Светлана несколько раз повторяет в своих мемуарах одно и то же, показывает, насколько ее задевал антисемитизм отца. Зато, узнав, что добился своего, и дочь разводится, Сталин предоставил ей на радостях открытый счет в банке, то есть дал возможность за государственный счет сорить деньгами без всяких ограничений[47].
Очень хорошо знавший ситуацию изнутри – член сталинского политбюро Анастас Микоян рассказывал о том же в своих, посмертно изданных, воспоминаниях гораздо подробнее: «Когда Светлана вышла замуж за студента Морозова, еврея по национальности, к этому времени у Сталина антиеврейские чувства приняли острую форму. Он арестовал отца Морозова, какого-то простого, никому не известного, человека (к несчастью для Иосифа Морозова, тот работал заместителем по хозяйственной части у Лины Штерн, директора научно-исследовательского института. – А. В.), сказав нам, что это американский шпион, выполнявший задания проникнуть через женитьбу сына в доверие к Сталину с целью передавать все сведения американцам. Затем он поставил условие дочери: если она не разойдется с Морозовым, того арестуют. Светлана подчинилась, и они разошлись»[48].
То же самое подтверждает и Никита Хрущев: «Некоторое время Сталин его (Морозова. – А. В.) терпел. Потом разгорелся приступ антисемитизма, и Светлана была вынуждена развестись»[49]. Как только Светлана разошлась с первым мужем, Георгий Маленков точно оценил ситуацию и сразу понял, какие ветры задули в Кремле. Он понудил свою дочь Волю разойтись с сыном своего прежнего приятеля и сотрудника Михаила Шамберга – Владимиром, а папа Владимира почти сразу же был изгнан Маленковым из аппарата ЦК[50].
С родственным окружением Сталину вообще не повезло. Мария, вторая жена Алеши Сванидзе, брата первой жены Сталина, была еврейкой, и это бесило его, но изменить он ничего не мог, разве что расстрелять обоих (так и поступил)[51]. 0 второй жене его сына Якова, Юлии Мельцер-Бессараб, уже было сказано. Яков очень ее любил, что не помешало ему, оказавшись в плену, так высказываться об этносе, к которому принадлежала его любимая женщина, – в его словах почти текстуально звучат известные по воспоминаниям «соратников» реплики отца: «О евреях я могу сказать только одно: они не умеют работать. Главное, с их точки зрения, это торговля»[52].
О том, что «еврейский вопрос» был больным пунктиком Сталина, свидетельствует и тот факт, что он очень часто, на протяжении многих лет, возвращался все к той же теме в разговорах с разными людьми без всякого видимого повода, подчиняясь лишь ходу мыслей, которые роились в его мозгу. Это стало постоянным предметом его озабоченности, притом, стараясь все время отвергнуть чьи-то подозрения в антисемитизме (в том, что такие подозрения существуют, он не сомневался), Сталин, споря с невидимым оппонентом, их опровергал.
Любой психолог даст этому вполне однозначное толкование.
В беседе с Феликсом Чуевым, до конца верный вождю и учителю, Молотов тоже отводил от Сталина подозрения в антисемитизме, фактически их подтверждая. Он настаивал на том, что Сталин ценил в евреях многие положительные качества. Но можно ли представить себе, что Сталин ценил «многие положительные качества» украинцев, таджиков, эстонцев, других народов тогдашнего Советского Союза. Или, скажем, эфиопов, испанцев, корейцев, чьим другом он тоже, естественно, был?.. Даже в его воспаленном мозгу ни эти, ни какие-либо другие этносы не воспринимались «в целом» как нечто единое, обладающее хорошими или плохими качествами. Восприятие нации как некоего монолита, с какими-то, глобально присущими ей, специфическими чертами, издавна связывают в России прежде всего с еврейством, и такое восприятие этноса «вообще», без каких-либо индивидуальных различий, к крови отношения не имеющих, является характерной чертой юдофоба.
(Снова напомню солженицынские обобщения: «евреи энергичны», «евреи умеют приспосабливаться», «еврейская страстность», «еврейская выживаемость», «еврейский практицизм», «неутомимая еврейская динамика» – и так до бесконечности. Ни одного обобщения, касающегося другого этноса, я у Солженицына не нашел – хотя бы тут признал самоценность личности, право на индивидуальность, не растворенной в абстрактном «целом».)
К тому же, по утверждению того же Молотова, у Сталина было «недоверие к сионистским кругам»[53]. Но сионистами в партийных и лубянских кругах тогда называли евреев, а вовсе не только сторонников обретения евреями своей исторической родины – концептуальные различия Сталина не интересовали, еврей – он и был сионистом, великому теоретику национального вопроса эта дефиниция казалась и уместной, и справедливой, и не столь вызывающей. Молотов и сам не скрывает этого, ибо вслед за процитированной фразой, объясняя причину ареста жены, П. Жемчужиной, уточняет:
«Тут могли быть антисемитские настроения»[54].
До перехода от мыслей и слов к делу оставалось совсем немного.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. На очной ставке с И. Фефером 6 декабря 1948 года Жемчужина это отрицала, утверждая, что на молебне была не она, а ее сестра, хотя именно Жемчужину видели там многие участники церемонии, включая Зускина, который дал на этот счет и следствию, и суду развернутые показания. Не исключено, что эти показания у него были выбиты, но они подтверждаются и свидетельствами других очевидцев. О пребывании Жемчужиной на той церемонии мне рассказывал Леонид Утесов.
2. Александрович М. Я помню. Мюнхен (на русском языке), 1985. С. 126-128.
3. Там же.
4. Наринский Александр. Воспоминания главного бухгалтера Гулага. СПб., 1997. С. 119.
5. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 127. Д. 1714. Л. 3.
6. Костырченко Г. В плену у красного фараона. М., 1994. С. 107-108.
7. Архив Главной военной прокуратуры. Надзорное производство по следственному делу № М-2522. Осужденный «Особым совещанием» (то есть «тройкой», без камуфляжа судебной процедуры) 14 сентября 1949 года к 25 годам лагерей, Соркин был освобожден после реабилитации, состоявшейся 29 июня 1954 года.
8. Известия. 1948. 4 сентября.
9. Звенья: Сб. М. Вып. 1. С. 551.
10. ГА РФ. Ф. 8114. Оп. 1. Д. 10. Л. 329-331.
11. Там же.
12. ГА РФ. Ф. 8114. Оп. 1. Д. 1054. Л. 235.
13. Еврейский Антифашистский Комитет в СССР. М., 1996. С. 276-277 и 308.
14. ГА РФ. Ф. 8114. Оп. 1. Д. 20. Л. 49.
15. Орлова Р. Воспоминания о непрошедшем времени. М., 1993. С. 143.
16. АП РФ (Архив Президента Российской Федерации). Ф. З. Оп. 32. Д. 11. Л. 167-168.
17. АП РФ. Ф. 3. Оп. 32. Д. 12. Л. 83-84.
Чтобы не возвращаться впоследствии к той же теме, следует отметить, что в защиту подвергшихся травле и санкциям еврейских коллег, проявив несомненное мужество, выступало много представителей других этносов – их благородство и риск, на который они шли, в должной мере еще не получили оценки. Среди этих достойных людей были: профессор В. Десницкий, заместитель министра просвещения А. Арсеньев, ректор Ленинградского педагогического института А. Егоров, литературовед Г. Макогоненко и многие другие русские интеллигенты. См.: Звезда. 1989. № 6. Я сам оказался свидетелем того не афишируемого мужества, с каким защищал своих еврейских коллег мой будущий научный руководитель в аспирантуре, заслуженный деятель науки, профессор Сергей Никитич Братусь.
18. Архив Главной военной прокуратуры. Наблюдательное производство № 62556-48. Т. 2. Л. 174.
19. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 39. Л. 140.
20. Костырченко Г. В плену к красного фараона. М., 1994. С. 127.
21. Еврейский Антифашистский Комитет в СССР. М., 1996. С. 384.
22. Костырченко Г. С. 130.
23. Там же. С. 136.
24. Чуев Ф. 140 бесед с Молотовым. М., 1991. С. 473.
25. Народ и земля: Журнал еврейской культуры. 1984. № 2. С. 168-169.
26. Торчинов В. А., Монтюк A.M. Вокруг Сталина. СПб., 2000. С. 57.
27. Удалось счастливо избежать ареста лишь подруге Эсфири – Розе Пересыпкиной, жене маршала войск связи Ивана Пересыпкина. Это в их загородном доме, в подмосковном дачном поселке Николина Гора, среди других русских генералов встречали новый, сорок девятый, год их друзья Перец и Эстер Маркиши.
28. Костырченко Г. С. 93-94.
29. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 16. Д. 237. Л. 75-80.
30. Это подтвердил в письме ко мне (отклик на мою публикацию доноса А. Бегичевой в «Литературной газете») работавший тогда в журнале «Огонек» фотокорреспондент Юрий Кривоносов (хранится в моем архиве). По его словам, в коллективе хорошо знали, что ЦК «рекомендовал» главному редактору журнала Анатолию Софронову дать первый толчок и «обоснование» подготовленной наверху кампании.
