Юрий Лиманов - Святослав. Великий князь киевский
— Дерзок, — сказал Ягуба даже с некоторым одобрением и спросил Паисия: — Пострижен?
— Нет... — едва слышно ответил смотритель.
— Вот и ладно. Пойдём, Данилушка, потолкуем с тобой. — Боярин положил руку ему на затылок и чуть подтолкнул.
— А ты расскажи, — заговорил Паисий, - расскажи боярину, для кого список готовил, может, и отпустит он тебе по молодости вину...
Данилка молчал... Мысли в голове путались, сталкивались, мешались... Что сказать? Повторить ли тот рассказ, что приняли без сомнений бесхитростные переписчики и отец Паисий? Подойти к самому краю правды? А вдруг он где-то, может быть неумышленно, соскользнёт с края в пропасть признаний и тогда навлечёт на княжич» Борислава страшную кару за убийство князя Романа? Данилка уже был наслышан, кто были те ночные тати... И тут вдруг подумал: а не увести ли разговор как можно дальше от той страшной ночи...
Он так и сделал — собрался с духом и выпалил:
— На привозе незнакомый человек заказал. Велел в пять дён изготовить и принести туда же, мол, сам подойдёт, хорошо вознаградит... Вот я и отдал Остафию, у него почерк самый красивый...
— Так, так, — кивал каждому слову Ягуба, словно соглашаясь и подбадривая. А когда тот замолчал, язвительно подытожил: — Ты на привоз со списком придёшь, а он не появится. Так? — Боярин сокрушённо вздохнул от столь неумелой выдумки парня. — Пошли, Данилка, отрок ты неразумный... Всё едино, расскажешь... Только вряд ли человеком потом останешься... Хоть и жалко мне тебя, но — дело!
Ягуба взял листы со «Словом» и повернул Данилку к выходу. Уже в дверях Данилка обернулся, произнёс зыбким голосом:
— Прости, отче, пригрел ты меня, а я навлёк на тебя гнев... — И шагнул в темень переходов.
Тишина повисла в библиотеке, никто не решался заговорить. Остафий сидел, съёжившись, в стороне, Карп стоял рядом с Пантелеем, забыв о порке. Она казалась такой нелепой, нестрашной и далёкой после всего, что произошло только что...
Первым нарушил молчание Пантелей:
— И что это они так на «Слово» взъярились?
Паисий поднял голову, долго глядел в окошко, потом ответил с неожиданной торжественностью:
— За суждения превыше понятий века своего.
В подвале, где наказывали нерадивых, пытали изменников, палач прикрутил Данилку к кольцам, вбитым в стену, и стал возиться в дальнем углу, слабо освещённом колеблющимся светом одинокого факела. Ягуба присел на скамью перед Данилкой, посмотрел ему в лицо, которое странным образом изменилось прямо на глазах: осунулось и стало, словно маска, неподвижно-скованным.
— Ты это... — крикнул боярин палачу, не спуская глаз с Данилки, — кнут в рассоле вымочи! И дыбу готовь. И клещи в огне раскали — пальцы ломать.
Данилка порывисто вздохнул и сполз по стене, повиснув на путах, потерял сознание.
— Да оставь ты, — недовольно бросил боярин палачу, который принялся буквально выполнять приказ, раздувать огонь в жаровне, чтобы калить клещи. — Таким вот, как он, ожидание пытки страшнее дыбы. Хлестни-ка его по щекам.
Палач легонько хлестнул, и Данилка открыл глаза.
— Пощади... — только и смог он прошептать.
— Заговоришь — пощажу. Но коли в едином слове ещё солжёшь — будет тебе пытка! — Боярин потряс свитком рукописи. — Чья рука?
Данилка этого вопроса не ожидал и теперь растерянно и удивлённо глядел на боярина.
— Чья рука, говори! — крикнул Ягуба.
— Вадимысла... его рукопись.
— Откуда она у тебя?
— Он дал для деда Микиты.
— Когда?
— Давно, ещё до пирования...
— Опять лжёшь! На свитке кровь. Откуда бы?
— Не знаю... может, из ран певца...
— Вот именно, из ран. Да только свежих. Старая кровь выцветает, а тут пятна ещё не побурели. Кто тебе список дал?
— Певец... — проговорил Данилка еле слышно, чувствуя, что неубедительно звучат его слова и что опять не поверит ему боярин.
— Всё на мёртвых валишь?
Скрипнула входная дверь. Ягуба оглянулся и увидел в неясном свете факела фигуру великого князя. «Как он узнал обо всём; происшедшем в библиотеке?» — мелькнула у боярина мысль.
Святослав встал у двери.
— Приступай! — крикнул Ягуба палачу.
Тот медленно подошёл к Данилке, волоча за собой кнут, и нанёс удар по ногам парня. Кнут свистнул, раздирая порты, Данилка закричал.
— Говори!
Данилка замолчал, ловя ртом воздух.
— Ещё! — скомандовал боярин.
Палач ударил второй раз, уже сильнее. Данилка обмяк и опять повис на путах.
— Потише, дубина, он мне живой надобен! — прикрикнул боярин на палача, оглянулся на стоявшего неподвижно у двери великого князя и поднял Данилке голову. — Воды!
Палач принёс в ковше воды, плеснул в лицо парню, тот открыл глаза.
— Пойми ты, — сказал боярин вкрадчиво, почти ласково, словно втолковывая неразумному отроку очевидные истины, — я же знаю, что ты там был. Не мог не быть и не мог не видеть убийцу князя Романа. Ежели б ты не был там, не оказалась бы у тебя эта рукопись, самим певцом писанная. А молчать станешь — придётся тебя всё-таки калёным железом пытать… — Он снова сделал знак палачу, и тот выхватил из жаровни клещи, поднёс их к самому лицу Данилки.
Данилка отпрянул, насколько позволили ему путы.
— Ну? — настаивал Ягуба.
— Борислав... — едва шевеля губами, произнёс он.
— Что Борислав? Говори!
— Он дал мне...
— Когда?
— В ту ночь.
— Ты всё видел?
— Да...
— Кто князя Романа убил?
— Княжич...
— В поруб его! — раздался резкий голос великого князя. — Заточить в узилище! И чтоб имени его никто не знал — заточник, и всё!
Палач узнал великого князя, без промедления отвязал Данилку и уволок в глубину подвала, к дальнему ходу. Противно скрипнула невидимая в темноте дверь, палач с Данилкой исчезли.
Святослав подошёл к стене и тяжело опустился на скамью, на которой только что сидел Ягуба.
— Значит, Борислав... — задумчиво молвил великий князь, опустив голову. Как же ему теперь вызволять внука из беды? — Это против меня... как перст указующий. Не простит мне князь Рюрик... да... — Он поднял валявшийся на полу свиток, развернул, скользнул глазами, вздохнул тяжко, прочитал негромко, но отчётливо:
Смутный сон видел Святослав
В своём тереме высоком киевском
И по утру боярам рассказывал:
«Одевали меня на ночь
Чёрным саваном на кровати тисовой,
Наливали мне вино синее,
С горем смешанное.
Высыпали мне крупный жемчуг на грудь
Из пустых половецких колчанов,
И раскаркались серые вороны
На болоте у Плесненска...
— Смерть моя здесь описана, а, боярин? — Святослав сжал свиток в кулаке, смял. — Докопался до истины. Лучше бы её не знать вовсе. Что смотришь? А ну, говори, зачем тебе это? — Ткнул смятым свитком в лицо Ягубе, встал, наливаясь гневом, закричал: — Зачем? Зачем, говори, пёс, зачем добивался?
— Ты ж велел...
— По следу идёшь, пёс кровавый, свернуть вовремя не можешь, от запаха добычи шалеешь! А что я теперь с этим вот, — потряс свитком, — сделаю? Как перед Рюриком обелюсь? Мой ведь... — Святослав чуть не сказал «внук», — мой человек Борислав! И рукопись к нему ведёт, ни к кому иному...
— Так ведь никто не знает, только двое — ты да я.
— Там, где двое, тайн нет. — И вдруг у Святослава мелькнула догадка, обжигающая и страшная. Он затряс в гневе головой и злобно зашипел: — Двое? Ты... ты меня в руках держать захотел? Не по твоей глотке кус, Ягуба! Подавишься! Сгною! Живым отсюда не выйдешь!
Ягуба упал на колени, взмолился:
— Не казни, выслушай!
— Давеча всё петлял, теперь вот... Что у тебя на уме? Говори, не то сей же час велю вздёрнуть! Говори! С Рюриком стакнулся?
— Смилуйся... твой я, твой, с потрохами, весь...
— Мой? — Великий князь стремительно, не по годам, подбежал к стене, выхватил факел, вернулся к Ягубе, всё ещё стоящему на коленях, стал тыкать ему в лицо факелом, подпаливая бороду. — Не бывать по-твоему, меня в руках держать — не бывать! — И вдруг сунул в огонь факела свиток. — Вот и все следы, все ниточки, все улики твои — нету их!
Свиток медленно разгорался, запахло палёным...
Святослав и Ягуба не спускали глаз с пламени. Первым опомнился Ягуба.
— Что же ты делаешь? Нет более другого списка!
— И улик нет! — Святослав торжествующе махнул обуглившимся свитком перед носом боярина. — Нету!
— Борислав-то ведь Романа из-за княжны убил... — высказал Ягуба неожиданно пришедшую ему спасительную мысль.
