Генрик Сенкевич - Крестоносцы. Том 1
— Что делать? — спросил пан из Длуголяса. — Пусть Юранд едет в Спыхов. Коли крестоносцы похитили Дануську для того, чтобы выкуп получить или обменять её на де Бергова, так они должны дать знать об этом, и, уж конечно, не кому иному, как Юранду.
— Ее похитили те, что приезжали в лесной дом, — сказал ксендз.
— Тогда магистр передаст их суду или велит драться с Юрандом.
— Они со мной должны драться, — воскликнул Збышко, — я первый послал им вызов!
А Юранд отнял руки от лица и спросил:
— Кто же был в лесном доме?
— Данфельд был, старый де Лёве да двое братьев: Готфрид и Ротгер, — ответил ксендз. — Они жаловались, требовали, чтобы князь повелел вам отпустить де Бергова на волю. Но князь, как узнал от де Фурси, что немцы первые напали на вас, накричал на них, и они несолоно хлебавши убрались.
— Поезжайте в Спыхов, — сказал князь, — крестоносцы явятся туда. Они потому ещё не явились, что оруженосец этого молодого рыцаря изломал Данфельду руку, когда привез им вызов. Поезжайте в Спыхов и, когда крестоносцы приедут, дайте мне знать. Они отдадут вам дочь за де Бергова; но я им все равно не прощу: из моего дома они её похитили и мне нанесли этим обиду.
Князь опять распалился гневом, мера его терпения была и впрямь переполнена.
— Шутили, шутили они с огнем, — прибавил он через минуту, — небось теперь обожгутся.
— Да они ото всего откажутся! — повторил ксендз Вышонек.
— Коли дадут Юранду знать, что девушка у них, так уж не смогут отказаться, — с легким нетерпением возразил Миколай из Длуголяса. — И я так думаю, что они не держат её неподалеку от границы — Юранд это справедливо заметил, — они увезли её подальше, в какой-нибудь замок или вовсе к морю; но, коли будет доказано, что это их рук дело, так у магистра им небось не отвертеться.
А Юранд стал повторять странным и вместе с тем ужасным голосом:
— Данфельд, Лёве, Готфрид, Ротгер…
Миколай из Длуголяса посоветовал также послать в Пруссию бывалых и хитрых людей, которые могли бы выведать в Щитно и в Янсборке, там ли Дануся, а если её там нет, то дознаться, куда её увезли; затем князь взял свой посох и вышел отдать распоряжения, а княгиня, желая обласкать Юранда, спросила:
— Каково вам-то?
Юранд с минуту времени ничего не отвечал, словно и не слышал вопроса, а потом вдруг произнес:
— Так, будто кто мне нож всадил в старую рану.
— Уповайте на милосердие божие; вернется Дануська, только отдайте им де Бергова.
— Собственной крови я не пожалел бы.
Княгиня не знала, говорить ли ему сейчас о том, что Дануська и Збышко обвенчались, но, пораздумав, решила, что не стоит прибавлять новых огорчений к тяжким несчастьям, обрушившимся на Юранда, да и какой-то смутный страх её объял. «Они будут искать её со Збышком, пускай Збышко при случае скажет ему, — подумала она, — а то сейчас он бы совсем ума решился». Княгиня предпочла поговорить о другом.
— Вы нас не вините, — сказала она. — Приехали люди в таких же кафтанах, как у ваших слуг, с письмом, скрепленным вашей печатью; в письме говорилось, что вы больны, что свет у вас отнимается и что вы ещё раз хотите взглянуть на свою доченьку. Как же могли мы воспротивиться и не выполнить отцовскую волю?
Юранд склонился к её ногам.
— Я никого не виню, милостивая пани.
— Знайте, Бог вернет вам вашу дочь, ибо хранит её всевидящее око. Он ниспошлет ей спасение, как ниспослал на последней охоте, когда свирепый тур напал на нас и Збышко, по наитию свыше, стал на нашу защиту. Збышко сам едва не поплатился жизнью и долго хворал после этого, но спас и Дануську, и меня, за что князь дал ему пояс и шпоры. Вот видите!.. Десница господня хранит Данусю. Что и говорить, жаль её! Я думала, что она приедет с вами, что я увижу её, мою милую, а вот оно что…
Голос задрожал у княгини, и слезы полились у неё из глаз, а Юранд, который долго сдерживался, на мгновение предался отчаянию, внезапному и страшному, как порыв бури. Он вцепился руками в свои длинные волосы и со стоном стал биться головой о стену, хриплым голосом повторяя:
— О Иисусе! Иисусе! Иисусе!
Но Збышко бросился к нему, потряс его изо всей силы за плечи и крикнул:
— В путь пора! В Спыхов!
XXIX
— Чьи это слуги? — спросил вдруг за Радзановом Юранд, который ехал все время погруженный в задумчивость, а сейчас словно очнулся ото сна.
— Мои, — ответил Збышко.
— А мои все погибли?
— Я видел их мертвых в Недзбоже.
— Нет моих старых соратников!
Збышко ничего не ответил, и они в молчании торопились дальше, чтобы поскорее добраться до Спыхова, где надеялись застать посланцев от крестоносцев. По счастью, снова трещали морозы, дороги были укатаны, и путники могли быстро подвигаться вперед. Под вечер Юранд снова заговорил, он стал спрашивать о крестоносцах, приезжавших к князю в лесной дом, и Збышко рассказал ему все — и о том, как они жаловались князю, и о том, как уехали, и о том, как погиб господин де Фурси, и о том, как страшно изломал чех руку Данфельду; когда он обо всем этом рассказывал, его поразило вдруг одно обстоятельство: он вспомнил о той женщине, которая привезла от Данфельда в лесной дом целительный бальзам. На привале Збышко стал расспрашивать о ней чеха и Сандеруса; но оба они не знали толком, что с нею сталось. Им казалось, что она не то уехала вместе с людьми, присланными за Данусей, не то вскоре после них. Збышку пришло сейчас в голову, что её могли подослать для того, чтобы было кому предупредить этих людей, в случае если бы Юранд сам приехал в лесной дом. Они тогда не стали бы выдавать себя за его слуг, а вручили бы княгине вместо подложного письма от Юранда другое письмо, которое могло у них быть наготове. Все это было подстроено с дьявольской хитростью, и молодой рыцарь, который до этого знал крестоносцев только по битвам, первый раз подумал о том, что одного кулака на них мало, что надо уметь побеждать их и головой. Мысль эта неприятно его поразила, ибо тяжкое бедствие, постигшее его, и страдания пробудили в нем прежде всего жажду битвы и крови. Даже спасение Дануси представлялось ему цепью сражений или поединков; а теперь он понял, что придется, пожалуй, укротить это желание мстить и рубить головы с плеч, держать его, как медведя, на цепи и искать совершенно новых путей спасения Дануси. Подумав об этом, он пожалел, что с ним нет Мацька. Мацько был так же хитер, как и отважен. Впрочем, Збышко сам решил послать Сандеруса из Спыхова в Щитно и поручить ему разыскать эту женщину и попытаться выведать у неё, что сталось с Данусей. Он говорил себе, что если Сандерус вздумает изменить ему, это не особенно повредит делу, а если он сохранит ему верность, то может во многом помочь, так как ремесло у него было такое, что открывало ему доступ повсюду.
Однако Збышко хотел сперва посоветоваться обо всем с Юрандом и отложил это дело до приезда в Спыхов, тем более что спустилась ночь и молодому рыцарю показалось, что Юранд так устал и измучился, так был удручен горем, что уснул в своем высоком рыцарском седле. Но Юранд поник головой только потому, что его придавила беда. Видно, старый рыцарь о ней только и думал, и сердце его было полно страшных опасений, потому что он внезапно сказал:
— Лучше было мне замерзнуть под Недзбожем! Ты меня откопал из-под снега?
— Не один я, с другими.
— И на охоте ты спас мою дочь?
— Как же мог я поступить иначе?
— И теперь мне поможешь?
Сердце Збышка загорелось вдруг такой любовью к Дануське и такой ненавистью к обидчикам-крестоносцам, что он привстал в седле и сквозь зубы, так, точно ему тяжело было говорить, произнес:
— Вот что скажу я вам: коли голыми руками придется брать прусские замки, и то я захвачу их и вырву её из неволи.
Наступило минутное молчание. Под влиянием слов Збышка в Юранде заговорил его мстительный и неукротимый дух, старый рыцарь заскрежетал в темноте зубами и снова стал повторять имена:
— Данфельд, Лёве, Ротгер, Готфрид!
Он думал о том, что, если крестоносцы потребуют отдать им де Бергова, он отдаст его, если потребуют приплатить, он приплатит, даже весь Спыхов отдаст, но горе тому, кто поднял руку на его единственное дитя!
За всю ночь оба рыцаря не сомкнули глаз. Утром они едва узнали друг друга, так за одну эту ночь изменились их лица. Видя, как страдает Збышко и как ожесточилось его сердце, пораженный Юранд сказал:
— Она накинула на тебя покрывало и спасла тебя от смерти — я знаю это. Но ты её любишь?
Збышко поглядел ему прямо в глаза и смело ответил:
— Она жена моя.
Юранд осадил коня и воззрился на Збышка, изумленно моргая глазами.
— Как ты сказал? — переспросил он.
— Я сказал, что она жена моя, а я её муж.
Словно ослепленный внезапной вспышкой молнии, рыцарь из Спыхова прикрыл перчаткой глаза, но ничего не ответил; затем он тронул коня, проехал вперед и в молчании поскакал дальше.
