Булат Жандарбеков - Томирис
Его размышления прервал хозяин застолья — седоволосый и седоусый Скилур. Он поднял руку, призывая к вниманию. Застолье затихло. Скилур, собрав из разных блюд куски мяса, жира, дичи, рыбьь зерно, все это полил молоком и, прошептав заклинание, бросил в огонь горевшего рядом костра. С шипеньем взвилось пламя. Кругом все одобрительно зашумели. Жертва была принесена и принята. Взоры присутствующих обратились к послу, предоставляя ему почетное право первым вкусить пищу.
Мард важно придвинул к себе блюдо с разварным зерном, взял одно зернышко ячменя и, вынув из ножен кинжал с рукояткой из слоновой кости, разрезал его пополам. Одну половину он положил в рот, а другую кинул обратно в блюдо.
Оскорбленные массагеты прямо вонзились взглядами в царицу, но у Томирис это чванство вызвало лишь усмешку. Взяв с блюда телячий язык, она тонко напластала его ножом и, положив ломтик в рот, стала запивать маленькими глотками кумыса из чаши, подобной той, что стояла перед Мардом. Саки, видя, что царица не придала значения выходке перса и спокойно уплетает еду, жадно набросились на угощение.
Суровый, полный лишений и тягот, борьбы и труда кочевой образ жизни массагетов приучил их знать цену каждому куску пищи. Кочевник умел в течение долгого времени терпеливо переносить голод, но если ему выпадала возможность насытиться, он мог поглотить невероятное количество еды, как бы запасаясь впрок, подобно верблюду.
Угощение было сильным оружием степи. Отважных и смелых массагетов, презирающих трусость сильнее всего, почти ^_ невозможно было удивить даже самой отчаянной храбростью, разве только Рустаму это удалось. Да и подкупить драгоценностями было трудно, особым корыстолюбием кочевники не отличались, а так как каждый из них был воином, то при всем своем пристрастии к украшениям, ярким безделушкам они железо ценили выше золота, а скот — больше драгоценных камней. Только конь мог заставить дрогнуть сердце наездника. Да еще и угощение.
Дармовое угощение привлекало наивных, как дети, степняков. Этим умело пользовались вожди и старейшины, богатые скотоводы во время выборов или междоусобиц. И чем щедрее было угощение, чем обильнее, тем больше было сторонников у хлебосольного хозяина. Особенно грандиозные пиршества-празднества оставались в памяти народа и даже увековечивались в степных сказаниях наряду со знаменитыми скачками, свадьбами, поединками, битвами и другими знаменательными событиями. Имя щедрого хлебосола произносилось рядом с именами признанных красавиц, героев, царей, богатырей и прославленных скакунов,
И сейчас саки хватали огромные куски мяса, ловко отрезая ножом у самых губ, чавкали, жевали, с хрустом сокрушая хрящи и сухожилия. Залпом опорожняли объемистые чаши с кислым молоком, кумысом, бузой, вином — по вкусу. Вытирали сальные пальцы о кожаные штаны и вновь продолжали есть.
Мард, испытывая отвращение к жадности, с которой поглощали пищу эти скоты, старался отвлечься, разглядывая присутствующих. .
Мард отметил отсутствие Рустама. "Царица предусмотрительна,— с иронией подумал он.— Если у кочевников обыкновенные люди поглощают столько еды, то этот гигант сожрал бы весь дастархан с послом в придачу, и пришлось бы царице послать к Киру своего тупоголового гонца".
Внимание Марда привлек старец, сидевший за спиной царицы, несколько поодаль, возле которого, восторженно блестя глазенками и шмыгая носом, вертелся мальчишка лет двенад-цати-тринадцати. Если бы Мард знал, сколько горя принесет персам этот мальчик по имени Ширак через тринадцать лет, он не скользнул бы по нему случайным и мимолетным взглядом. Но он не знал, и поэтому стал внимательно рассматривать старика. По некоторым неуверенным движениям он определил, что это сл&чой, "Кто же он? Сидит близко от царицы — значит, гость почетный. Знатный сак? Не похоже. Бедно и просто одет. Герой? Нет. Очень уж хлипок. Интересно!"— подумал Мард и стал разглядывать остальных.
По обе стороны от Томирис сидели вожди всех двенадцати колен массагетов, по шесть с каждой. "Справа — Скилур, вождь абиев. Беварасо, вождь гузов, а этот, кажется, вождь комаров, э-э-э... имени не помню... Плохо!"— проверил свою память Мард. Ниже вождей сидели старейшины и батыры родов, начальники дружин, тысячники и особо отличившиеся воины. Среди них находился и знакомый послу Бахтияр. Внимательный Мард перехватил два-три взгляда, которыми обменялись царица и Бахтияр, и безошибочно определил отношения между Томирис и главным телохранителем царской особы. С огромным чувством удовлетворения и злорадства подумал он об отсутствующем Рустаме, которого невзлюбил еще во время появления саков в окружении Кира. Мард бы не одинок в своих чувствах при дворе персидского царя. Покойный Угбару люто ненавидел сака за предпочтение, оказываемое Киром Рустаму. Придворных бесила независимость Руста-ма, который держался с чувством собственного достоинства среди царства раболепия и подобострастия. И наконец внимание Кира, его нескрываемое восхищение смелостью и мужеством вождя саков и особенно душевным благородством своего почетного гостя вызвали жгучую неприязнь в сердцах даже самых близких к царю влиятельных вельмож, не желавших делить драгоценное внимание своего царя с каким-то диким саком. "Так, так! Есть чем развлечь моего царя!"— думал, веселея, Мард.
Но веселость его была недолгой. Придумав, как поставить на место зарвавшихся саков и досадить им, Мард забыл подкре-питься перед пиром. И теперь, видя вокруг себя жующие, чавкающие рты, обоняя запахи пищи, он почувствовал, как под ложечкой у него начало неприяггао посасывать. Это ощущение усиливалось все больше и больше. Настроение его окончательно испортилось. Ему казалось, что пиршеству не будет конца. Изнывая от голода, Мард с ненавистью провожал каждый кусок, исчезающий в ненасытных утробах массагетов.
Не выдержав, он налил в. стоящую перед ним чашу вина и залпом выпил. Вино сразу ударило в; голову. Мард снова наполнил чашу и поднес к губам.
— Пить из черепа врага приятно, не правда ли, посол моего брата?— послышался певучий голос Томирис
Перс поперхнулся. Он толькотеперь разглядел, что держит в руках чашу-череп <Обычая многих кочевых народов. Известно, что печенежский хан пил из черепа киевского князя Святослава>, оправленную листовым золотом. Лицо его побагровело, на глазах выступили слезы. Это развеселило массагетов. Превращение раздражавшего кочевников сваей недоступной чопорностью посла в обыкновенного кашляющего и чихающего человека вызвало взрыв смеха.
Скилур, поймав быстрый взгляд царицы, понятливо кивнул и поднялся с места. Призывая к вниманию, поднял руку. Застолье постененно затихло. Сотворив благодарственную молитву богам, Скилур снова принес жертву — костер весело вспыхнул. Это послужило сигналом к окончанию трапезы, и молодые служители начали обносить пирующих фиалами с хмельным кумысом. Массагеты, громко рыгая, отваливались от дастархана и, благодушно попивая кумыс, поглядывали в сторону старика-слепца. Старик, как заметил Мард, был воздержан в еде, в отличие от других. Тщательно прожевав маленькие кусочки пшеничной лепешки, испеченной в золе, которые были размягчены в чаше с кислым молоком, он быстро насытился и сидел теперь в какой-то полудреме, безучастный ко всему происходящему.
Томирис ласково положила руку на плечо старика, тот вздрогнул, начал шарить руками вокруг себя. Мальчик поспешно подал ему какие-то предметы. Марду они показались двумя луками причудливой формы. "Неужели слепец будет потешать обожравшихся гостей стрельбой?"— подумал изумленный Мард, но, внимательнее приглядевшись, понял, что это музыкальные инструменты.
Старик приладил их и начал водить тетивой о тетиву. Раздались скрипучие, пронзительные звуки. Все обратились во внимание. Старик откашлялся, продолжая играть. Затем прервал игру, широко раскрыл рот с одиноко торчащим желтоватым зубом и исторг из себя такой вопль, что Мард вздрогнул. Он никак не ожидал от тщедушного старика столь мощного голоса. Певец тянул долго, вибрируя голосом. Массагеты одобрительно пошумели и вновь затихли, внимая старику.
Певец внезапно умолк. Полилась мелодия. Заунывная сменялась бурной, плавная — отрывистой, мелодичная — пронзительной. Что-то чарующее и тревожное было в этой музыке, и Мард заслушался. Он любил и понимал искусство. Сам часто выступал, и с успехом, на придворных торжествах и как поэт со своими стихами о древних сказаниях, и как музыкант. Эта дикая мелодия хватала душу. В ней слышался конский топот и ржанье, человеческий стон, лязг мечей, звериный рык, рокот водопада, волчий вой, дождевая дробь, шум ветра... Первозданной силой веяло от этих звуков, словно сама природа изливалась в своей тоске и радости бытия.
Закончив вступление, смежив трепещущие веки, старик застыл в глубоком раздумье — чеканя в уме вдохновенные строфы. Затем коснулся смычком инструмента и, раскачиваясь всем телом, запел сильным, но уже дребезжащим от старости голосом.
