Павел Загребельный - Первомост
Туман размывал все вокруг, скрывал очертания, даже белый конь в тумане словно был пепельно-серым. Кто бы там стал присматриваться к всаднице, кто бы отважился останавливать ее да заглядывать в лицо - за такую дерзость половчанка не помилует! Поэтому охранники поскорее открыли ворота, белый конь легко вынес всадницу со двора, и только мягкий топот копыт донесся из тумана.
Мостище Светляна проскочила вмиг, придержала коня лишь на дороге, тянувшейся вдоль дубов, - не знала девушка, где именно здесь будет ждать ее Маркерий, знала лишь, что будет ездить там до тех пор, пока не увидит его.
Так и ездила, пока рассеялся туман.
Наверное, на воеводском дворе уже стало известно о ее бегстве, возможно, снарядил Мостовик погоню, и погоня, ясное дело, бросится прежде всего на эту дорогу, но девушка как-то не думала ни о Воеводе, ни о половчанке, ни о погоне, она ездила туда и сюда по дороге, держась поодаль от Мостища, готовая скатиться с коня, бежать куда глаза глядят, в дичайшие пущи, лишь бы только увидеть Маркерия.
Маркерий представлялся ей все тем же порывистым, размашистым парнем, каким запомнила его при последней встрече, когда они бежали по воеводскому двору и когда она хотела отнять у него свою зеленую ленту, подаренную отцом. А у Маркерия перед глазами была маленькая светловолосая девчонка, тонконогая и доверчивая и ласковая, будто вода в весеннем ручейке. И когда он заметил еще издалека гордую недоступную всадницу, укутанную в дорогие одежды, никак не мог предположить, что это Светляна, а девушка, если бы увидела перед собой высокого юношу с черными усиками и бородкой, ни за что не поверила бы, что это - Маркерий. Вот так и длилось бы без конца, если бы не пригрело солнце. Светляна, вспомнив о ненавистной ей одежде, резким движением сбросила с себя паволоку и осталась в льняной сорочке, и белые волосы рассыпались у нее по плечам, и Маркерий из своего зеленого укрытия увидел посреди дороги на коне не чужую и неприступную женщину, а давнюю, милую, единственную Светляну, увидел ту же самую девочку, которую он вынудил когда-то заговорить, с которой ходил к Стрижаку, на его хитроумную науку, за годы его странствий девушка выросла, но он этого не заметил, она оставалась точно такой же маленькой, каким остался и сам он в душе, их объединяло детство, их детство еще не закончилось, оно лишь остановилось на какое-то время, а теперь должно было продлиться... Опять же после некоторого времени...
- Светляна! - крикнул он, выбегая на дорогу. - Светляна, это я!
И хотя не был похож этот ободранный, черноглазый, чуточку усатый и бородатый уже юноша на того давнишнего Маркерия, который исчез бесследно, забрав у нее на память зеленую ленту, Светляна мгновенно узнала его, узнала его голос, его горящие глаза, она скатилась с коня стремглав, она должна была бы так же быстро, как и Маркерий когда-то, бежать навстречу парню, а он должен был бы торопиться к ней, но как только девушка коснулась ногами земли, так и приковало ее что-то на месте, она встала, беспомощно смотрела, как медленно отходит от нее конь, как, вытягивая мягкие губы, хватает траву на обочине дороги, быть может, она ждала, что Маркерий первым бросится к ней, но он тоже стоял на месте, и только тогда они поняли внезапно, что пора их беззаботного детства безвозвратно ушла в прошлое, что они выросли, что все изменилось и вокруг них и в них самих, хотя они еще и не умели этого заметить, а тем более назвать.
Протянули издалека друг другу руки. Потом тихо сошли с дороги.
Им никто не мешал, и это тоже принадлежало к явлениям непостижимым. Потому что еще вчера валом валил по этой дороге люд, катились возы, ревел скот, плакали дети, торопилось все на мост, на ту сторону, потому что люди почему-то считали, будто Река сдержит насильников, хотя никто еще и не ведал, по какому берегу пойдет Батый на Киев.
А сегодня дорога словно бы вымерла. Никого и ничего. Вот так перекатятся через мост еще те, которые заночевали возле него, а тогда и все. Не нужен он будет больше ни для чего, станет лишним после многих десятков лет верного служения людям, и что тогда? Тогда он должен быть уничтоженным.
Еще одна преграда могла бы встать на пути встречи Маркерия со Светляной. Преграда эта - Немой. Светляна могла обмануть стражу, ей помог туман, помогла смелость, но все это произошло благодаря отсутствию Немого. Потому что он днем и ночью был теперь на мосту. Был бы он дома - не ускользнула бы Светляна незамеченной.
Но уж если случилось такое непредвиденное и если обнаружит Мостовик исчезновение девушки, то, наверное, все сделает для того, чтобы удержать Немого на мосту как можно дольше, дабы не узнал тот про Светляну, потому что не поверит в ее добровольное бегство, а заподозрит в злом намерении Воеводиху или самого Воеводу и тогда успокоить его вряд ли удастся кому-либо.
Тем временем Немой стоял рядом с Мытником на мосту и присматривался к тому, как неуклонно уменьшается толпище, которое еще вчера угрожало смести все на своем пути. Движение замирало, а одновременно вроде бы умирал также и мост, еще вчера охранники проклинали всех нетерпеливых, рвавшихся на мост, слепых и глухих ко всему, кроме своего стремления во что бы то ни стало перебраться на тот берег, а сегодня сторожа готовы были вылавливать людей вокруг и тащить их на мост силком, потому что невмоготу было им созерцать, как становится мост никому и ни для чего не нужным.
Вот тогда и пришла проведать Мытника его жена, а вместе с нею была ее сестра Первица. Жена Мытника держалась заискивающе, пугливо, она догадывалась, что муж будет шуметь на нее, так оно и случилось: как только Мытник увидел свою жену, глаза его налились кровью и он тоненьким жирным голоском закричал ей навстречу, будто хотел оттолкнуть ее, не дать ей и приблизиться:
- Ты почто сюда прибрела?
- Да проведать же тебя и перекусить принесла. Думала, не вырвешься на трапезу...
- Не вырвусь? - еще сильнее налился кровью Мытник от такой откровенной насмешки: почему бы это он не мог отсюда вырваться, ежели движение по мосту уже умирало без надежды на возрождение. - Думала бы ты своей башкой, прежде чем болтать глупости!..
Тут Первица не выдержала такого надругательства над сестрой, выступила наперед Первославы и сердито обратилась к Мытнику:
- Чего кричишь на сестру?
- А не твое дело, - огрызнулся Мытник. - Жена моя - потому и кричу.
- Твоя жена, а моя сестра. За сестру же - вот!
Первица подошла к Мытнику и отвесила ему одну за другой две пощечины, так что он от неожиданности даже попятился назад.
Немой смеялся громко и открыто. Все-таки эта гордая женщина была родной сестрой его Лепетуньи, да и другая женщина, толстая жена Мытника, тоже была сестрой Лепетуньи, он испытывал к ним теплые чувства в своей мрачной душе, ну а уж о решительности Первицы и говорить нечего - это нравилось Немому безмерно.
А Первица, напугав Мытника чуть не до смерти, повернулась к Немому и, не прячась, на виду у охранников и у Мытника, показала ему жестами, чтобы он пришел к ней вечером.
Немой сначала не поверил, не зная, зачем его зовут, но Первица упрямо показывала, что он должен прийти непременно, и он в конце концов махнул рукой в знак согласия.
- Блудница! - мстительно закричал Мытник. - Немого жеребца захотелось? Блудница!
- Не твоего ума дело! - огрызнулась Первица. - У тебя уже все давно жиром заросло, не к тебе же обращаться... Пошли, сестра!
Такой была первая неожиданность для Немого, если не принимать во внимание неожиданности более тяжелой: прекращения движения по мосту.
Он пришел в дом пастуха сторожко, как всегда привык ходить на женский зов, если бы собственными руками не зарыл когда-то в землю мертвую Лепетунью, мог бы предположить, что она воскресла, и появилась снова в Мостище, и зовет его к себе, и возобновится их прежнее, незабываемое и неповторимое, но, хотя он и не верил в невозможное, все равно охотно пошел по первому зову сестры Лепетуньи, втайне надеясь на какую-то большую и важную неожиданность для себя.
И он не ошибся. Потому что застал в хате пастуха в числе других людей, которых, собственно, он и не рассмотрел как следует, дочь свою Светляну и с нею Маркерия, которого узнал сразу же и обрадовался ему, быть может, не меньше, чем если бы появилась перед ним мать Маркерия - дорогая его сердцу Лепетунья.
Немой не спрашивал Светляну, почему она оказалась здесь, это и так было понятно, не поинтересовался, как сумела выбраться с воеводского двора: ведь это теперь не имело никакого значения. Но когда Светляна принялась объяснять ему, зачем его позвали, Немой не поверил.
Светляне помогал Маркерий, хотя он и не владел таким умением передавать Немому намерения людей, привыкших к речи. Тут Немому было легче: он делал вид, что не может взять в толк, чего от него хочет хлопец, - и дело с концом.
