Роуз Тремейн - Музыка и тишина
Но самый впечатляющий сюрприз Джордж Миддлтон приберег на конец вечера.
Около часа ночи, когда луна опускается за высокие кедры и мороз сковывает колеи, проделанные каретами на грязных дорогах, на подъездной аллее появляется раскрашенная кибитка. Из нее вылезают пятеро мужчин в ярких вышитых одеждах и диковинных шляпах, какие носят цыгане.
В дом они не входят и, словно не замечая мороза, ставят на каменную террасу, окаймляющую южный фасад Кукэм-Холла, один-единственный пюпитр.
В доме еще шумно танцуют, и цыгане спокойно ждут, держа в руках струнные инструменты; их видят только два или три кучера, которые вышли, чтобы накрыть лошадей одеялами.
В веселье наступает пауза, и на террасе появляется Джордж Миддлтон. Он пожимает цыганским музыкантам руки, дарит им кошелек с тридцатью шиллингами и бутылку сливового бренди и возвращается в дом. Встреча проходит почти без слов, поскольку все было обговорено заранее. Вернувшись в жару и шум гостиной, Джордж садится рядом с Преподобным Клэром и заводит разговор о Питере и их общей надежде на то, что брат Шарлотты вернется в Англию к свадьбе, которая состоится в апреле.
Лишь постепенно гости начинают различать новый звук — звук, который плывет в комнаты из ночной тьмы, — и разговоры мало-помалу стихают, головы поднимаются, уши пытаются отыскать его источник. Прислушиваясь к игре цыган, люди замолкают, их настроение меняется: на смену буйному веселью приходят изумление, сладкая истома, они вытирают лица, оправляют платья и замечают, что их уставшие тела едва могут двигаться, что хотят они лишь одного — слышать продолжение этой новой мелодии, которая после смеха и ликования позволяет их сердцам биться так, словно они уже не на балу, а совсем в другом месте, там, где смещаются границы пространства и времени, там, куда они всегда стремились, но попали лишь сейчас.
Шарлотта, которая сидит рядом с матерью и пьет прохладный лимонад, нежно целует Анну в щеку, затем спокойно встает и подходит к Джорджу; он берет ее за руку, и оба, не говоря ни слова, проходят через холл и выходят в ночь.
Они стоят у парадной двери, тепло и свет — у них за спиной, а перед ними — терраса и сад, посеребренный морозом, но почти совсем темный, поскольку луна опускается за деревья, за живую изгородь и исчезает. Глубоко вдыхая холодный ночной воздух, они смотрят на мир, замерший в волшебной неподвижности, и красота древних цыганских мелодий, которые, чтобы добраться до этого тихого уголка Англии, пересекли моря и империи, не утратив при этом духа Востока, переполняет их сердца.
История казни
Питер Клэр внимательно рассматривает в зеркале свое лицо.
Он старается увидеть в нем то, что видят другие, старается разобрать каждую черту. Из окна на него льется холодный, жесткий свет.
Его немигающие синие глаза похожи на глаза картографа, который силится мысленно представить себе реальные равнины и реки, реальные пустыни и города, обозначенные на его карте, и понимает, что это гораздо труднее, чем он полагал.
Что является его сутью?
Если Король склонен видеть в нем ангела, то в нем — по природе боязливом и подверженном приступам пессимизма, — видимо, есть нечто изначально благородное и добродетельное. Неужели Король — уже немало поживший и на собственном опыте познавший как достойных, так и недостойных людей — способен заглянуть ему в душу? Питер Клэр слегка поворачивает голову, внимательно рассматривает левый глаз и скулу, блестящую и бледную в это январское утро. Когда Эмилия Тилсен представляет его лицо, что она видит в нем? Черты самовлюбленного соблазнителя? Воспоминания о том, что когда-то он полагал, будто она и только она открыла ему глаза на его собственные достоинства, теперь приводят его в замешательство. Ведь не что иное хочет она сказать своим молчанием, как то, что поняла, что не может его любить. И если она не может его любить — она, хранящая верность даже такой особе, как Кирстен, она, способная пожалеть пеструю курицу, — значит, он вообще не заслуживает, чтобы его любили.
Питер Клэр кладет зеркало и бросает взгляд на прислоненную к стулу лютню. До встречи с Эмилией, музицируя, он сознавал себя самым счастливым человеком, пребывающим в полной гармонии с миром. Однако музыка не более чем абстракция. Что думает лютнист о своей музыке, что, по его мнению, она выражает? Он прилагает неимоверные усилия, чтобы добиться точности, но убежден, что посредством этой точности может услышать голос своего сердца.
Сколь велико его заблуждение на сей счет? Сердце Джона Доуленда было черно. Он считался величайшим музыкантом Англии, но, по общему мнению, душа его была полна горечи и ненависти.
Питер Клэр садится и смотрит на стену. Впервые в жизни он чувствует, что предпочел бы умереть, чем дожить до следующей недели. Он прислушивается к ветру в деревьях за окном, словно надеется услышать в его вздохах крадущиеся шаги палача.
Она бледна после долгих дней и ночей, проведенных в путешествии. Она выше, чем он ее запомнил.
По очереди здороваясь с ним за руку, Франческа и ее отец изучают его испытующим взглядом, словно, не теряя времени, стараются определить, что у него на уме.
Чувствуя на себе их взгляд, он отдает слугам распоряжение проводить прибывших в отведенные им во Фредриксборге покои и объясняет, что в эту холодную зиму здоровье Короля оставляет желать лучшего и часто не позволяет ему дать обещанную аудиенцию.
— Я уверен, — говорит Питер Клэр, — что он вас примет, но, возможно, вам придется запастись терпением на несколько дней.
— Разумеется, мы будем терпеливы, — говорит Франческа. — К тому же я полагаю, что из каждой задержки можно извлечь пользу. В ожидании аудиенции у нас будет время привыкнуть к местным обычаям. Правда, Отец?
— Правда, — говорит Синьор Понти. — Истинная правда.
— Более того, — продолжает Франческа, — если Король болен, то, вероятно, мистер Клэр не так связан исполнением своих обязанностей и сможет проводить время с нами…
— Право… — начинает Питер Клэр.
— Тоже верно, — говорит Понти.
Следом за слугами они покидают залитый холодным солнцем двор и входят в коридоры дворца. Питер Клэр собирается объяснить, что во время болезни Король Кристиан испытывает большую потребность в своих музыкантах, чем когда здоров, но не может подобрать слова, поскольку знает, что Франческа ему не поверит, поняв, что это не более чем предлог отделаться от нее и не допустить близости, которая могла бы напомнить ему о былых чувствах. В этот момент их жизни Питер Клэр понимает, что Франческа ОʼФингал читает в его сердце лучше, чем кто бы то ни было, включая его самого.
Каждый ее взгляд подтверждает это. Ее глаза мечут в него молнии. На нижней ступени лестницы она дает ему нести одну из своих коробок. Она напоминает мать, которая обнаружила, что ее любимый сын ей лжет, и ни за что не отпустит его, пока вся ложь не выйдет наружу. Питеру Клэру остается лишь идти следом, неся ее коробку. Он чувствует себя маленьким и слабым. Видя ее решительную походку, ее развевающиеся юбки, ее черные, слегка растрепавшиеся волосы, он сознает, что в эти мгновения какая-то часть его существа вновь порабощена тем, чего он боялся, — властью, которую имеет над ним Франческа.
Когда они поднимаются на последнюю площадку, недалеко от комнаты, которую занимала Эмилия, где он увидел ее курицу и серое платье, у него достает сил встретить взгляд Франчески. Она улыбается, и ее торжествующая улыбка говорит: ничто не кончено, Питер Клэр. Мужчины могут сколько угодно воображать, будто их поступки не имеют последствий, но это не так.
Страдая от болей в животе, Король не выходит из своих комнат и никого не принимает, посему в этот вечер Франческа и ее отец обедают с Питером Клэром и остальными музыкантами.
Йенс Ингерманн, сама любезность, превознося перед итальянскими гостями «музыкальность итальянской души», улыбается Мартинелли и Руджери. И Питер Клэр про себя отмечает, сколь сильное впечатление произвела на всех присутствующих красота Франчески. Всем им известно, что она вдова. Каждый задается вопросом, может ли она остаться здесь, среди них. Никто не знает, что Питер Клэр некогда был ее любовником.
Разговор начинается по-английски, затем переходит на итальянский, к немалому огорчению Паскье, который пытается говорить по-французски. Франческа отвечает ему, запинаясь и смеясь над собственными ошибками. Даже Кренце, при нелюбви к общим разговорам, не остается в стороне.
Сидя на некотором расстоянии от Франчески, Питер Клэр наблюдает за тем, как она принимает эту разноязыкую лесть, словно слышит ее каждый день. Она остроумна и любезна. Улыбки, которые она себе позволяет, скорее безмятежны, чем кокетливы. На ней строгое темно-синее платье, и при свечах ее красота кажется совершенной. Она это понимает. Как долго, говорят ее взгляды и жесты, обращенные к нему, ты сможешь сопротивляться?
