Филипп Ванденберг - ЗЕРКАЛЬЩИК
Шестьдесят гребцов с каждой стороны «Букинторо», самого большого и самого красивого корабля Серениссимы, быстрыми движениями преодолевали море. Галера без парусов менее чем за один день проплыла от устья реки до лагуны, где Франческо Фоскари подготовил все для того, чтобы достойно встретить Его Святейшество и увеличить собственное влияние. В Венеции такого не было со времен Томазо Мосениго, предшественника Фоскари, известного пышностью своих выездов. Это было на руку как гостю, так и хозяину. Папа Евгений хотел доказать миру, что он пережил покушение, а дож Фоскари придавал значение тому, чтобы все увидели его дружбу с Папой Римским.
Еще будучи на борту «Букинторо», Евгений Четвертый сменил свое скромное дорожное платье на праздничные красно-золотые церемониальные одежды: длинный камзол и широкий, украшенный множеством драгоценных камней, удерживаемый золотым крестом на груди плащ, длинные полы которого волочились по земле. Тяжелая тиара, казалось, вот-вот раздавит маленькую голову Папы, а золотой епископский посох доставал ему почти до ушей.
На моле Сан-Марко навстречу Евгению Четвертому вышел дож, ни в чем не уступавший Папе в выборе одежды. Франческо Фоскари скрывал свои редкие белые как снег волосы под колпаком из золотой парчи. Его сгорбленную старческую фигуру окутывал широкий плащ из корчиневой замши, расшитый гирляндами жемчугов. Поверх плаща на доже была надета белая пелерина из горностаев.
Объятие стариков казалось несколько холодным. Привыкший к тому, что перед ним становятся на колени и целуют перстень, Папа Евгений довольно долго держал вытянутую руку, пока Фоскари, наконец, не преклонил свои пораженные подагрой колени и не коснулся вытянутыми губами папского кольца, словно боясь обжечься.
Теперь пробил час Леонардо Пацци. Папский легат взобрался на деревянную триумфальную арку, украшенную осенними цветами. Арка стояла на пьяцетта на полдороги между колоннами собора Святого Марка и Сан-Теодоро и Кампаниле. С импровизированной кафедры на самом верху арки Пацци дирижировал праздничным шествием, которое началось на молу, пересекло площадь Святого Марка в западном направлении и наконец закончилось прямо у главного входа в собор Святого Марка.
На галерее верхнего этажа Дворца дожей стояли трубачи с длинными фанфарами и тромбонами. От громких звуков, многократно отраженных эхом на площади, задрожали стены. Словно бродячий музыкант, который повышает значимость того, что предлагает, сильной жестикуляцией, папский легат дирижировал различными частями шествия, энергично махая им руками и отливавшими золотом солнечными дисками, на которых были нарисованы цифры, соответствовавшие группам, от единицы до семидесяти.
Возглавляла шествие, в котором из-за нелюбви венецианцев к скачкам не было лошадей, сотня девушек в одежде оруженосцев Папы. На них были красные штаны и короткие накидки из замши. Длинные волнистые волосы выглядывали из-под зеленых замшевых шапочек, подобно ангельским. Девушки шли дружно, по десятеро в ряд, причем у самых крайних в руках были белые свечи высотою больше их роста. Девушки-оруженосцы несли полотнища, на которых можно было прочесть: «Венеция правит миром», или «Покойся с миром, Марк», или «Да здравствует Его Святейшество», или «Сере-ниссима приветствует Верховного понтифика».
За ними шли Milizia da Mar со своим капитаном. Красивые мужчины в сине-белых униформах несли украшенные венками картины «Венеция и Нептун» и «Радости Серениссимы», на которых были представлены полуобнаженные женщины. Обычно картины находились в палаццо Дукале, и дож Фоскари прилагал немало усилий для того, чтобы показать, что Серениссима — город радости и открыт всем внешним влияниям.
На небольшом расстоянии от них следовали Advogadori di Commune, почтенные мужи в широких красных мантиях. Один из них нес перед собой серебряную, а другой — золотую книгу. Книги указывали на почетное задание: записывать гражданское и семейное положение всех венецианцев. В серебряную книгу записывались семьи мещан, в золотую— только дворянское сословие.
Под большим круглым зонтом с длинными кисточками, который несли чернокожие африканцы, шествовал Bollador, грациозный, стройный, с выбритой налысо головой и острой по испанской моде бородкой. Болладора уважали, даже боялись, потому что он должен был подтверждать все документы Серениссимы печатью «nulla obstat», кроме того, он вел списки амнистий Большого Суда.
В то время как болладор вышагивал, будто павлин, посылая воздушные поцелуи направо и налево, словно вся эта помпа была устроена ради него, трое мужчин, которые шли позади него, мрачно глядели себе под ноги. Они несли длинные узкие мечи острием вверх в доказательство их власти. Это были Presidenti sopra Ufficii, самые главные люди гражданской администрации республики. Они были одеты в черное, на головах у них были красные шляпы, похожие на кастрюли, и каждый олицетворял собой чувство собственного достоинства. За Presidenti sopra Ufficii, ничуть не менее важные, следовали Pien Collegio, две дюжины уверенных в себе людей, очень влиятельных: председатели Quarantia, трое Zonte, великие мудрецы, мудрецы континента и мудрецы ордена.
Десять пар литаврщиков в длинных синих плащах, надвинув глубоко на лоб свои головные уборы, шли впереди Consiglio dei Dieci, Совета Десяти, этих окутанных тайной людей, которых каждый год избирали заново. Совет Десяти рассматривал дела о государственной измене и шпионаже, убийствах и дуэлях, а также о добрых традициях Серениссимы. И ни от кого из венецианцев не укрылось, что в Совете Десяти не хватало одного: Главы Доменико Лазарини.
Толпа копьеносцев с колющим оружием, достигавшим верхних этажей домов, отделяла высоких господ от следовавших далее Quarantia, Совета Сорока. В основном это были зажиточные полные мужчины, заседавшие в менее значимых судах по наложению штрафа и уголовным делам; Quarantia считался также высшим апелляционным судом по решениям дожа.
Старого дожа окружали шесть его советников, окруженные в свою очередь шестьюдесятью Scudieri, легковооруженными
адъютантами и стражниками. Дожу длинный путь давался, очевидно, нелегко, он брел по мостовой, понурив голову, и много раз наступил шедшему перед ним Capellano del Doge, своему домашнему капеллану — молодому человеку с деревенским лицом, в красной мантии с широкими рукавами и белыми рюшами вокруг запястий — на подол, да с такой силой, что тот в испуге оборачивался и прицокивал языком, как старая дева. В руках у капеллана был латунный светильник с высокой свечой добрых четырнадцать фунтов весом.
Франческо Фоскари казался озабоченным. Его взгляд беспокойно скользил по толпе. Это заставляло тех, кто хорошо его знал, предположить, что дожа снова мучит шум в ушах и он высматривает фламандского целителя. Руки в перчатках судорожно цеплялись за короткий позолоченный меч, служивший ему скорее для того, чтобы отвлечь нервные руки, чем как оружие. Глаза дожа обыскивали фасад палаццо Дукале, арки и широкие окна верхнего этажа, где в три ряда сидели друг на друге зрители, чтобы воочию увидеть прибытие Папы.
Фоскари отказался использовать паланкин, благодаря которому обычно справлялся с трудностями долгой дороги. Дож решил, что в противном случае враги обвинят его в старческой слабости. Предложение сторонников Фоскари воспользоваться двумя гигантами из Далмации, чтобы те пронесли его на руках через площадь Святого Марка, он тоже отверг. Оба гиганта считались мастерами своего дела. Говорили, что когда-то они нанимались к султану Мурату. Дожа уверяли, что они несли свою службу в ливрее и так искусно и непринужденно, что никто бы даже не заметил, почему дож парит над площадью.
Колпак давил на лоб, замшевый плащ тяжелым грузом лежал на плечах. Дож смотрел налево, разглядывая шлейф шествия, далеко протянувшийся и оборачивавшийся вокруг площади Святого Марка подобно змее. Фоскари не отваживался оглянуться: это не подобало дожу. Он медленно брел вперед, надеясь, что силы не оставят его и ноги донесут до спасительного трона в соборе Святого Марка.
Из-за ошибки в плане папского легата Леонардо Пацци — или это было сделано намеренно? — хор святого Марка влился в праздничное шествие сразу за дожем. Молодые люди в длинных белых одеждах и в белых шапочках держали свечи в каждой руке. Высокие, как у евнухов, голоса пели праздничные хоралы, от которых в ушах дожа, ненавидевшего пение, болело так, словно их кололи тысячей игл.
За хористами следовали отряды бравых венецианских войск. Солдаты опустили свое рубящее, колющее и огнестрельное оружие в знак мирных намерений. Они несли с собой увенчанные цветами щиты, на которых были обозначены их самые крупные победы: «Завоевание Падуи», например, состоявшееся ровно сорок лет назад. Тогда республика победила каррареси,[16] обладавших безграничной властью в Падуе. Или «Морская победа венецианцев над пизанцами у Родоса», случившаяся триста пятьдесят лет назад. Или «Захват Яффы», важной гавани на Черном море. Или «Победа на мысе Матапан над Роджером Вторым». Или «Победа над королем Пипином» в давние дни Серениссимы, когда венецианцы заманили Пипина на его тяжелых, неповоротливых кораблях в свои воды и таким образом решили сражение в свою пользу. Гондольеры Венеции, которых насчитывалось уже несколько тысяч, образовали отряд сильных мужчин. На них были белые кители и черные штаны до колен, в вытянутой правой руке они держали свои длинные весла.
