Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
Цимисхес снова задумался: кому верить и как понимать такое раздвоение? Его трапезиты и синодики утверждают, что князь в Дристере, а все, кого разбил этот неуловимый скиф, уверяют, что он свободно передвигается по Мисии, наводя ужас на обозы и вдохновляя на сопротивление мисян и особенно непокорных сербов. Где же правда и кто у кого в осаде? Ведь уже ощущаются перебои в доставке продовольствия, а попытки добрать его у ближайших поселян всё более толкают их к сопротивлению и пополняют ряды противника. Пришлось вылучить из осадных сил часть лёгкой конницы и послать её против этого призрака, который по-прежнему неуловим. Дух стотысячной армии, и без того пошатнувшийся из-за яростного сопротивления осаждённых, угасает ещё более, когда начинаются перебои с едой. А ложась спать, воины теперь особо усердно молятся, потому что никто не знает, проснутся ли они утром или будут изрублены, как магистр Куркуас с охраной. Лёгкой и быстрой войны, как он, Иоанн Цимисхес, рассчитывал, не получилось. Теперь пошла вовсе какая-то магия. «Чтобы покончить со всем этим, нужно напрячь все силы и взять Дристер как можно скорее! Или заключить с варварами мир», – устало подумал император, понимая, что «взять Дристер как можно скорее» не получится, как не выходило это все предыдущие три месяца. Разведка докладывала, что не только простой народ в Империи Ромейской, но и богатые земледельцы всё больше ропщут на войну, а на помощь россам готовятся новые полки. Да что земледельцы, трапезиты Каридиса доносят, что воины в его армии хотят поскорее вернуться домой, а иные стратигосы, хилиархи и гоплитархи позволяют себе дерзко отвечать самому василевсу. И хотя велел Иоанн казнить самых строптивых, но мысль о переговорах посещала Цимисхеса всё чаще. Император понимал, что они оба исчерпали силы, и ситуация пришла к положению, которое в шахматной игре называют «пат». Только не станет он, гордый урмиец, предлагать мир катархонту россов. Надо любым способом вынудить сделать это Сффентослафа.
Над миром опять вставала Заря, тяжко налитая кровью. В одном из домов, обустроенном под княжескую светлицу, всю ночь горели свечи и масляные плошки. Святослав держал совет со своими военачальниками. Старый Свенельд вздохнул и опять повернулся к Святославу:
– Дружина смертельно устала, княже, от непрестанных боёв. И воинов у нас совсем мало, и припасов совсем нет. Зачем держаться за пустой град? Не лепше ли уйти в Киев, а потом вернуться с новыми силами и разбить византийцев?
Святослав обратил на воеводу горящий взор:
– Ты предлагаешь отступить? А что скажут на то мои кияне и что скажут византийцы? Я ни перед кем ещё не сгибал выи…
– Знаю, знаю, княже, – поспешно перебил Свенельд. – Думаешь, мне нравится этот выход? Но другого я просто не вижу. Запасов драной гречки пополам с мышиным помётом, прелой пшеницы и конского мяса в крепости осталось на три дня. Овёс для коней можно растянуть на седмицу. И взять припасов больше неоткуда – мы в плотном кольце. А тьмы наши? В Севской осталось четыреста воев. А есть тьмы по сотне, а то и в десяток! Как такая тьма супротив греческой встать может, даже самая наихрабрейшая? Надо мыслить не про смерть, а про живот наш. Ибо что нам даст твоя смерть, княже? Другого тебя не будет. Надо пробиваться к полуночи, домой. Готовить новые дружины.
– Лучше выступить ночью, – предложил полутемник Путята, – темень поможет нам скрытно выйти. Можно вплавь по Дунаю.
– Никакая темь не поможет, – угрюмо буркнул Васюта, – греки всё время начеку, переловят, как щенят. Лучше уж с греками договариваться, идти с ними на перемирие…
– Погибнет, – помолчав, сказал с тяжким вздохом Святослав, – погибнет слава русская, если ныне устрашимся смерти! Кому нужна жизнь, спасённая трусливым бегством? Другие народы станут нас попросту презирать. Выбор только один: либо мы останемся достойными славы предков и победим греков, как одолели многие другие племена и народы, либо падём с честию, совершив дела великие! Завтра Перунов день, и сам бог наш воинский, что всегда даровал победу, поможет нам! Слава Перуну!
– Слава! – громыхнули военачальники, вскакивая с мест. Пламенная речь князя возымела, как всегда, чудное действие. В очах полутемников и тысяцких горел такой же неукротимый огонь, как и в очах Святослава.
– Стройте полки на утреннюю молитву и поверку! – велел князь. – Пошлите к Могуну на Мольбище, пусть готовит завтра утреннюю службу, полки придут на благословение перед битвой…
Рано утром дружина выстроилась на главной городской площади. Все уже знали, что нынче состоится решительная битва с врагом.
После переклички военачальники повели полки на молитву. На Мольбище Переяславский Могун с кудесниками уже творили требы богам.
Подойдя к выстроившимся полкам, Могун громким и сильным голосом начал петь молитву Перуну:
К тебе, Боже наш, обращаемся,
Ты бессмертья льёшь чашу полную,
На врагов с небес навергаешься,
Поражая их мечом-молнией.
Воины дружно подхватили:
Тебе молимся, Тебе веруем,
Ты, Перуне, мечом божественным
Оградишь нас от всяких недругов
Во все дни Твоего пришествия!
Песня лилась и ширилась, и каждый воин понимал, что нынче предстоит смертный бой. Но не было страха в сердцах русских пардусов, а песня наполняла их души отвагой и мужеством.
Потом Святослав коротко сказал о предстоящей задаче: борзо напасть на врага, ошеломить его натиском и победить в решающей битве.
– Бейте, братья, врага дерзостью, ибо дерзость и борзость есть наивысшие силы воинской яри. Соколом нападайте на противников и когтите, не давайте опомниться, чтобы они силу нашу не перечли. А смерть на поле боя с мечом в руке прекрасней позора и унижения! Вперёд, за Русь, с нами Матерь-Сва и Перун! – горячо рёк Святослав, всё более и более возжигая в себе эту самую святую ярь, которая одна осталась надеждой для всех воинов, что сейчас шагнут за черту смерти. Когда узрели ближние к князю темники печать Перунову на его челе, то и сами, подобно сухой поросли в знойной степи, стали возгораться той праведной силой.
Рядом с князем стал Переяславский Могун и молвил громким гласом, чтоб слышал каждый воин:
– Я нынче тоже пойду с вами в сию для многих из нас последнюю сечу. – Он подождал, пока по рядам дружины прошёл шум, будто свежий ветер по дунайской волне. – Пойду, потому как нет у нас права проиграть битву сегодня. Погибнуть можем, но проиграть нет! Иначе разрушат алчные визанцы и Болгарию, и Переяславец наш, разорят и в рабство продадут землепашцев и рукомысленников, а потом двинутся далее на Русь Киевскую. Потому нет нам пути назад, лепше, как князь молвил, костьми лечь в землю Болгарскую, но и греков коварных истребить нещадно! – закончил свою краткую, но вескую речь Могун.
И опять по рядам прошёл шелест удивления, потому что рядом с Могуном стал облачённый в ризы отец Гавриил:
– И я иду с вами, великие и могучие воины, потому что ваше поражение – это рабство Болгарии под тяжкой пятой Империи, которая может только грабить и убивать и не ведает истинной Христовой любви, сострадания Божьего и благости души живой. Они, – священник указал десницей за стены града, – не христиане, хотя именем сим прикрываются, как волк овечьей шкурой. Потому я, отец Гавриил, иду с вами в сечу не только как христианский священник, но и как болгарин Стоян Петкович.
Подле Могуна стоял большой медный чан с водой.
Сотворив привычную молитву киевским богам, призвав их сохранить русских воинов и навлечь погибель на врагов, Могун сказал:
– Чтобы воевать с железными воями, надо омыть мечи Перуновой водой.
– А что за вода? – вполголоса спросил Ярослав.
– Та вода сотворяется Перуновой молнией, которая падает в реку или озеро и наделяет воду особой силой, – шёпотом отвечал ему Младобор.
– Во время последней грозы молния ударила в Голубиное озеро, что на окраине града, – в подтверждение его слов произнёс Могун. – Мы ночью при свете Макоши и с молитвой Перуну набрали священной воды и привезли сюда. – Могун указал на чан. – Пусть теперь каждый из воинов, проходя мимо, окунёт свой меч в Перунову воду, которая даст русскому железу силу противостоять железу греческому! Да хранит вас Великий Триглав! – И Могун сотворил рукой широкое коло, благословляя собравшихся.
Святославово войско бодро с песней выступило из града сразу из двоих ворот – пехота появилась из западных ворот, напротив которых стоял Варда Склир со своей восточной этерией. А из восточных ворот, охраняемых стратопедархом Петром с болгарским ополчением, неожиданно появилась русская конница. Чтобы усилить остатки своего воинства, повелел князь сесть на коней даже морской тьме Притыки, хоть тем привычней было биться в пешем строю, по варяжскому устою. Собрали всех коней, какие остались в граде, и тех, чьи всадники были убиты или ранены, а ещё тех, что успели умыкнуть в ночной вылазке у зазевавшихся византийских коноводов.
![Даниил Мордовцев - Тень Ирода [Идеалисты и реалисты]](/uploads/posts/books/167850/167850.jpg)
