Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
Ника смотрит на отца, в глазах ожидание и веселые чертики. Начинает отгибать его пальцы. И вот на папиной ладони лежит сверкающая, необыкновенной красоты, брошка. Золотые веточки перехвачены золотым бантом, вместо лепестков розовые и голубые драгоценные камни! Стекляшки, разумеется, но какое это имеет значение?
Ника заворожено берет подарок, целует отца и бежит к зеркалу, установленному на тумбочке, приколоть брошку.
— Где ты взял? — смеясь, шепчет Наталья Александровна.
— Нашел, — шепотом отвечает Сергей Николаевич и хитро щурится.
От выпитой рюмки у него проходит головная боль, лицо становится красным. Наталья Александровна тревожно трогает его лоб.
— Ничего, ничего, все в порядке, — отклоняется он от ее ладони.
Ему обидно и стыдно за скудный новогодний стол, он скрывает от жены свои чувства, смеется вместе с нею, глядя на дочь с массивной и довольно-таки безвкусной брошкой на груди.
Зато Ника счастлива. У нее есть елка, Дед Мороз и еще вдобавок ко всему сверкающая драгоценность. Но это еще не все. После ужина мама просит Нику посидеть на кухне, — папа должен переодеться.
Одинокая сидит она возле печки. Ей хочется набрать в рот воды, фыркнуть на раскаленную плиту и посмотреть, как с шипеньем покатятся во все стороны, исчезая, водяные шарики, но не решается. Мама почему-то всегда сердится за такие проделки.
На кухне тихо. И вот в тишине, на полке с коробками из-под крупы, соли и сахара (сахарная, к слову, давно пуста) появляется маленькая, ужасно симпатичная серая мышка. Затаив дыхание, Ника смотрит, как мышь деловито бежит по крышкам коробок, составленных вплотную одна к другой. Останавливается, нюхает воздух, смешно приподнимается на задние лапки. Ника знает, — в конце пути зверька ждет мышеловка с засохшим кусочком хлеба. Мыши сорок девятого года не привередливы, и на хлеб кидаются. Ника машет рукой, пришелица исчезает, будто не было.
Тут Нику зовут в комнату. Она бежит и останавливается на пороге, потрясенная. Вся елка снизу и до макушки сияет зажженными свечами. Огоньки стоят неподвижно, слегка потрескивают. Неповторимый запах воска наполняет комнату.
Наталья Александровна привлекает дочь, сажает на колени. Все трое в молчании смотрят как весело и торжественно, отражаясь в блестящих игрушках, горят на елке церковные свечи.
И догорают…
Сергей Николаевич просит:
— Девочки, отпустите душу мою на покой.
— Скис! — обречено машет рукой Наталья Александровна.
— Да, что-то я скапустился. Отоспаться надо.
Наталья Александровна заставляет его принять таблетку аспирина и уводит Нику на кухню коротать предновогодний вечер.
Прежде всего, она берет кочергу, снимает один за другим кружки на плите и подбрасывает сверху на покрасневший жар совок угля. Затем кружки сдвигаются обратно на место. В печи потрескивает, в дымоходе начинает потихоньку гудеть. Идет таинственная, огненная возня.
— Мам, можно, я брызну, мама! Пожалуйста!
— Ну, брызни, — снисходительно улыбается Наталья Александровна.
Ника восторженно хлопает в ладоши, наклоняется над ведром, стоящим на табуретке и осторожно, с поверхности воды втягивает губами полный глоток.
— Ника, сколько можно просить, чтобы ты не пила из ведра. Вот же кружка.
Поздно. Ника фыркает на плиту, вода шипит, брызги скачут, поднимается пар — полное удовольствие.
А между тем доставка воды в дом всякий раз оборачивалась для Натальи Александровны подлинным стихийным бедствием.
На колонку с двумя оцинкованными ведрами приходилось ходить довольно далеко. Это не то, что в Крыму: завернул за угол электростанции, и там, в каменистом ложе под сенью наклоненной сочной травы, бежит широким потоком прозрачная, словно сгустившийся воздух, ключевая вода.
А здесь колонка. Чтобы вода пошла, ее прежде надо накачать, сильно налегая на железный рычаг. Он холодный, в тысячу раз холоднее льда, обжигает руки даже через варежки. Подступы к водяной струе обросли наростами молочно-белого, удивительно скользкого льда.
За день до праздника, под вечер, на дворе уже стемнело, а у Натальи Александровны неожиданно кончилась вода. Идти на колонку не хотелось, но пришлось.
Дорогу туда она одолела легко, кто-то по доброте душевной догадался посыпать тропинку золой.
Наталья Александровна накачала сильную струю, набрала одно ведро, благополучно отставила его в сторону, взялась за дужку второго.
Только наполнила, вытащила из круглой лунки во льду, нога поехала, она упала назад, навзничь, головой в сугроб и вывернула на себя половину ведра.
Поднялась, стала отряхиваться. Промокшие насквозь бурки, подол шерстяной юбки, рукава ватника сразу залубенели.
Наталья Александровна до боли прикусила губу, снова наполнила ведро. На это раз она была предельно осторожна. Вытащила его, сделала неверный шаг назад, благополучно устояла, подхватила второе и пошла, осторожно ступая по тропинке к дому.
Уже виден был темный провал подъезда, уже она стала думать о том, как бы ей не расплескать воду на неосвещенной лестнице, когда под ноги попала какая-то особенно подлая ледышка. Наталья Александровна снова упала и снова окатила себя.
Плача в голос, а кого таиться — безлюдье вокруг, собаки и те попрятались, она слила остатки воды в одно ведро и поплелась обратно к колонке.
— Ой, мамочки, что с вами! — всплеснула руками Муся Назарук, увидав соседку.
— Ничего страшного, — сквозь зубы ответила Наталья Александровна, — упала и облилась водой.
— Так скидывайте с себя все скорей! Скидывайте! Скидывайте!
И она бросилась помогать, главным образом, расстегивать пуговицы на ватнике. Бурки непослушными красными руками Наталья Александровна стащила сама.
Но сегодня оба ведра полнехоньки, в темную пору за водой Наталья Александровна больше не ходит.
Они сидят с Никой рядышком возле печки.
— Мам, а давай уберем мышеловку.
— Зачем? — удивляется Наталья Александровна.
— А вот увидишь, будет страшно интересно.
Наталья Александровна снисходительно смотрит на дочь, но встает с места и убирает мышеловку.
— А теперь давай сидеть тихо-тихо, — делает таинственную рожицу Ника.
Сидят тихо. Наталья Александровна смутно догадывается, чего они ждут. Окаянные мыши хозяйничают в бараке, как хотят, никакие мышеловки не помогают. Прибьешь одну, вместо нее появляются три новых.
Ника дергает мать за рукав и прижимает ладошку к губам. По крышке коробки, откуда только взялась, бегает мышка. «Та самая», — думает Ника. Вскоре появляется еще одна, за нею третья.
— Это мама, папа и детка, — шепчет Ника.
На ее шепот мыши не обращают ни малейшего внимания, бегают одна за другой по коробкам, оставляя черные зернышки помета. Мать и дочь заворожено смотрят на суетливых серых зверьков.
— Это мне напоминает случай в детстве на Антигоне, — говорит Наталья Александровна.
— Расскажи! Расскажи! — просит Ника.
Она уже знает и про Турцию и про остров в Мраморном море, где жила ее мама, вот удивительно, такая же маленькая, как теперь сама Ника.
Наталья Александровна пускается в воспоминания, про пожар, про нашествие мышей и как бабушка обнаружила в чемодане гнездо с розовыми мышатами.
Свою прабабушку Ника помнит. Это та маленькая седая старушка, что дала ей перед отъездом в Россию несколько медных монет. Но сейчас ее больше занимает судьба мышат.
— И что с ними стало?
— Подохли, естественно.
— Как жалко!
— Нам тоже было жалко. Но потом мы устроили им пышные похороны.
С улыбкой на губах Наталья Александровна блуждает по закоулкам своего далекого детства. Дочь заворожено смотрит ей в рот в ожидании новых рассказов. За окном, в полной тишине, во тьме непроглядной морозной ночи свершается таинство — уходит навсегда, в безвозвратное прошлое, сорок девятый год.
Однако начало пятидесятого не принесло никаких изменений. Безденежье, походы на толчок с последними, годными для продажи вещами, — все осталось, как было. В январе Ника болела краснухой. И только в середине февраля рабочим выплатили все долги по зарплате. Сергей Николаевич принес домой буханку изумительного белого хлеба и килограмм халвы.
— Ура!!! Мы разбогатели! — прыгала на кровати Ника, высоко подлетая на пружинах.
Наталья Александровна велела ей немедленно прекратить безобразие, слезть и надеть теплые носки. Пол в бараке был холодный. Как и предсказала когда-то Муся Назарук, изо всех щелей несло по нему резкими сквозняками. Так и ходили всю зиму по квартире в валенках или бурках.
А еще в конце февраля Ника пережила самый ужасный за всю свою маленькую жизнь страх.
Так получилось, ее задержали в школе. На утреннике в честь дня Красной Армии ей поручили спеть хорошую песню.
