Григол Абашидзе - Долгая ночь
— Но Цаго, Цаго?!
— Цаго… тоже… Хотя я слышал, ей нездоровилось в последнее время.
Павлиа не знал, куда девать свои глаза, шарил ими по полу, по темным углам своей настоятельской кельи.
— Павлиа! Ты от меня что-то скрываешь. — Торели бросился в угол, взял там икону с изображением архангела, поднес ее перед самое лицо Павлиа, поднял его подбородок, заставив таким образом взглянуть на икону. — На этой иконе поклянись, что моя Цаго жива и здорова. Поклянись!
Вместо клятвы и вообще какого-либо ответа Павлиа уронил голову на стол и начал рыдать, колотясь о доску стола головой и еще ударяя себя по голове тяжелыми кулаками.
Когда оба выплакались и немного успокоились, их беседа вошла в колею. Рассказывали друг другу о многом, что было пережито за эти страшные годы, разговор сам собой все время сворачивал к началу, к истоку всех бед — к Гарнисской битве.
— Что же все-таки произошло у Гарниси? Семь лет меня мучает этот вопрос, но сколько я ни думал, не нахожу ответа. Неужели нас и вправду предали и обрекли на гибель Мхаргрдзели и остальные военачальники?
— Не думаю, Турман, чтобы это было так. Не посмел бы амирспасалар на глазах у целого грузинского войска совершить такое большое, такое явное преступление.
— Мхаргрдзели враждовал с братьями Ахалцихели, он им завидовал.
— Все равно. Не верю я, что он мог из-за личной вражды поступиться судьбой всего царства. Да если бы он и захотел, ведь рядом были другие военачальники: Цотне Дадиани, Эгарслан Бакурцихели, Варам Гагели, Сурамели… Они разодрали бы его на части, если бы только заподозрили измену.
— Братья Ахалцихели много раз посылали гонцов Мхаргрдзели. Под конец сам Иванэ, потеряв терпение, помчался в главную ставку, но был убит по дороге. Говорят, его убили камнем, брошенным из нашего грузинского лагеря.
— Не все тут ясно. Все, кто был в то время в лагере амирспасалара и кому удалось спастись, рассказывают одинаково, не могли же они сговориться. Они рассказывают, что за день до рокового сражения в наш лагерь приходили караванщики из Ширвана. У них были какие-то торговые дела к Мхаргрдзели.
— Нашел когда торговать!
— Они поднесли ему дорогие подарки, а также много вина. В это время все еще праздновали рождение наследника, и вино было кстати. Затеяли новый пир. Все много пили. А в вине оказался дурман. После пира все уснули как мертвые. Сам Иванэ Мхаргрдзели то ли потому, что был посильнее других, то ля потому, что пил поменьше, всю ночь не спал, но его беспрерывно рвало, а в желудке были дикие боли.
Братьев Ахалцихели, как известно, на пиру не было. Нашлись люди, которые даже это толкуют превратно, будто бы братья знали, что вино отравлено, но не предупредили амирспасалара и других.
— Несусветная ложь, — возмутился Торели, — я все время был рядом с ними в тот последний день. Мы расстались в полночь. Братья и знать не знали не только о вине, но и о самом приезде караванщиков.
— Так и было. Ширванских караванщиков подослал Джелал-эд-Дин. Они сделали свое дело и той же ночью ускользнули из лагеря. Когда начался бой, все мертвецки спали, одурманенные отравленным вином. И сам Мхаргрдзели был полуживой, хотя и не спал. Садясь на коня, он упал от слабости и не смог подняться. И конь его упал, потому что у него были перерезаны сухожилия. Как только амирспасалар упал, поднялся крик: «Спасайтесь, убит Мхаргрдзели! Убит Иванэ Мхаргрдзели». Началась всеобщая паника. Все в лагере смешалось, и в это время хорезмийцы ворвались в укрепление. Растерянные, никем не ведомые грузины сразу показали спину. Бежали, обгоняя друг друга, кто пеший, а кто на коне, но и тех и других настигали упоенные победой хорезмийцы. Во время бегства каждый думал только о своей жизни, брат не узнавал брата, отец забывал про сына. Тем более никто не думал остановить всех бегущих, организовать войско и дать отпор. Амирспасалара спас слуга. Он посадил его полуживого на коня и умчал с поля битвы. И получилось так, что большой, прекрасно укрепленный лагерь, наполненный отборными войсками, достался врагу без боя. Джелал-эд-Дин потом, осмотрев наши укрепления и поле боя, сказал, что взять такой лагерь было бы выше человеческих возможностей, если бы не судьба, не аллах.
— Все это так. Но битва при Гарниси — это только одна битва. Лишь через полгода после нее Джелал-эд-Дин осмелился подступить к Тбилиси. За это время можно было опомниться, собраться с духом, составить новое войско и встретить врага как полагается. Однако ничего этого не было сделано.
— У Гарнисских высот закатилось солнце великой и могучей Грузии. Эта битва была не сама болезнь, но лишь признак, следствие некоего тайного недуга, который давно уж подтачивал силы нашего царства. Эта болезнь ослабление силы государственной власти, влияния и могущества царя. Как только ослабла царская власть, начался разброд среди грузинских правителей и эристави. Большим несчастьем нужно считать преждевременную смерть царя Лаши. После него у власти оказалась красивая, но слабая женщина. Она не унаследовала от великой блистательной Тамар ни светлой мудрости, ни железной воли. Царедворцы, почувствовав, что узда ослабла, начали забывать, что их единственная обязанность — служение трону, а тем самым всему Грузинскому царству, всему народу. Каждый начал думать о расширении своих владений, о приумножении своих богатств.
— Дело не только в ослаблении царской власти. Среди приближенных царицы нет больше сильных разумных мужей, готовых жертвовать своими интересами и даже жизнью ради общего блага. Нет таких верных трону визирей и вельмож, какими были братья Ахалцихели или Захария Мхаргрдзели. На них ведь опиралась, совершая свои великие дела, солнцеподобная царица Тамар.
— Горе Грузии, но это так. При дворе больше думают о развлечениях и лицедействах, нежели о защите царства и о его усилении. Прямые наследники доблестных Мхаргрдаели — их сыновья Аваг и Шамше — стараются увильнуть от забот о троне. Им бы только наслаждения, охоты, пиры, на глазах измельчали люди, и нет больше тех мужей, которые создали и хранили великое Грузинское царство.
— Значит, погибла Грузия. Если царь перестает быть истинным предводителем своего народа, царство гибнет. И вот мы свидетели этой гибели. Можно сказать, что мы сами, своими руками погубили свою страну.
— А ведь потомки нам этого не простят. Кто знает, может быть, никогда уж не воссияет снова солнце могучей Грузии. Может быть, оно закатилось навеки и наш народ отныне будет влачить зависимое горькое существование. И жить грузины будут одними лишь воспоминаниями о лучших днях, годах, веках.
— Да, едва-едва воссияло солнце Грузии, как мы возгордились, зазнались и утратили способность здраво и действовать и рассуждать. Говорят, что человеку только один раз в жизни открывается небо и рука господня благословляет его. Но встретить это мгновение человек должен быть готовым всю жизнь. То же и для народа. И вот мы прозевали это великое мгновение, проразвлекались, пропировали, и небо закрылось для нас и, вероятно, больше никогда не раскроется.
— Потомки будут проклинать наши имена, если только они дойдут до них.
— Сейчас на земле поднялись со всех концов и пришли в движенье стихийные силы, великие ураганы, и такому народу, как мы, нужно много мудрости, терпенья и сил, чтобы уберечь себя, выжить, спастись во время всемирной бури и выйти из нее способными к дальнейшему существованию. Мы не смогли прозреть будущее и правильно распределить свои силы в этой борьбе за существование. Большую часть своих сил мы растратили на борьбу с хорезмийцами, а теперь, когда еще более страшный враг подступает к нашим пределам, мы не можем не только остановить его, но и оказать хоть какое-нибудь сопротивление.
— Если бы нас не разгромили у Гарниси, страна не была бы разорена, и мы теперь могли бы встретить монголов достойно, лицом к лицу, как мы встретили их во времена Лаши. Теперь хорезмийцы выпустили растерзанную Грузию из своих когтей. Обессилели и разжались сами собой лапы хищника. Может быть, монголы нападут не завтра, и мы успели бы собрать хоть какие-нибудь силенки. О чем думают наши князья и сама царица? Где она? Где ее правая рука — Мхаргрдзели?
— Царица укрылась за Лихским хребтом. А Мхаргрдзели… Мхаргрдзели я сам закрыл глаза в этом монастыре, сам принял его исповедь, сам проводил в последний путь.
— Как, Иванэ Мхаргрдзели скончался?!
— Да. Умер послушником этого монастыря.
— Мхаргрдзели постригся в монахи! — все больше и больше удивлялся Торели, не веря своим ушам.
— В годовщину Гарнисского сражения он прибыл в наш монастырь. Привез великие дары, взмолился, чтобы мы его постригли в монахи.
— Да ведь он же был некоронованным царем Грузии. У него было все. Видно, нечиста была его совесть перед Грузией, видимо, великие грехи мучили его душу, если он решился на такой шаг.
