Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2
Глава третья
ВЫСШАЯ ПОЛИТИКА
Внезапный отказ Франции поддерживать Марию Стюарт, мог бы показаться странным, если бы не было веских причин, таившихся в закулисной дипломатической борьбе. Дело в том, что до этого Франция снова завязала переговоры с Бэрлеем относительно возможности замужества Елизаветы с одним из французских принцев графом Анжуйским, Пока эти переговоры велись на словах и неофициально, так как Бэрлей считал момент неподходящим для такого политического брака. Но канцлер также понимал, что в последнее время Англия сильно обеднела, чума и голод последних лет ослабили ее силы. Поэтому считал необходимым дать французскому посланнику надежду на скорое и благоприятное разрешение этого вопроса, потребовав взамен, чтобы Франция отказалась от активного заступничества за Марию Стюарт.
Бэрлей помнил клятву, данную в его присутствии Елизаветой, — клятву в том, что она никогда не выйдет замуж, и не думал, что она нарушит ее. Нарушение этой клятвы не входило в его планы. Как хитрый дипломат, он просто хотел использовать все благоприятное значение момента.
Он отправился к графу Лейстеру, высказал ему, в каком затруднительном положении находится сейчас страна, и потом рассказал о предложении французского посланника, графа д’ Обиспена, заключить вечный и нерушимый мир с Францией. Так как подобные миры заключались неоднократно, но обыкновенно вскоре нарушались, то залогом прочности данного мира должен был быть брак королевы Елизаветы с графом Анжуйским. По иронии судьбы Бэрлей предложил именно Лейстеру поговорить об этом браке с Елизаветой.
Как ни неприятно было подобное поручение Лейстеру, он должен был взяться за него. Он понимал, конечно, что в его устах подобное предложение должно показаться Елизавете особенно оскорбительным. Но надеялся, вызвав в ней вспышку гнева, перевести ее в приступ былой нежности. Тогда или все прошлое будет окончательно забыто, или Елизавета все-таки склонится к мысли о браке с ним, Лейстером. Он уже не в силах был оставаться в таком положении, в котором очутился после раскрытия его истории с Филли. Хотя внешне он вроде сохранил полную власть и влияние, но на самом деле Елизавета обращалась с ним теперь презрительно и высокомерно, и, когда они оставались наедине, он даже не осмеливался приблизиться к ней. Если же сватовство рассердит королеву, то ему легко будет указать, что это Бэрлей попросил его заговорить с ней о данном деле, а он, Лейстер, как лицо, стоящее к ней ближе всех, не счел себя вправе выдвигать личные чувства и забывать ради них выгоду государства.
С этими мыслями Лейстер отправился во дворец, чтобы присутствовать на утренней аудиенции, по окончании ее он последовал за королевой в ее апартаменты и остановился там в молчаливом ожидании на пороге.
Вскоре ему представилась возможность заговорить с Елизаветой, отвечая на брошенное ею замечание по поводу чумы. С этого замечания Лейстер перешел на внутреннее положение Англии и в конце концов коснулся вопроса о возможности вечного мира с Францией и высказал, каким образом этот мир мог бы быть осуществлен.
Услышав, что Лейстер предлагает ей замужество с французским принцем, Елизавета вскочила как ужаленная. Ее глаза метнули молнии, лицо запылало гневом, руки судорожно сжимались в кулаки, Это был опасный момент, и Лейстер хорошо сознавал это.
— Милорд, — сказала королева, — вот уже два раза вы рисковали на такие вещи, которые заставляли меня предполагать, что вы смотрите на свои отношения ко мне, как на легкомысленную интрижку с распутной девкой. Теперь вы, кажется, в третий раз решаетесь на это?
— Ваше величество, я думаю, меня трудно в этом заподозрить! Если я рискнул передать вам это предложение, которое исходит от милорда Бэрлея, то только потому, что он хотел сначала видеть, какое впечатление может произвести это на ваше величество, а уже потом сделать вам официальный доклад.
Елизавета несколько успокоилась, а в глазах, обращенных на графа Лейстера, теперь виднелась только глубокая скорбь.
— Вы обсуждали с Бэрлеем этот вопрос? — спросила она.
— Да, ваше величество.
— И что вы сказали по этому поводу?
— Я высказал, что вечный и нерушимый мир с Францией настолько неизмеримо важнее моих личных чувств, что о последних и речи быть не может…
— Ах, Дэдлей, и вы, вы…
Лейстер преклонил колено, схватил руку королевы и страстно поцеловал.
Но, словно ужаленная, Елизавета вырвала руку.
— Довольно! — холодно сказала. — Между нами не должно быть больше подобных глупостей! Ступайте! Я подумаю на досуге об этом деле.
Когда Лейстер рассказал Бэрлею о происшедшей сцене, тот, улыбнувшись, поблагодарил Лейстера и отправился к французскому послу с заявлением, что теперь может принять официальное представление об интересующем Францию предмете.
На следующий день лорд имел продолжительный разговор с Елизаветой. Он доказывал ей, что согласие в сущности ни к чему не обязывает, что переговоры можно будет затянуть года на два, а за это время Англия оправится и не будет уже нуждаться в помощи Франции. Иначе же их положение может стать затруднительным. Со стороны Испании надвигается гроза, и уже теперь надо готовить флот, способный дать ей отпор. Если под предлогом заступничества за Марию Стюарт в дело вмешается еще и Франция, то Англии придется слишком трудно. А пока переговоры о браке будут вестись, Франция будет вынуждена держаться строгого нейтралитета. В конце концов Елизавета согласилась с этими доводами, и было решено передать французскому посланнику, что его предложение встречено королевой очень милостиво.
Таким образом, благодаря тонкому политическому шагу Бэрлея Мария Стюарт потеряла надежду на поддержку с той стороны, с которой могла ожидать ее больше всего.
Глава четвертая
СОВЕЩАНИЕ В ЭСКУРИАЛЕ
Совещание о судьбе Марии Стюарт происходило как раз в Эскуриале в гигантской усыпальнице испанских королей, выстроенной Филиппом II, и это можно было бы счесть за дурное предзнаменование. Банкир Ридольфи, посланец заговорщиков, прибыл в Мадрид, и 5 июля 1571 года Филипп II дал ему тайную аудиенцию, На ней присутствовал лишь один министр, который просмотрел верительные грамоты и рекомендательные письма итальянца: от испанского посланника в Лондоне, дона Джеральде Эспаль, от герцога Альбы, который писал, что Ридольфи можно смело довериться, и, наконец, от римского папы Пия Пятого.
«Наш возлюбленный сын, Роберт Ридольфи, — писал папа, — представит Вам, Ваше Величество, с Божьей помощью суждения о некоторых делах, которые могут значительно помочь делу христианства и послужить во славу Божию.
Мы просим Вас, Ваше Величество, в этом отношении подарить Ридольфи полнейшее доверие и заклинаем Вас, памятуя о Вашем выдающемся рвении к интересам церкви, принять участие в его предложениях и сделать в этом отношении все, что покажется возможным Вам.
Мы просим Вас, Ваше Величество, подвергнуть все это дело зрелому размышлению и молимся Спасителю о ниспослании удачи всем Вашим делам и начинаниям».
Ридольфи передал также письмо герцога Норфолка и различные словесные поручения заговорщиков, согласно тому, что сообщил ему епископ Росский.
Через день было назначено совещание. Король предложил собравшимся просмотреть все документы, относящиеся к данному делу, и высказать свое мнение.
Просмотр документов не вызвал ни у кого особых замечаний, Только по поводу писем папы и герцога Норфолка Филипп II отметил, что в настоящее время его королевская сокровищница пуста, так что этим он служить не может.
В своем письме Мария Стюарт просила;
«Пусть Тайный совет испанского короля, защитника и опоры католической церкви, не откажет в своей помощи, если не ради меня, то дабы поставить весь остров (Англию) под покров и защиту высокого повелителя и короля».
Испанский посланник при папском дворе Дон-Жуан Цунига доносил, что счел себя обязанным представить папе все затруднения, связанные с данным делом, и предостеречь его от излишнего доверия к посреднику переговоров.
В письме Альбы к герцогу Фериа было коротко и определенно сказано, что предприятие слишком трудно и не может удасться хотя бы потому, что оно вверено дураку и болтуну, каким он считает Ридольфи.
Серьезное значение имело состоящее из двадцати страниц письмо герцога Альбы из Нидерландов к самому королю Филиппу, в котором, в частности, говорилось:
«Сострадание и интерес, которые должно внушить Вам, Ваше Величество, недостойное обращение с королевой шотландской и ее сторонниками, возлагаемая на Вас Богом обязанность содействовать по возможности победе и восстановлению католицизма в Англии, оскорбления, нанесенные в различных видах королевой английской Вам, Ваше Величество, и Вашим подданным, не оставляющие никакой надежды на улучшение отношений при ее царствовании, — все эти причины заставляют меня признать план королевы шотландской и герцога Норфолка, при его удачном исполнении, наиболее пригодным для отвращения зла».
