Борис Акунин - Огненный перст (сборник)
– Иль орлами кружить, или воронов кормить, – беспечно сказал он брату.
С утра Борис сидел на своем огромном Роланде свежий, праздничный. Покрикивал на дружинников, заряжал их своим задором.
С первыми лучами солнца двинулись.
Впереди – Борис, за ним конные, потом пешие. Сзади – малый обоз, необременительный. Всю ночь – Добрыня придумал – плотники с кузнецами делали двухколесные тележки, которые можно цеплять к крупу. Двадцать тягловых лошадей тянули эти легкие повозки, груженные съестным запасом, доспехами, оружием. Дружинники шагали налегке, в одних рубахах – быстро.
Но в Локоте пришлось задержаться и ждать ополченцев. Те собирались к крепости весь остаток дня, до поздней ночи.
– Ты принимай людей, – сказал Ингварь брату. – Я поеду вперед. Завтра свидимся.
– Поедешь? Куда это?
– К Юрию Забродскому. Нам через его земли идти. Договориться надо.
– Скажи ему: вздумает Тагыза упредить – пожалеет. – Борис погрозил кулаком. – Да построже с ним.
– Скажу, – коротко ответил Ингварь.
Он не был уверен, что из поездки выйдет прок, но попробовать стоило.
* * *Князь Юрий рванул на себе ворот, словно перестало хватать воздуха.
– Убили? Сатопу с ланганами?
Желтое складчатое лицо все задрожало, маленькие глаза за припухшими веками будто провалились, сделались двумя дырьями.
От многолетней близости к Степи забродчане изрядно ополовечились. Стали черноволосыми и скуластыми. Здесь было в обычае приводить невест из орды, а бабы после каждого набега рожали узкоглазых детишек. Юрий по виду был чистый половец, только что говорил по-русски, да под рубахой виднелся шнур от креста.
– Да. И ныне идем разорить Улагай, – сказал Ингварь, изображая спокойную уверенность. – К полудню мой брат Борис с войском будут здесь, в Забродске.
Юрьев город, а верней сказать городец, стоял на крутом холме, окруженный крепкой стеной. Подниматься и спускаться по вьющейся вокруг склона дороге было долго и неудобно, но забродские, когда строили, об удобстве не думали. При их суровой жизни заботиться надо было только об обороне.
Каждый раз, идя на Русь, поганые следовали этой дорогой. Бывало, что и черниговские Ольговичи, собрав силу, шли воевать Степь – для Забродья это было немногим лучше. Потому здешние князья всегда присоединялись к нападающему: половцы идут – к половцам, русские – к русским. Лишь тем до сих пор кое-как и держались.
– Кто идет из других князей? – спросил Юрий, часто помигивая. – Велика ли рать?
– Только мы. – Ингварь растянул губы в улыбке, надеясь, что она получилась победительной. Врать не имело смысла – Юрий скоро сам увидит. – Но Борис дружину поставил наново, обучил рытарскому бою. Не устоит Тагыз. Мы его врасплох возьмем.
– Какому бою? – переспросил Юрий.
– Рытарскому. Так крестоносцы с сарацинами неверными бьются и поражений не знают.
Не помогла самодовольная улыбка, и уверенный тон не помог.
– Коли вы одни идете, не могу я вас через свои земли пустить. – Забродец замахал руками. – Мне потом за это орда всю отчину пожжет. И не думай, и не проси!
– Разве я тебя прошу? – еще шире ухмыльнулся Ингварь. – Борис уже по твоей земле идет. Часа через три будет под стенами. А у тебя в Забродске, я видел, только малая дружина. Прочие все на половецком рубеже. Соглашайся добром, иначе твой город пожжет не Тагыз, а мой брат. Нынче же.
Юрий ощерил желтые, кривые зубы.
– А ты-то? Ты-то, князь свиристельский, здесь! Если твои сунутся, тебе конец!
Пожав плечами, Ингварь сказал:
– Я теперь не князь. Борис вернулся, меня отставил. Тебе про то твои лазутчики, верно, уже донесли. – Он наклонился вперед, ухмылку убрал и заговорил проникновенно, доверительно. – Я ведь, Юрий, к тебе не грозиться приехал, а по-братски. Муж ты мудрый, рассуди сам. Пройти через Забродье ты нам помешать не можешь – только себе хуже сделаешь. Нас немного, победить Тагыза нам будет трудно. Если мы в Степи все поляжем, придется тебе – прав ты – перед половцами ответ держать: пошто пропустил? А теперь возьми и по-другому взгляни. Кому из князей от Тагыза больше всего горя? Тебе. А кому будет главная выгода, если Тагыза не станет? Опять тебе. Раньше ты по своей слабости о том и не мечтал. Но вместе, нежданным ударом, мы хана в Улагае голеньким возьмем! Не успеют курени ему подмогу прислать. Скажи, велика ль твоя дружина?
– Сорок конных, девяносто пеших, – тихо ответил забродский князь. Он слушал, сдвинув редкие брови, почти не дыша.
– Да нас двести сорок! Это же сила! У Тагыза в ставке всего сотня ланганов и в городке сколько-то беспанцырной черни. Вместе мы их сокрушим! Подумай, Юрий Глебович, как твоя отчина заживет, если половцы хвост подожмут. А сколько возьмем добычи! Ты слыхал, как богато Тагыз на Царьград сходил?
Долго еще Ингварь толковал с Юрием. Взывал к разуму, пугал Борисовым гневом, манил прибытками и выгодами.
В конце концов убедил. Правда и то, что деваться забродцам было некуда. Или к одному лагерю прибиться, или к другому. Половцы были далеко, а свиристельцы – у ворот.
Ударили по рукам. Сладились.
Вот теперь, с забродской дружиной, из похода, пожалуй, мог выйти прок. Если очень сильно повезет.
* * *Дикое поле начиналось сразу за пограничной рекой Смертью, которая называлась этим страшным именем с незапамятных времен, когда еще никаких половцев не было и по бесконечной равнине бродили другие хищники, печенеги. Их прогнал мудрый Ярослав, великий прапрапрадед, и после этого целых тридцать лет Русь жила спокойно, не ожидая с востока напасти. Про те блаженные, сытые годы можно прочесть в летописях, но верилось с трудом: как это возможно, чтобы за Смерть-рекой не ходили грозовые тучи, не рокотали громы, не посверкивали молнии?
Во времена прапрадеда Святослава из неведомых глубин Степи налетела новая саранча и с тех пор всё терзает, терзает русскую землю, насланная за грехи и распри неразумных потомков Ярослава. Иногда, редко, им удавалось меж собой договориться, собрать союзную силу – и тогда орды отступали, но такого давно уже не случалось. В недавние годы галицкий князь Роман, орел высоколетящий, ходил на половцев с большой ратью, южнее здешних мест, но курени поднялись и ушли, растаяли в бескрайних просторах. Мощный кулак рассек пустоту. Чести от того похода обрелось немного, добычи – и того меньше. Трудно воевать с врагом, у которого нет ни настоящих городов, ни деревень, ни пашен. Будто на тучу комарья машешь мечом.
Борис был прав в одном: ударить малой силой, пусть немощно, но зато быстро – только так можно досадить степным кровососам.
Шли хоть и споро, но без спешки – только в темное время. Пересекли Смерть-реку после заката, всю ночь двигались не останавливаясь, а перед рассветом спрятались в балке. Костров не разводили, оружием не звенели, морды коням обмотали тряпьем, чтоб не ржали. По краям оврага залегли дозорные.
Весной или в начале лета на свежей зелени от копыт и колес остался бы след, но на исходе августа трава лежала желтая, сухая, мертвая, а голые места, где песок, войско обходило стороной. Путь указывали забродские проводники – они знали здесь каждую пядь.
Первый переход и первая дневка получились удачными. Половцы врага не заметили.
На следующую ночь было то же: шли скоро и бесшумно, без отдыха. Отмахали верст сорок. В предутренних сумерках затаились в двух соседних балках – слева свиристельцы, справа забродцы. Еще бы один ночной бросок, а там и до Улагая рукой подать.
Дружинники с ополченцами расположились по тенистой стороне оврага. Солнце, поднимаясь в небо, палило всё жарче, а воды было мало – только та, которую привезли в кожаных бурдюках. Зато еды хватало. В двухколесных тележках лежало тысяча двести пайков, пятидневный запас на двести сорок человек. Ингварь сам придумал: быстро, удобно. В мешочке вяленая говядина, сухари, репа, морковь.
Жуя тугой лоскут мяса, Ингварь поднялся по склону. Там, притаившись в буйном ковыле, сидел Борис, всматривался вдаль.
– Ты? – коротко обернулся он. – Что-то у забродцев шумно…
В самом деле, из соседней балки, до которой было шагов триста, доносились голоса. Лязгнуло железо, кто-то громко выругался.
– Союзнички косоглазые… – процедил Борис. – Одно название что русские. Я чего опасаюсь. Когда мы с Тагызом сойдемся, не ударит нам Юрий в бок иль в спину?
– Может. Если битва неладно пойдет…
– Гляди! – вскрикнул брат.
Из оврага, в котором сидели забродские, скачком вылетел всадник на низкорослой половецкой лошади. Наметом понесся в эту сторону.
Солнце светило в глаза – больно смотреть. Ингварь вскинул к бровям ладонь.
Это был Юрий.
Борис крякнул:
– Эх! Что ж он, собака, явью скачет, по открытому?!
Забродский князь разглядел братьев за ковылем, осадил коня. В седле он сидел по-степняцки: одна нога согнута в колене, лежит поперек холки.
