Владимир Грусланов - По дорогам прошлого
Василий Арсеньевич хорошо знал и Зубрилина, и Суворова, и ротмистра, и военного коменданта Фреймана. Он отлично помнит все, что произошло на станции Дно двадцать восьмого февраля семнадцатого года.
И еще он добавил:
— Поезда ушли, а полковник, едва отдышавшись, принялся разыскивать по телеграфу балластную вертушку, отправленную днем двадцать восьмого февраля со станции Дно навстречу императорскому поезду.
Началось следствие.
Перед ротмистром стоял Зубрилин. Его выследили и задержали на квартире товарища по работе в поселке.
— Доездился, Иван Иванович! Доигрался в революцию. Вот до чего тебя политика довела. Это ты в тупик заехал с паровозом! Твоих рук дело, знаю! — говорил, сидя за столом, ротмистр. — Теперь, думаю, Петропавловской тебе не миновать… В тупичок заехал?! В зубрилинский!
Когда Ивана Ивановича вели через вокзальное помещение, железнодорожники с недоумением смотрели на жандармов.
— За что?
— За зубрилинский тупик, — скороговоркой пробормотал жандарм, подталкивая арестованного.
…А что же балластный поезд?
Он прибыл на станцию Полонка в тринадцать часов тридцать минут, в то время, когда литерные поезда с царем и свитой находились еще на следующем перегоне Полонка — Морино.
Вертушку поставили на запасной путь, а литерные поезда прошли на станцию Дно.
Днем первого марта Фрейман получил от начальника разъезда Полонка телеграмму. В ней объяснялось, что накануне в тринадцать часов тридцать минут поезд номер триста двадцать шесть прибыл без пути и направления, с фиктивной путевкой.
Так вот почему эта телеграмма отправлена первого марта! Это был ответ на запрос военного коменданта полковника Фреймана, начавшего следствие по делу о покушении на жизнь царя Николая. Следствие было начато, но не закончено. Помешала революция.
* * *Зубрилинский тупик!
Хотя это название придумал жандарм, но оно сохранилось в памяти железнодорожников станции Дно. Правда, люди придали этому названию совсем иной смысл. Они увидели в делах Ивана Ивановича Зубрилина и его товарищей героизм солдат революции, бойцов за народное счастье.
С той поры, когда все это случилось, прошло уже пятьдесят лет. Во время Великой Отечественной войны погиб Иван Иванович Зубрилин. Он погиб, а небольшой тупичок, расположенный неподалеку от здания вокзала на станции Дно, и в наши дни называют Зубрилинским.
Такова народная память.
КАК ЦАРЯ СВЕРГАЛИ
В начале тысяча девятьсот семнадцатого года Григорий Томчук работал дежурным по станции Псков. Третий год продолжалась война России, Англии и Франции с Германией Вильгельма II и ее союзниками — первая мировая война, как мы говорим теперь.
Царская Россия терпела поражения. На фронте — измены министров и генералов, неудачи за неудачами, в стране — разруха, среди народа — ненависть и озлобление к бездарному царскому правительству.
С фронта на станцию Псков прибывали санитарные поезда с больными и ранеными солдатами. На фронт через Псков день и ночь двигались эшелоны с войсками, продовольствием, фуражом, вооружением и боеприпасами. Оснащенная стареньким телеграфным аппаратом Морзе, дежурка станции работала с напряжением.
Вместе с солдатскими эшелонами до Пскова доходили слухи: в Петрограде неспокойно, рабочие бастуют, полицейские и жандармы избивают бастующих. Эшелоны шли мимо станций без песен; мрачные, озлобленные солдаты говорили, что скоро забастуют и они.
— Бросим винтовки, пойдем по домам! С нас хватит!
Кондукторы, проводники и машинисты поездов, возвращаясь из Петрограда, рассказывали, что там — революция, так, как было в 1905 году. Хозяева останавливают заводы, хотят заморить рабочих голодом, запугать безработицей. Рабочие бастуют, выходят на улицы с красными знаменами, поют запрещенные песни. А на знаменах написаны страшные для купцов, заводчиков и помещиков слова: «Хлеба!», «Долой войну!» и самое страшное — «Долой царя!»
Полиция стреляет в народ. Рабочие ловят и разоружают полицейских.
Вот что рассказывали в эти дни железнодорожники Пскова, возвращаясь из столицы.
В конце февраля они привезли из Питера большевистский манифест. Партия большевиков звала народ усиливать вооруженную борьбу против царского строя.
В ночь на первое марта на станцию Псков прибыл императорский поезд. В салон-вагоне находился царь со свитскими офицерами. Царя охранял казачий конвой.
Поезд стоял на третьем пути.
Вечером первого марта дежурный по станции Псков Григорий Томчук сидел за столом в своем служебном помещении. Там же на лавке пристроились составитель поездов, сцепщик и стрелочник. Телеграфист в это время вышел на перрон вокзала.
На аппарате послышались позывные: две точки, тире, две точки, тире — два коротких и один длинный глухой гудок. В те годы такой сигнал означал вызов.
Дежурный по станции подошел к аппарату и включился на прием. Перед его глазами медленно, справа налево поворачивался круг, освобождая узкую бумажную ленту, испещренную условными знаками.
«Вызывает Петроград… Вызывает Петроград… — дважды прочел он телеграфные знаки. — У аппарата председатель временного комитета Государственной думы Родзянко… Прошу немедленно вызвать к аппарату Николая Романова…»
— Читаю я и никак не соображу: какого это Николая Романова? — вспоминал как-то Григорий Антонович.
В памяти мелькнули фамилии сослуживцев, но среди них не было Николая. Работал здесь когда-то на ремонте пути старый дед Романов, но его звали Василием.
«Какая-то чертовщина!» — подумал дежурный и застучал ключом по морзянке: «Не понял! Повторите!»
И вскоре на ленте обозначились страшные значки, прибежавшие по телеграфным проводам из Петрограда:
И М П Е Р А Т О Р А
— Императора! Царя, значит! — вскрикнул он в испуге, словно его обожгло тяжелое слово «император».
Дежурный вскочил со стула. До него, наконец, дошел смысл шифровки: к аппарату вызывали Николая II.
Это легко понять теперь, спустя пятьдесят лет после того, как свершилась февральская, а за нею Великая Октябрьская революция, когда само слово «царь» вызывает у наших школьников только образы героев сказки о царе Салтане или о Коньке-горбунке. А тогда царь — это было всё. Тогда нелегко было простому человеку понять, что «императора, царя и самодержца всея Руси» называли не «его императорским величеством», а запросто — Николаем Романовым и не «испрашивали соизволения» подойти к аппарату, а «вызывали».
Не мудрено было растеряться.
Сняв с консоли телеграфный круг, Томчук выскочил на перрон и быстро зашагал через рельсы к царскому поезду. Конвойные остановили Томчука у входа в салон-вагон, где расположился царь. Дежурный объяснил офицеру, что из Петрограда срочно требуют императора.
Офицер перетянул портупею, поправил шашку и внушительно заметил заикающемуся от волнения Томчуку:
— Не требуют, а просят!
На площадке вагона он крикнул:
— Жди меня здесь!
«Нет, брат, уж не просят, а требуют, — мелькнула к голове дежурного по станции беспокойная мысль. — Значит, что-то и впрямь перевернулось в этом мире, если царя — и требуют…»
Офицер вернулся быстро. Следом за ним шел толстый, упитанный, выхоленный человек в генеральской шинели, комендант царского поезда Воейков.
Томчук знал его. Комендант говорил с Томчуком в первые минуты прибытия царского поезда в Псков.
Узнав от дежурного по станции в чем дело, комендант приказал подождать, а сам скрылся в вагоне.
Прошло немного времени. В дверях вагона показался высокий худощавый старик. Это был министр царского двора, или, как его именовали официально, свиты его императорского величества генерал-адъютант граф Фредерикс. Министр двора был лучшим другом царя. Николай доверял ему больше, чем кому-либо другому из придворных.
Фредерикс спросил у дежурного:
— Вы кто будете, молодой человек?
По-русски министр говорил плохо.
Томчук ответил:
— Дежурный по станции Псков Григорий Томчук!
— Ваше высокопревосходительство, — тихо подсказал конвойный офицер.
Томчук промолчал.
— В чем дело? — спросил генерал и пронзительно поглядел, буравя Томчука холодными, бесцветными глазами.
Томчук показал на круг с телеграфной лентой:
— Из Петрограда… депеша… срочная…
— Читайте! — приказал генерал. Он волновался.
Волнение министра передалось Томчуку.
Ленточка сверкнула белой молнией. Томчук читал депешу, ничего не меняя в ней: «Вызывает Петроград… у аппарата председатель Временного комитета Государственной думы Родзянко… прошу немедленно вызвать к аппарату Николая Романова…»
— Николая Романова! — повторил Томчук и замер, увидев искаженное злобой лицо Фредерикса.
