Александр Листовский - Солнце над Бабатагом
На открытом базаре среди продавцов и покупателей преобладало русское население города.
Седой крепкий старик с подкрученными усами, в форменной фуражке, по виду железнодорожный рабочий, сопровождаемый молодой стройной девушкой с длинными тяжелыми косами, ходил по рядам.
К девушке подошла шустрая кудрявая девчонка с корзинкой в руке.
— Тетя, вы не купите у меня лук? Последний, — сказала она.
— Почем?
— Восемь рублей.
«Как дешево», — подумала Даша.
— Возьму… Только где свесим?
— А сейчас. Пойдемте.
Девчонка подошла к бородатому мужчине, торговавшему яблоками.
— А ну, дядя, позволь! — Она смело потянулась к весам, собираясь взвесить свой лук.
— Ты что? Куда? Нельзя! Нельзя! — забормотал торговец, прикрывая весы руками, словно их собирались отнять у него.
— У, жмот! — девчонка кинула на торговца презрительный взгляд. — А ну его! Пойдемте к другому. Вот к этому. К старичку.
Старый узбек только что взвесил сушеные груши, когда девочка, ни слова не говоря, положила лук на его весы.
— А ну, ставь два фунта! — решительно распорядилась она.
Ошеломленный старик молча повиновался.
— Не тянет, — девчонка мотнула кудрявой головой. — Ставь четверку… Нет, много. Восьмушку давай… А четверку сыми. Ах, дедушка, какой вы непонятливый!.. Так. Два фунта с походом, — объявила она. — Шестнадцать двадцать с вас. Давайте деньги.
Получив требуемое, девчонка скрылась в толпе.
— Ох и девка боевая! Такая не пропадет! — смеялся рябой парень, наблюдавший всю эту картину.
Старик и Даша подошли к торговке, продававшей баранину.
— Смотри, Дашенька, не эту ли ножку нам взять? — спросил старик, показывая на прилавок.
— Берите, берите, хороша баранина! — нараспев заговорила толстая торговка. — Молодой барашек и жирный. Уж лучше моего товара на всем базаре не сыщешь!
— Каждый свой товар хвалит, — сказал рабочий.
— А уж этот товар и не хваля каждый увидит, — подхватила девушка. На ее красивом, загорелом лице мелькнула улыбка. — Только дорого просите, а у нас и так расходы большие.
— К свадьбе готовимся. Красавицу вот свою выдаю, — пояснил старик.
— Дочка?
— Внучка моя.
— Ну, для невесты я уступлю, — весело заговорила торговка. — Ишь, какая глазастая да пригожая. — Она потянулась было к весам, но вдруг замерла, насторожившись, — Смотрите-ка! Горит, что ли, где?
Даша оглянулась. На окраине города поднимался высокий столб белого дыма.
— У хлопкового завода горит, — определил стоявший рядом человек с русой бородкой.
— Эва хватил! — возразил рябой парень. — Хлопковый завод — вон он. А это… — Он не договорил. Вдали рассыпались выстрелы и послышался быстрый конский топот.
— Басмачи! — пронесся чей-то панический крик.
Народ бросился в стороны. Топот и выстрелы раздавались все ближе.
Торговки заметались, не зная, то ли бежать, то ли оставаться на месте.
В эту минуту на базарную площадь хлынули конные.
— Бей! Режь! — кричали они.
— Даша.!! Дашенька!! — отчаянно крикнул старик, увидев, как чернобородый всадник на скаку схватил девушку и поднял ее на седло.
Старик бросился было за ней, но тут же упал, сбитый с ног лошадьми.
Уже теряя сознание, Даша увидела, как кудрявая девчонка хватала яблоки с чьего-то лотка и, прицеливаясь то вправо, то влево, с криком швыряла ими в бандитов.
Оставив опустевший базар, басмачи поскакали к хлопковому заводу, откуда доносились частые ружейные выстрелы.
Абду-Саттар-хан сидел под порталом мечети и молча смотрел на рабочих, которых нукеры подводили к нему.
Желтая, намотанная по-афгански чалма покрывала его бритую голову. Из-под распахнутого халата был виден английский френч с большими карманами.
Тут же находился и новый казначей Саид-Абдулла, в пылу воинственного задора прицепивший шашку в богатых кованых ножнах.
Седой ишан в белой чалме проверял по списку схваченных рабочих. Он то оглядывался на стоявшего рядом муллу, который то и дело шептал ему что-то, то Подносил список к подслеповатым глазам.
— Кто тут Максум? — спросил он, опуская список и поднимая взгляд на рабочих.
Из толпы выступил молодой широкоплечий узбек.
— Я Максум, — сказал он с достоинством.
Стараясь не выдать волнения, он перебирал пальцами край рваного халата.
Ишан подошел к Абду-Саттар-хану и, понизив голос, сказал:
— Таксыр, этот тот самый байкуш, который говорил, что шариат хорош только для баев и что скоро всем баям будет конец.
Абду-Саттар-хан пристально посмотрел на молодого рабочего. Узбек нахмурился.
— Забить палками! — коротко приказал Абду-Саттар-хан. Два нукера бросились к молодому рабочему, схватили его под руки и поволокли из толпы…
Покрытых кровавыми ссадинами, избитых людей подводили к Абду-Саттар-хану. Он делал знак. Помошники палача отгибали обреченному голову. Тучный палач с медно-красным лицом, держа в руках широкий, остро отточенный нож, не спеша подходил, молча смотрел на свою жертву тяжелым взглядом убийцы и сильным взмахом ножа вершил свое страшное дело…
Вскоре расправа была закончена.
Абду-Саттар-хан приказал поджечь хлопковый завод.
Толпы нестройно едущих всадников, нагруженных узлами с добычей, потянулись из города. Некоторые везли в хурджунах головы казненных, чтобы выставить их в кишлаках для устрашения народа.
8Пройдя Джизак, пассажирский поезд быстро шел в сторону Каттакургана.
В прицепленном к хвосту поезда товарном вагоне находились люди и лошади. Здесь были Лихарев, его ординарец Алеша, богатырского склада молодой сибиряк, и джигит Мухтар.
Разложив скромный завтрак на кипе прессованного сена, они молча закусывали хлебом с вяленой воблой.
Лихарев еще в Ташкенту успел поговорить с Мухтаром и уже хорошо знал историю молодого джигита.
Мухтар был уроженцем кишлака Сины, что под Юрчами, где жил с матерью и маленьким братом. Накануне революции он был брошен навечно в яму денауским беком Нигматуллой за то, что, заступившись за старика соседа, побил сборщика податей. Помощь пришла неожиданно. Произошла революция. Эмир бухарский вместе со двором бежал в Восточную Бухару. Прибыв в Денау, знать стала хватать по кишлакам красивых девушек и подростков, чтобы увезти их за кордон. Народ восстал. Кто-то сгоряча поджег дворец бека. Узникам зиндана предстояло задохнуться в дыму. Но тут подошли мусульманские отряды дехкан-добровольцев и Первая кавалерийская бригада, преследующие эмира бухарского. Комбриг Мелькумов приказал обследовать дворец. Узники были спасены, и Мухтар тут же вступил в мусульманский отряд. Такова была несложная история молодого узбека.
О судьбе своего отца он, как и его мать, не знал ничего. Как-то отец был вызван во дворец бека и не вернулся. Возможно, что он, как и многие дехкане, был убит и скормлен огромным сомам, которых Нигматулла развел в дворцовом пруду.
При тех страшных нравах в этом не было ничего удивительного. Жизнь человека в Бухаре не стоила ничего. Так, несколько лет назад, еще до революции, при переправе через Амударью близ Керков затонул каюк, вмещающий до трехсот человек. Русские солдаты самоотверженно спасали погибающих. Начальник гарнизона запросил керкинского бека о количестве погибших. Вскоре пришел характерный ответ:
«…Несчастие произошло по воле аллаха, и погибло столько людей, сколько хотел аллах, но пусть этот случай не беспокоит начальника, так как у эмира народ не считанный, и несколько людей больше или меньше в ханстве — никакого значения для него не имеет…»
Поэтому продажа в рабство за кордон за невзнос налога или избиение до смерти палками лишь по прихоти бека были делом обычным…
Поезд шел под уклон. Часто постукивали колеса. Вагон дрожал и покачивался.
Хайдар, могучий локайский жеребец Мухтара, первый раз ехавший поездом, беспокойно постукивал копытами. Но его новые товарищи — крупный рыжий конь Лихарева и такая же рослая лошадь Алеши — не тревожились. Для них это было привычно.
Мухтар подошел к жеребцу и, ласково шепча что-то, стал поглаживать крепкую шею Хайдара.
Поезд так круто затормозил, что Алеша, сидевший на седле, опрокинулся навзничь, а Лихарев схватился за стойку. Только один Мухтар устоял на своих сильных ногах. В стороне паровоза слышались голоса. Лихарев выглянул в открытую дверь. Поезд стоял на разъезде. Пассажиры выбегали из вагонов. Среди них крутился, размахивая руками, какой-то всадник в чалме.
«Что-то случилось», — подумал Лихарев. Он приказал Алеше пойти узнать, чем вызвана остановка…
Алеша долго не возвращался. Лихарев хотел было сам направиться в голову поезда, но тут позади пронесся заливистый гудок паровоза. Потом послышались все приближающиеся глухие звуки. Лихарев прислушался. Да, несомненно, их нагонял поезд.
