Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова
В доме священника Бояна никак бы не считала себя не приживалкой, ибо и отец Амвросий и матушка Марфа и их старшая дочь Веселина относились к ней, как к родной… если бы не вторая дочь священника Голуба. Хотя за десять лет проживания под одной крышей девочки и спали рядом в одной комнате, и ели за одним столом, и одевались одинаково и грамоте отец Авмвросий обучал их вместе. Бояна всегда искренне почитала священника, матушку, любила кроткую и смиренную Весилину, она была им всем благодарна и за крышу и за кусок хлеба и за науку. И все бы было хорошо и покойно, если бы не Голуба…
Внешне Голуба являла собой едва ли не полную противоположность Бояне, разве что ростом немного уступала, а в остальном: русоволосая, круглолицая, круглоплечая, крутобедрая, с маленькими ножками и ручками. Зато характером… Все удивлялись, что у кроткой смиренной Веселины младшая сестра как и Бояна имела самый настоящий кривичский буйный норов, и это при преобладании во внешности ярко выраженных мерянских черт. Вот эти-то два норова, оказавшись под одной крышей, нет-нет да и сталкивались друг с другом. Когда шестилетняя Бояна впервые попала в дом священника и старшая дочь священника девятилетняя Веселина сразу стала опекать сироту, то семилетняя Голуба, напротив, всячески ее шпыняла и частенько напоминала, что она здесь никто, и должна знать свое место. Старшая сестра стыдила Голубу, грозила, что боженька за такое отношение к сироте ее обязательно накажет. Но бойкая и властная Голуба свою тихую сестру не больно слушалась и не только словами обижала Бояну, но иной раз и поколачивала. Тогда еще Голуба и ростом, а главное упитанностью намного превосходила до того плохо питавшуюся Бояну и легко с ней справлялась. Но шли годы, приезжавший после походов в село Ждан всегда навещал племянницу, щедро одаривал подарками священника и его жену, в знак блгодарности за то, что приютили, воспитывают и кормят племянницу. Бояна это постепенно осознала и перестала ощущать себя в доме священника нахлебницей, на хорошей пище выросла, окрепла… осмелела. Как-то когда ей исполнилось одиннадцать лет, а младшей поповне двенадцать и Голуба по обыкновению стала ее задирать… К тому времени Бояна уже догнала ее в росте, и хоть была по прежнему худой, но уже, что называется, чувствовала в себе далеко не девичью силу. Впервые решившись оказать действенное сопротивление третировавшей ее поповне, она удивительно легко завалила противницу, которая была старше и значительно тяжелее ее, на пол. Начавшая наливаться мягкой бабьей плотью Голуба ничего не могла поделать. Бояна буквально «распяла» ее на полу их девичьей комнаты, не давая вырваться. Не позволив себе ни ударить, ни даже сделать особенно больно противнице, Бояна предупредила, что если та еще посмеет тронуть ее, то уж точно намнет ей круглые бока. После этого она отпустила поповну. Голуба, впрочем, не сразу успокоилась, ибо не могла взять в толк, как эта тощая девка с ней справилась. Пришла к выводу, что виной всему теснота комнаты. Она еще раз попыталась «вернуть все на круги своя». На этот раз все случилось на огороде за поповским домом. Простор Голубе не помог, вновь поповна оказалась зажатой в борозде меж грядками. Но и здесь Бояна не решилась привести в действие свою угрозу, поколотить, причинить боль все более круглящемуся под рубашкой телу Голубы – все же она была дочерью ее благодетелей. После этого Голуба наконец осознала, что уже не справится с «поганой девкой» и больше не пыталась ее «подмять» физически, но не прекратила изводить Бояну словесно. Здесь она использовала тот фактор, что Бояне довольно трудно давалась грамота. Веселина обычно помогала ей, а вот Голуба насмешничала:
– Смердка ты Боянка, с того такая несмышленая, сколь тебя учат, а ты до сих пор читаешь по складам.
– Я не смердка, мои тятя и дядя служилые люди, оружники, и еще я кривичанка, – любила подчеркивать чистоту своей крови Бояна, просвещенная по этой части своим дядей.
Голуба же как раз «чистотой» своей крови похвастаться не могла. В ней, как и в ее родителях и сестре многократно перемешались кривичи и меряне. Но чем, в свою очередь, Голуба могла похвалиться… тем, чем иной раз в отличие от своей скромной сестры она и хвалилась. Когда в очередной раз Бояна возвестила, что она чистая кривичанка, Голуба в запале крикнула в ответ:
– А я вообще княжна!..
Какое право она имела так говорить? Пожалуй, в меньшей степени, чем тот же Милован именоваться князем, тем не менее, в какой-то степени… Когда-то, давным давно предки отца Амвросия действительно были мерянскими князьями. Не очень богатыми и влиятельными, но в этих местах довольно известными. Один из тех предков даже участвовал в том самом новгородском вече, где собрались князья кривичей, словен, мерян… и порешили пригласить на княжение варягов Рюрика, Синеуса и Трувора. С тех пор много воды утекло. Сначала кривичи пришли варягами с верхнеднепровских волоков согнанные. Стали они не по совести поступать, у мерянских князей земли и вотчины отбирать. Потом варяги, оседлавшие весь торговый путь «Из Варяг в Ромеи» так разбогатели и усилились, что стали свою власть все дальше на восход солнца распространять, тут уж не только мерянским князьям, но и кривичским туго стало, и они заплошали, и их стали душить данью и поборами. Перед общей угрозой вынужденно помирились кривичи и меряне. Если меж смердами и раньше имело место взаимное смешение, где по доброй воле, где и насильным уводом, то теперь и князья стали родниться. Потомки рюриковичей редко «опускались» до родства с племенными князьями народов, над которыми стали властвовать. Так что князьям кривичей, словен, вятичей, мери и муроме с мещерой еще и потому ничего не оставалось как родниться друг с другом, образуя нечто вроде второсортных, неофициальных княжеских ветвей. Так и предки Милована женились на мерянских княжнах и отдавали своих дочерей за мерянских князей. Так и далекие предки отца Амвросия имели схожую «генеологию». Но им не повезло. Еще прадед отца Амвросия лишился всех своих вотчин. Так что уже его отцу, чтобы не пропасть от голода или не попасть в смерды… ему пришлось забыть про свое княжеское звание, жениться на поповне и идти в священники, унаследовав приход от своего тестя. А уж сына своего он отправил учится во Владимир ко двору владыки архиепископа. Оттуда его и направили вот в этот сельский приход. Так что бывший княжеский род, таковым уже и не считался. Тем не менее, дворовые люди, прислуживавшие в доме отца Амвросия и в церкви, все это знали, а через них и все село с окрестностями. Киверичане даже гордились что у них такой священник:
– Наш батюшка, хот никакой вотчиной и не владеет, но он княжеской крови…
О княжеском происхождении в какой-то степени говорило и то что в доме отца Амвросия, как до того и у его отца имелась необычно многочисленная для священника дворня. То были потомственные дворовые, предки которых служили еще прадеду Амвросию в бытность его тогда еще почти официальным князем.
Конечно, знал про то и Милован. И опять по тем же причинам, по которым и ранее кривичская и мерянская знать роднилась друг с другом, так как родниться им было более не с кем… Так вот, по совету Ждана и Милован стал ходить в дом к отцу Амвросию не только как прихожанин и местный владетель, а и как потенциальный жених: зачем искать невест где-то на стороне, если рядом есть поповны с княжеской кровью. Тем не менее, не мало Ждан потратил времени, чтобы убедить Милована, что лучше невест, чем дочери отца Амвросия ему не найти. Ко всему и отказа не будет, как никак князь сватает, да и не бесприданницы. То, что отец Амвросий на приданное не поскупится никто не сомневался. Не жаден был батюшка и не беден – как никак, свою законную десятину со всех кривичских смердов церковь имела, да и матушка Марфа хозяйка была бережливая. Приданное, кстати, имело для Милована, хоть и не первоочередное, но немалое значение, ибо после гибели отца и ввиду его частого отсутствия собственно княжеское хозяйство было весьма запущено. Кроме средств нужен был хозяйский догляд и твердая воля, чтобы и оброк исправно собирать, и дворовым лениться не давать. Так что вопрос с женитьбой был вроде бы давно решен, если бы не одно немаловажное обстоятельство. Кого из сестер брать? По всему полагалось свататься к старшей Веселине, которой исполнилось девятнадцать лет и ей уже давно пора было замуж…
Веселина совершенно не соответствовала своему имени. За скромность, прилежание и тихий нрав отец не раз ставил ее в пример младшей дочери. Веселина помнила наизусть столько молитв, сколько сам отец Амвросий не знал на память. Она прочитала все привезенные еще ее дедом, а потом отцом церковные книги и тоже многое из них помнила наизусть. Ее все любили, как и она, любила всех вокруг, ибо свято верила в сказанное в писании – возлюби ближнего. Она и внешне напоминала молодую богородицу с икон византийского письма: стройная, хрупкая с большими добрыми глазами.
