Игорь Росоховатский - Изгнание Изяслава
Посадник оторопел, отступил на шаг. Но вот смысл просьбы дошел до него, он насупился:
– Та девка заморская сыну моему Вышате отдана. У него и проси. Вот уж где сатана не сможет, туда девку пошлет.
Мешочек, звякнув, упал на пол…
Остромир строго спросил:
– Больше никаких дел ко мне не имеешь?
– Нет, – поднимаясь с колен, сказал Изяслав. – Дело у меня к князю Ростиславу Владимировичу.
Остромир прищурился, впился взглядом в отрока. Но тут же притушил взгляд, вскользь заметил:
– Ростислав Владимирович в этом терему живет. Могу передать ему княжьи слова.
От посадника не укрылось замешательство отрока.
– У меня дело до него. Хочу в его дружину проситься…
Посадник заглянул в глаза отроку, проговорил:
– Скажешь, зачем послали тебя к Ростиславу, вдвое больше монет отсыплю.
Отрок молчал.
– А то и рабыню отдам…
Изяслав закусил губу, отрицательно покачал головой.
– Ладно, – улыбнулся посадник. – Испытывал тебя. Хороший воин у князя. Молодец. Мой челядин проводит тебя.
2
Ростислав Владимирович сидел спиной к вошедшему. Не оглянулся. Дописал что-то, свернул лист в трубку и только тогда встал из-за стола и повернулся.
Был он высок, широк в плечах и тонок в поясе. Одет просто и удобно в косоворотку из тончайшего льна с затейливой тмутараканской вышивкой на груди и рукавах, в длинные штаны с напуском на мягкий касожский сапог с мягкой же выворотной подошвой – удобнее не сыщешь для верховой езды. Из-под шелковой наголовной повязки спадали на высокий лоб светлые кудри.
– Здравствуй, воин, – протянул отроку руку.
Изяслав замешкался. Впервые князь – хоть и безнадельный – протягивал ему руку, как равному. Даже во рту пересохло и голос охрип:
– Челом тебе бью от великого князя киевского Изяслава Ярославича!
Рыжие усы князя шевельнулись, глаза залучились радостью:
– От самого?
Изяслав поспешно отстегнул меч, протянул Ростиславу так, чтобы тот увидел имя на рукояти. Проговорил торжественно, подражая Ярославичу:
– Князь наказывал:мечом этим охраняй границы от врагов наших!
– Границы? – На мгновение Ростислав задумался. Но был он быстр мыслью и молниеносно понял тайный смысл княжьего послания.
– Ну, спасибо же стрыю[24] моему, великому князю! Чем отблагодарить тебя, отроче? Проси. Моего в этом тереме не много. Но что мое – отдам. Что смогу – сделаю.
Казалось бы, сама судьба второй раз за короткое время испытывает Изяслава. И он вторично высказал заветное.
Засмеялся Ростислав:
– Твоему горю легко помочь. Если боярин не продаст рабыню, выкрадем ее! Одним грехом меньше, одним больше – мне все равно. Баба да бес – один у них вес. А какому боярину ее привезли?
– Вышате Остромирову, – сказал отрок и увидел, как сник молодой князь. Ростислав с сожалением вздохнул:
– Говорил он мне про эту девку. По сердцу пришлась. Попробую попросить для тебя. Да навряд ли отдаст. А выкрасть не могу. Вышата – друг мой…
И развел руками.
Такое искреннее сожаление звучало в голосе Ростислава Владимировича, что Изяславу стало немножко легче от его сочувствия.
– Прости, княже, – сказал он. – Спасибо на добром слове.
И ответил на безмолвный вопрос Ростислава:
– А ничего иного мне не нужно.
– Ты погоди горевать. Поговорить все же попробую, – молвил Ростислав.
– Сегодня наша дружина обратно в Киев отплывает с новгородскими купцами, – напомнил отрок.
– Скажу посаднику, чтобы тебя оставили в Новгороде.
– И Турволода, друга моего… – попросил Изяслав.
– Ладно, – кивнул Ростислав. – Через две недели другая ватага купцов в Киев собирается. С ней и пойдете.
3
– Ну что ж, оставайся в Новгороде, – сказал боярин Жарислав и внимательно поглядел на отрока. – А уж матери твоей я привет передам, не волнуйся.
И так он это сказал, что недоброе предчувствие сжало сердце отрока. Понял он, что боярин давно узнал его. А почему виду не подал – неизвестно. Может, задумал недоброе?
Он волновался бы еще больше, если бы знал, что один только вид сына бывшей челядинки приводил боярина в ярость. Она возрастала в той мере, в какой боярин должен был ее сдерживать. Ведь молодых Жариславичей князь сроду не осыпал милостями. Как и его родитель Ярослав, презирал за его ремесло – не подобает-де низкое занятие боярину. В голове Жарислава созревал новый замысел…
Изяслав-отрок, как было положено, проводил боярина до пристани, помахал на прощанье рукой. А когда шел обратно, тяжко вздыхал.
…На второй день Ростислав Владимирович сам разыскал отрока, проговорил угрюмо:
– Виделся я с Вышатой. Не отдаст он тебе рабыню. А на меня обиду не держи. Великому князю передай:наказ его буду выполнять свято, живот за него положу без страха.
В этом отрок не сомневался. Радовало его, что такого сыновца имеет князь, и что любит его, и что именно ему, Изяславу-отроку, выпал случай отвезти подарок Ростиславу.
– Счастливого тебе пути, отроче, – сказал Ростислав. – Услышишь обо мне. Захочешь – приезжай. Ближним боярином будешь, разделишь со мной и радость и горе.
– Пусть удача сопутствует тебе, – ответил Изяслав.
Молодой князь ушел, а отрок еще долго думал о нем, радовался, что есть на свете такие люди, как Изяслав Ярославич и племянник его Ростислав.
Минуло два дня. Изяслав никак не мог смириться с мыслью, что Селия для него потеряна навсегда. Однажды, проходя по огромному теремному двору, он услышал песню. Нежный голос выводил на незнакомом языке печальную мелодию. Воин остановился. Это голос Селии! Изяслав вглядывался в окна терема с разноцветными стеклами и слюдой. Там тоскует Селия. Если бы можно было вбежать к ней, обнять! Но стены и люди отделяют их друг от друга. Легче разломать стены, чем уговорить людей.
А Селия сидела на подушках в пышно убранной светелке. На ковре около нее лежало ненавистное зеркало, над головой висела золоченая клетка с попугаем. И сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы, привезенной для забавы русоволосого холодного Вышаты. Рабыня покачивалась в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:
Подобна ласточке моя печаль тревожная,
Подобна беркуту моя печаль тревожная,
Терзает душу мне печаль могучим беркутом,
Трепещет, прячется моя печаль, как ласточка…
Вспоминала Селия благоуханные дворцы Хорезм-шаха. Вспоминала, как темной ночью из степи нагрянули разбойники и похитили ее. Как стояла она на царьградском торжище, а жадные глаза и цепкие руки ощупывали ее. И когда нашелся человек, вступившийся за нее, красным цветком расцвела любовь в сердце Селии, всю нежность она отдала ему. А теперь в этом чужом дворце ее ждет смерть. Тут не найдется никого, кто бы вступился за нее перед ревнивицей, женой Вышаты – Марфутой. Селия прячет лицо в подушку. Ей стыдно признаться себе:Вышата ей нравится. Правда, он чужой, он холодный, он может легко и помиловать ее и казнить. Но он сильный господин, сильнее Изяслава.
Изяслав стоит у терема. Песня кончилась. Но в ушах словно еще звучит дорогой голос.
Здесь отрока и застал Турволод, почти силой потащил за собой. Слышались тяжелые удары городского била[25]. Призывные звуки распластали над толпой медные крылья, взбудоражили ее, завертели.
– На вече! – раздавались крики, и многосотенная толпа хлынула к вечевому месту – широкой площади. Она закружила Изяслава, как щепку, понесла с собой. Все лица были повернуты к дубовому помосту, на котором стояли посадник Остромир, Вышата, архиепископ, бояре с посохами и несколько купцов в расшитых кафтанах.
Остромир выступил вперед, поднял руку:
– Жалуются гости богатые, купцы немецкие! – крикнул он. – Плачутся:воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
Он отступил в сторону. Бояре пропустили вперед немецкого купца с изуродованным лицом. Купец запричитал о разорении, причиняемом полоцкими воинами.
Толпа загудела, закричала вся разом – кто кого перекричит, загремела гневно.
Ударило било – чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о том, сколько горя принесли распри, молвил о послушании и каре небесной. После него говорили выборные златокузнецов и шерстобитов. Один предложил отряжать при караванах усиленные дружины, второй – ходить на Днепр, минуя полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.
Изяслава потрясло увиденное и услышанное. Посадник спрашивает простых людей:"Что делать?" Выходит, в Новгороде советчики не только бояре, но и гончары, и градоделы, и даже, может быть, смерды. Дивен город и дивен ряд – закон его. Дивен, а верен. Вон сколько советов измыслили новгородцы. Один посадник столькими мудростями не начинен.
