Николай Коробков - Скиф
«Скоро война; наберу много голов, украшу коня вражескими волосами... Будут все завидовать мне; сделаюсь знаменитым...»
Вместе с уверенностью в успехе охватила бодрость и такой прилив силы, что захотелось бороться, сейчас же победить какого-нибудь врага; он оглянулся кругом и, радуясь широте степи, своей силе и своему будущему, громко закричал, стал петь, бросился бежать, подпрыгивая, разрывая опутывавшую ноги траву.
В становище кое-где еще горели костры, но большинство шатров и кибиток уже тонуло во мраке. Орик подошел к своей палатке, заглянул туда, — там никого не было: в такие теплые ночи приятнее спать под открытым небом, на подостланном войлоке или прямо на мягкой траве. Орик постоял, прислушался к сонному храпу, мешавшемуся со звоном и стрекотанием кузнечиков, прилег около палатки, потянулся и откинулся навзничь, подложив руки под голову.
Вдруг ему показалось, что кто-то идет, ступая осторожно, неслышно. Он прислушался и, с внезапно вспыхнувшим охотничьим чувством, приподняв голову, стал всматриваться в темноту.
Неясная фигура появилась, осторожно обходя спящих, и направилась к палатке. Скоро ему удалось разобрать очертания: Опоя.
Она подошла совсем близко и, все еще не замечая его, остановилась, всматриваясь в звездное небо.
Орик не видел ее запрокинутого лица, но подбородок, шея, плечи казались необыкновенно белыми, даже блестящими. Оставаясь неподвижным, он пристально смотрел, как, подняв руки, она завязывала волосы, и ему показалось, что его сердце стало стучать очень громко. Вдруг ему захотелось подкрасться и испугать ее; он осторожно повернулся, пополз, но она уже услышала шорох, быстро оглянулась и сделала движение, как будто собиралась бежать.
Орик вскочил; она слабо вскрикнула и отодвинулась к палатке. Но он был уже рядом и схватил ее за руку. Быстро и ловко она вывернулась и скрылась за шатром. Молча, они несколько раз обежали вокруг; по ее смеху, он догадался, что она его узнала. Опять он почти поймал ее, но она успела скользнуть в шатер и спряталась в темноте.
Орик вбежал за ней, схватил и остановился в странной растерянности. Сжимая ее, он чувствовал, как под рукой поднимается холодная упругая грудь и сердце бьется часто и сильно.
Она молча изгибалась, стараясь разжать руки, и упиралась затылком в его лицо. Орик прижался ртом к ее плечу и укусил. Уже не вырываясь, девушка старалась одернуть смятое платье и шепотом повторяла:
— Пусти! Орик, пусти...
Снова они начали бороться. Орик поднял ее, но она охватила одной рукой его шею, локтем другой уперлась в подбородок, и он должен был ее выпустить; тогда, схватив ее локти, он отвел их за спину и, обнимая, сжал так, что она откинулась и повисла на его руках.
Вдруг он споткнулся о разостланную на земляном полу шкуру и упал, увлекая ее вместе с собою. Пробовал говорить, но слова прерывались, и он открыл рот, чувствуя, что задыхается. Отталкивая его руки, Опоя смеялась, прерывистым шепотом говорила что-то, прижимаясь губами к его волосам.
Они продолжали возиться, инстинктивно стараясь не шуметь и не дышать громко; наконец Опоя перестала сопротивляться, но неистовство Орика возрастало.
Вдруг около самого шатра раздался голос Гнура.
— Кто там? Орик!.. Кто там в шатре?
Сразу стало тихо. Опоя быстро скользнула в сторону. Орик вскочил, поправляя растрепавшиеся, свисшие на глаза волосы.
Гнур черной тенью показался у самого входа в палатку.
— Что тут такое? Это ты, Орик? Что ты тут делаешь? Я слышал женский голос.
Он нагнулся, вошел внутрь и, еще плохо разбираясь в темноте, остановился. В то же мгновенье Опоя быстро прошмыгнула мимо, выскочила из шатра, мелькнула неясным пятном и скрылась.
Совершенно растерявшийся, смущенный Орик молчал и стоял неподвижно.
— Вот как! — начал Гнур. — Разве ты не знаешь, какой позор для скифа даже думать о женщинах, прежде чем он не убил хотя бы одного врага? Никогда, значит, из тебя не выйдет воина. Это позор. Если хочешь иметь девушек, для этого есть война. Захватывай и привози пленниц. Иначе я не буду признавать тебя за сына.
Он повернулся и вышел.
Орик подождал немного, потом, когда отец скрылся, выбежал, пробрался в степь, спрятался в траве и, стараясь не думать о случившемся, лег, уткнувшись лицом в землю. Он долго вздыхал и ворочался, отгоняя воспоминания, и наконец уснул, под однообразный гулкий крик ночной птицы.
IV
Когда Орик проснулся, солнце уже высоко поднялось на востоке и ярко светило теми особенными утренними лучами, которые греют горячо и остро, но еще оставляют воздух прохладным и свежим. Трава стояла кругом высокой, плотной ярко-зеленой стеной; в темно-синем небе мелькали звенящие черные точки жаворонков.
Еще не освободившись от сонного оцепенения, Орик потянулся и, согретый солнцем, снова начал дремать; ему снилось что-то приятное, и, уже проснувшись, он долго щурился, вглядываясь в гущу сочных стеблей травы, где роса матовыми каплями дрожала на тонких паутинках и покрытых серебряным пушком вырезных листьев.
Вдруг он сел; щеки его покраснели. Ему вспомнились вчерашнее неожиданное появление отца и его слова.
Надо устроить так, чтобы не встречаться с ним. Лучше всего пробраться к Ситалке и уйти на весь день на охоту. Он уже решил это, но двигаться не хотелось, и он продолжал сидеть, прислушиваясь к обычным звукам, доносившимся из становища: стук молотков, кующих железо, женские голоса, скрип повозок, мычание скота...
Вдруг высокий, острый, резкий гудок прорезал этот однообразный шум. Орик сразу вскочил на ноги: он знал, что так звучат только дудки, сделанные из человеческих берцовых костей, а их применяют лишь в важных случаях.
Он побежал к стоянке, и, стараясь держаться подальше от своего шатра, пробрался к царской площадке.
Действительно, он не ошибся. Целая толпа уже собралась здесь. Царь, окруженный воинами, принимал около своего шатра каких-то знатных иноплеменников. Орик догадался, что это послы алазонов, прибытия которых ждали уже несколько дней. Октомасада приветствовал их речью; потом все удалились в царскую палатку.
Орик бросился разыскивать Ситалку, еще не вернувшегося из степи. Он встретил его скачущим к становищу, в обществе высокого чернобородого скифа, знавшего не только о прибытии послов, но и о том, что племя их заключило мир с соседями и готово выступить против Ольвии. Сам он спешил в становище, потому что перед царским шатром назначено военное совещание и там должны собраться все воины.
Участвовать в совете ни Орик, ни Ситалка еще не имели права, но они отправились на площадь посмотреть, что там происходит.
Царь сидел на возвышении из покрытых коврами войлоков; возле него были воткнуты в землю два бунчука, украшенные связками скальпов, содранных с вражеских голов; по сторонам широким полукругом сидели и стояли мужчины, уже не раз принимавшие участие в войне и убившие не одного врага. Посредине — послы повторяли перед собранием речь, раньше сказанную царю.
Когда они кончили, Октомасада предложил присутствовавшим высказаться о предложении алазонов. Громкими криками младшие воины заявили о желании немедленно выступить в поход и напасть на эллинов; более опытные стали расспрашивать о количестве военных сил ольвиополитов и союзных скифов, выступивших в поход.
Отвечал сам царь; от своих лазутчиков и от земледельческих скифов, живших около города, он получал сведения из Ольвии; ему только что сообщили о прибывших туда новых отрядах, пополнивших гарнизон, и коннице, составленной путем набора из граждан и вольноотпущенников. Город хорошо защищен, но для нападения и даже для преследования у греков нет достаточных сил. Кроме того, вожди их ссорятся между собою, а граждане неохотно повинуются им, — все это более их ослабляет.
Таким образом, для ведения войны силы скифов достаточно велики, но затруднение заключается не в том, чтобы разбить противника в поле; главная трудность — осада города, окруженного сильно укрепленными стенами. Для успеха нужны машины — бараны для разбивания стен, осадные башни, катапульты, баллисты[9]. Отсутствие машин делает почти невозможным захват Ольвии, но если даже это не удастся, поход все-таки обещает большую добычу в расположенных вне городских стен виллах, имениях и селах. Кроме того, можно заманить греков в степи, уничтожить их там и потом взять город хитростью или попытаться, обложив городские стены, на месте заняться сооружением осадных машин; там есть деревья — их можно срубить и употребить для постройки.
Возгласами одобрения воины приветствовали речь царя. Решение было принято, и Октомасада, встав, торжественно приказал готовиться к походу.
В неистовом восторге Орик и Ситалка бросились к своим шатрам. Крики увеличивали общее возбуждение. Становище было полно шума и говора; разбирались шатры, имущество грузилось в крытые лыком и войлоком кибитки; воины рассыпавшиеся по степи, сгоняли табуны, арканами ловили разбегавшихся лошадей. Рогатый скот и громадные стада овец собирались в одно место — приказано было перегнать их вперед, ближе к границам.
