Мика Валтари - Тайна царствия
Толпа не давала свободно проехать по дороге, так что если бы я даже захотел продолжить свой путь, то не смог бы этого сделать. За свою жизнь мне часто приходилось видеть распятых на крестах злоумышленников и я всегда останавливался, чтобы вид их агонии мог закалить мое сердце и позволил в дальнейшем бесстрастно смотреть на человеческие страдания. В цирке мне приходилось видеть тысячи других, куда более жестоких смертей, но там они, по крайней мере, внушают страх, тогда как распятие на кресте представляет собой позорную и длительную смерть для провинившегося. Не могу не радоваться тому, что принадлежу к числу римских граждан и что даже если я совершу какой-нибудь поступок, из-за которого буду осужден на смерть, то умру быстро, от удара меча.
Если бы мой разум находился в другом состоянии, я бы, бесспорно, отвернулся бы от этого дурного предзнаменования и во что бы то ни стало продолжил свой путь. Однако, по необъяснимой для меня причине, вид трех крестов лишь усугубил мое угнетенное погодой состояние, хотя судьба приговоренных ни в коей мере не имела ко мне никакого отношения. Не знаю почему, но я знал, что так и должно было произойти: взяв осла за недоуздок, я сошел с дороги и, продираясь сквозь толпу, направился к месту казни.
У подножья крестов несколько сирийских солдат, принадлежащих к двенадцатому легиону, лежа на земле, играли в кости и попивали терпкое вино. Казненные не могли быть рабами или обычными преступниками, поскольку помимо солдат здесь находился их центурион.
Поначалу я с безразличием осмотрел распятых: тела их напряглись от боли. Затем мое внимание привлекла табличка, установленная на среднем кресте, прямо над головой казненного, надпись на которой была сделана на греческом, латинском и местном языках и гласила: «Иисус из Назарета, царь Иудейский». Первоначально смысл написанного ускользнул от меня, я не знал что думать. Затем я обратил внимание на терновый венец, одетый на склонившуюся голову умирающего так, как одевается царская корона. Из ран, причиненных его твердыми шипами, сочилась кровь.
Неожиданно табличка и лицо осужденного скрылись от моего взгляда: солнце вдруг зашло и наступила такая непроглядная темнота, что с трудом можно было различить очертания стоявших совсем рядом людей. В наступившем затмении смолкли птицы притихли люди, слышны были лишь стук костей, которые игроки бросали на щит, да прерывистое дыхание казненных.
В предыдущем письме, Туллия, я писал тебе наполовину всерьез, что собираюсь покинуть Александрию и пуститься на поиски иудейского царя, и вот он – передо мной, распятый на одном из холмов у ворот Иерусалима, и все еще при дыхании. И тогда мне стал понятен смысл прочитанных слов, а при виде тернового венца на его голове не осталось никаких сомнений в том, что я нашел того, кого искал, человека, рождение которого было, предсказано соединением Сатурна и Юпитера под знаком Рыб, иудейского царя, который, согласно Писаниям, пришел править миром. Мне нелегко объяснить, почему и как я понял это со всей очевидностью; возможно, ощущение тревоги, которое я испытывал с первых же часов этого дня, подготовило меня к столь необычной встрече.
Наступившая темнота послужила мне облегчением, поскольку скрыла от меня его агонию во всем ее ужасе. Тем не менее я успел заметить, что он был сложен на римский манер, поэтому выглядел куда более жалким, чем двое его товарищей по несчастью – крепких мужчин, судя по внешнему виду, до этого промышлявших с помощью топора и веревки.
Когда небо стемнело, природа и люди какое-то время молчали. Затем стали раздаваться исполненные беспокойства и ужаса крики. Я также успел подметить, что центурион растерянно поглядывал на небо. Мои глаза привыкли к темноте, и я уже мог различать очертания окружавшего нас пейзажа и лица стоявших неподалеку людей. Толпой овладевала паника, и тогда вперед вышли несколько важных особ, судя по их головным уборам, членов синедриона, и несколько скриб в одеяниях со впечатляющими своей пышностью полами. С явным желанием привести толпу в возбуждение, они принялись выкрикивать оскорбления в адрес распятого, требуя, чтобы он доказал, что действительно является царем и сам сошел с креста, и еще много обидных слов, повторяя, видимо, то, что распятый некогда обещал толпе.
Таким образом они пытались привлечь толпу на свою сторону, и нашлись такие, что стали вслед за ними выкрикивать ругательства в адрес несчастного. Однако немало было и тех, кто хранил упорное молчание, словно решив скрыть свои подлинные чувства. Судя по лицам и одежде, толпа состояла в основном из людей, занимавших скромное положение, здесь было немало крестьян, пришедших в Иерусалим на праздник Пасхи. Мне показалось, что в глубине сердца они испытывают глубокое сострадание к своему распятому царю, хотя и не выказывают его, опасаясь легионеров и собственных правителей. Многие женщины плакали, скрыв лица за тканями.
Услышав крики, осужденный с трудом приподнял не слушавшуюся его голову и выпрямился, опираясь о брус, к которому были пригвождены его ноги. Он был распят с согнутыми в коленях ногами, дабы не смог слишком быстро умереть от удушья. Он с большим усилием глотнул воздух, а по его окровавленному телу пробежали судороги. Затем открыл померкшие глаза и осмотрелся вокруг так, словно что-то искал. Однако ничего не ответил на оскорбления; он использовал остатки сил, чтобы выносить страдания собственного тела.
Двое других сохранили еще достаточно энергии. Тот, что был слева, воспользовался всеобщим возбуждением, чтобы скорчить людям несколько гримас, а затем, повернув голову к тому, которого окрестили царем, присоединился к долетавшим снизу оскорблениям.
– Разве ты не Сын Божий? Спасись же сам и спаси нас вместе с собой!
Однако тот, что был справа, ответил ему, выступив в защиту царя:
– Мы страдаем, справедливо расплачиваясь за свои деяния, а он не сделал ровно ничего плохого!
И смиренным, исполненным грусти голосом он обратился к царю:
– Иисус, вспомни обо мне, когда пребудешь в царствии своем!
И он еще говорил о царствии, находясь в подобном положении и так близко от смерти! Если бы я остался прежним, подобная верность всего лишь искренне рассмешила бы меня; однако теперь у меня не возникло никакого желания смеяться. Их разговор был слишком уж мрачным. Мое удивление возросло, когда царь иудеев, выбиваясь из последних сил, повернул к своему спутнику по несчастью голову и сдавленным голосом попытался его утешить:
– Правду говорю тебе – сегодня ты будешь вместе со мной в раю.
Я не смог уловить смысла этих слов. Мимо меня прошел один из скриб, он подозрительно всматривался в толпу. Я загородил ему путь, желая расспросить о происходящем.
– Что имел в виду ваш царь, говоря о рае? Почему его распяли, если он не сделал ничего плохого?
У доктора права вырвался насмешливый хохот.
– Сразу видно, что ты не из Иерусалима! – ответил он. – Не станешь же ты верить словам разбойника больше, чем старейшинам и римскому правителю, приговорившим его к смерти? Он считал себя царем иудеев и тем самым совершил святотатство! Даже находясь на кресте, он хулит Бога, говоря о рае!
И он плотнее укутался в свои одеяния, чтобы его полы случайно не задели моей одежды. Это движение показалось мне оскорбительным.
– Я еще во всем этом разберусь! – воскликнул я.
Он бросил на меня угрожающий взгляд.
– Не лезь не в свои дела! – предупредил он. – Ты, похоже, не принадлежишь к числу его последователей. Он совратил немало людей, но теперь уже не сможет никого сбить с пути истинного. И не жалей его: он возбуждал толпы и подстрекал их к волнениям, он еще хуже, чем те двое, рядом с ним.
Мое сострадание к приговоренным переросло в ярость; я оттолкнул скрибу и, позабыв о своем положении и своем осле, подошел к центуриону, обратившись к нему на латинском языке, чтобы мои слова прозвучали весомее.
– Я – римский гражданин, а этот иудей угрожает мне!
Центурион, бросив на меня беглый взгляд, измученно вздохнул и принялся воинственным шагом расхаживать у края толпы время от времени отодвигая ее, чтобы расчистить место у подножия крестов. Затем, в доказательство своей образованности, он приветствовал меня на латыни, но сразу же перешел на греческий.
– Спокойствие, брат! Если ты действительно римский гражданин, твоей гордыни не пристало пускаться в ссору с иудеями, особенно перед субботой.
Затем он крикнул, обернувшись к толпе:
– Давайте! Давайте! Расходитесь по домам! На сегодня хватит болтовни и чудес! Возвращайтесь домой есть своего жареного ягненка, и да станет вам какая-то кость поперек горла!
Из этого я понял, что в толпе находились люди, действительно ждавшие чуда, быть может того, чтобы их царь сам спустился с креста? Они молча стояли в стороне от других, побаиваясь своих священников и скриб. Кое-кто прислушался к словам центуриона и направился к городу, путь к которому немного освободился.
