Пол Догерти - Тёмный рыцарь
— Рыцарь! — Теперь сержанты крепко держали Майеля, а служитель ордена, командовавший ими, велел и де Пейну двигаться вперед.
По крутым ступеням они спустились в холодную тьму и прошли по сводчатому коридору. Сильно пахло постным маслом и смолой, а стены по обе стороны блестели от влаги — похоже, сквозь них просачивалась вода. Открыли дверь, ведущую в темницу, де Пейна и Майеля втолкнули внутрь, и они присели на соломенные матрасы.
— Когда же, — спросил де Пейн, — настанет конец этому?
— Скоро. — Майель прополз по камере, взял лампу и поставил между матрасами.
— А все же, почему? — не унимался де Пейн. — Почему убили графа Раймунда?
— Слухи разбегаются, как мыши в амбаре, — пробормотал Майель. — Разве граф не был одним из тех знатных сеньоров, что захватывают земли, делят эту страну, будто хлебную лепешку? Бароны грызутся из-за крошек. — Майель посмеялся собственной шутке. — Сытые сеньоры, которых поддерживают совсем уж объевшиеся попы.
— Так кто же убил его и за что?
— Ну, поговаривают о любителях гашиша,[32] ассасинах, тайной исламской секте, которую возглавляет Старец Горы. Их ненавидят франки и проклинают турки. По слухам, это они и убили графа. А живут они, как и их вожди, в тайных убежищах высоко в горах и готовят нам погибель. Право же, Эдмунд, — голос Майеля смягчился, — неужто ты не слыхал этих легенд? Например о том, что когда Старец выходит к своим подчиненным, перед ним глашатай несет огромную датскую секиру, окованную серебром по всей длине рукояти, а перехватывают рукоять туго завязанные узлы. При каждом шаге глашатай выкрикивает: «Дорогу тому, в чьих руках — судьба королей!»
Голос Майеля зазвенел, заметались по стенам тени, и де Пейн вконец растревожился.
— Но почему граф Раймунд? Почему ассасинам нужен был именно он?
— А бог его знает…
— И почему, интересно, для его охраны из Шатель-Блан отправили именно нас?
— Про то, Эдмунд, ведают лишь Господь Бог да наш Великий магистр. Нас ведь год не было в Иерусалиме, мы были заперты в ливанской цитадели.
— Ну, ты-то заперт не был, — возразил де Пейн, ерзая на жестком матрасе. — Ты же был гонцом, ездил и в Иерусалим, и в другие места, — он умолк, заслышав пронзительный звук трубы, а вслед за ним отдаленный перезвон колоколов: в положенный час братьев сзывали на очередную молитву.
— Время крадется, — пробормотал Майель, — как тать в ночи. При свете дня, Эдмунд, тайное станет явным.[33] Да, я был орденским гонцом. Собирал слухи, вникал в разговоры, отделяя зерна от плевел.[34] Тебе был знаком Уокин, один из наших братьев, англичанин?
Де Пейн отрицательно покачал головой.
— Тот, которого изгнали из ордена!
— А за какие провинности?
— Кое-кто говорит, что за колдовство, за то, что баловался черной магией, вызывал демонов, слуг Князя тьмы. Всей правды я не знаю. Поговаривают, что его схватили, тайно судили и признали виновным. Постановили заковать в цепи и отослать назад, в Англию. Доставить его туда поручили другому англичанину, Ричарду Беррингтону. Ты знаешь Беррингтона?
Де Пейн вновь отрицательно покачал головой.
— Ну, да какая разница, — вздохнул Майель. — Похоже, Уокин сбежал. А Беррингтон исчез бесследно, так люди рассказывают.
— Так может, Великий магистр хочет, чтобы и мы поступили так же?
Майель захохотал и затряс головой.
— Да нет, брат, ему это не нужно.
— Что же все-таки случилось? — возвратился де Пейн к мучившему его вопросу. — Что на самом деле произошло в Триполи? Почему там оказались мы? И за что все-таки убили графа Раймунда?
Майель ничего не ответил. В коридоре раздались гулкие шаги. Повернулся ключ в замке, дверь распахнулась и возникший на пороге сержант сделал им знак следовать за ним.
Бертран Тремеле ожидал их в восьмиугольной палате на первом этаже своей резиденции. Стены были увешаны яркими многоцветными гобеленами. Один изображал событие полувековой давности — падение Иерусалима. Второй отражал историю тамплиеров: от основания ордена до той поры, когда его покровителем стал святой Бернар Клервоский. Третий описывал признание ордена Папой и издание буллы «Milites Dei et Militia Dei».[35] Папа был изображен в центре, а по бокам от него — святой Петр и святой Павел; в руках понтифика была булла, означавшая, что орден находится под его покровительством; ее название было начертано на серебряном язычке как слова, исходящие из уст Папы.
В окружении всего этого великолепия восседал Тремеле в высоком кресле, за покрытым лаком большим столом из кассии.[36] В дальнем углу комнаты два писца переписывали какие-то документы, а третий лил на свитки расплавленный воск, чтобы оттиснуть на них печать ордена: два Отвергающих Богатство Рыцаря на одном коне — это подразумевало сразу и товарищество, и смирение. Трудно было обнаружить эти добродетели, глядя на багровое лицо вспыльчивого Тремеле или же на его роскошные палаты, богато украшенные, с расстеленными на полу коврами из чистой овечьей шерсти, со свечами из чистого пчелиного воска. Тремеле откинулся на спинку кресла и направил перст на де Пейна и Майеля.
— Завтра на собрании капитула вы будете восстановлены в наших рядах. Дабы к этому подготовиться… — Он поднял руку и щелкнул пальцами. Один из писцов поднялся со своего места, снял с крючка два плаща и поспешил к столу. Де Пейн и Майель завернулись в эти плащи, сели на подставленные им табуреты. — Дабы подготовиться к этому, — повторил Тремеле, — вы прочитаете труд великого Бернара «De Laude Novae Militiae».[37]
— Я уже читал, — недовольно отозвался Майель.
— Что ж, перечитаешь еще раз.
— Владыка! — Де Пейн старательно подбирал слова. — Что же произошло в Триполи?
— Графа Раймунда убили ассасины, они же низариты, мусульманские еретики, которые скрываются от всех у своего князя, так называемого Старца Горы. А вот за что? — Тремеле скривился. — Граф совершил нападение на караван-сарай, находившийся под их защитой. — Магистр злобно посмотрел на де Пейна, выпучив водянистые голубые глаза, воинственно выпятив подбородок; рыжая борода его встопорщилась. Всем своим видом он показывал, что никакие возражения не принимаются.
«Лжешь, — сразу же заключил для себя де Пейн. — Беснуешься, да только отчего?»
— Но еще важнее то, — продолжил Тремеле, отводя взгляд в сторону, — что граф Раймунд находился под защитой Ордена рыцарей Храма. Старца Горы необходимо усмирить, призвать к ответу, заставить выплатить компенсацию за убийство[38] и признать власть нашего ордена. Вы оба возглавите посольство, которое направится в горы. — Движением руки он остановил де Пейна, намеревавшегося возразить. — С вами будут шесть сержантов и писец. Вы должны будете потребовать от Старца и извинений, и возмещения.
— А что, если он пришлет вам в корзине наши головы, засушенные и засоленные? — сердито спросил Майель.
— На это он не пойдет, — успокоил рыцаря Тремеле. — Он уже прислал мне письменные заверения. Вас примут с почетом.
— Он что же, отвергает обвинение? — поинтересовался де Пейн.
— Ничего он не отвергает, ничего и не предлагает.
— А что убийцы? — настаивал Майель. — Удалось найти их тела?
— Не удалось, — Тремеле покачал головой. — Попробуй опознай их после такой кровавой бойни — отрубленные головы, конечности, части тел.
Великий магистр пожал плечами.
— Так почему же обвинили ассасинов? — добивался истины де Пейн.
— Низаритов, — поправил Майель. — Так на самом деле называют этих еретиков!
— Они гнусные убийцы и грабители, — возразил ему де Пейн. — Но все равно: какие у нас доказательства, что это их рук дело?
— Тела действительно не найдены, — произнес Тремеле. — Зато найден их медальон, знак, который они обычно оставляют на трупах своих жертв. — Он кивнул писцу, и тот протянул ему медный кружок, примерно три с половиной вершка[39] в диаметре: по ободу глубоко вырезаны какие-то символы, а в центре — змея с разинутой пастью.
Де Пейн и Майель внимательно рассмотрели медальон, потом вернули писцу, и тот тут же достал два длинных изогнутых кинжала, рукояти которых, сделанные из слоновой кости, были украшены кроваво-красными лентами. Де Пейн вспомнил, что видел такой кинжал в руке одного из убийц в коричневых рясах, когда те бросились на графа.
— Нашли только эти два, — пролаял Тремеле. — Такой улики достаточно, по крайней мере, пока. И вот еще что… — Он помолчал немного. — Я сказал, что с вами отправятся шесть сержантов и писец. Последний вызвался добровольно. — Он снова щелкнул пальцами и прошептал что-то на ухо одному из писцов, который тут же выбежал из комнаты и вскоре возвратился с человеком, одетым в темную рясу тамплиера-сержанта.
