Андрей Серба - Таинственный обоз
— Небось там, где их оставили за ненадобностью или в спешке. Вон за тем сараюшком приткнулись, коли их ваши соколики уже в другое место не перетащили, — и старуха указала пальцем в маленькое подслеповатое окошко.
Действительно, за указанным старухой сараем стояли трое саней, доверху нагруженных бочонками.
— Осмотреть все до единого, — приказал прапорщик уряднику. — Скажи казакам, пусть ищут на них знак: два маленьких цветочка. За каждый такой бочонок плачу по рублю серебром.
Однако, несмотря на старания казаков, ни одного бочонка с лилиями обнаружить не удалось. Приказав для верности все их распечатать, Владимир Петрович убедился, что бочонки наполнены только порохом. Но если осмотр оставленных французами саней и их поклажи прапорщика заметно раздосадовал, то урядника, наоборот, привел в неописуемый восторг. Довольно щуря глаза и потирая от радости нос, он наклонился к уху офицера, доверительно шепнул:
— Дурни эти францы, ваше благородие. Забыли возле саней со страху наливку, коей их в святой обители одарили.
Прапорщик, поглощенный совсем другими мыслями, с недоумением взглянул на урядника, равнодушно пожал плечами.
— Зачем она им? Только лишняя тяжесть и морока. У французов сейчас головы об ином болят.
— Ничего, пускай напоследок поболят, недолго осталось. Догоним — совсем без голов оставим. А що прикажете с наливкой делать, ваше благородие? — спросил урядник, с нескрываемым вожделением поглядывая на монастырские бочонки.
— Откуда я знаю? Спроси у сотника.
Командир сотни, не посвященный Владимиром Петровичем в тайну французского обоза, а потому не проявивший ни малейшего интереса к оставленным на подворье саням, спокойно сидел в избе на прежнем месте. Старуха услужливо расставляла перед ним на столе нехитрую крестьянскую снедь.
— Откушай, родимый. Небось устал и проголодался.
Остановившийся в дверях урядник, желая привлечь к себе внимание, громко кашлянул.
— Доброй вечери, пан сотник, — проговорил он, когда офицер кинул в его сторону взгляд. — Уж больно хороша закуска! Под такую не грех и чарку пропустить, особливо в непогоду.
— Верно, друже! Где только ту чарку взять?
— Сыщем, пан сотник, — широко ухмыльнулся казак. — Францы бросили на подворье у саней пять бочонков наливки, коей разжились недавно в монастыре. Не знаю, как в обители насчет святости, а в наливках там разбираются добре: сам пробовал и убедился.
Командир сотни мгновенно повеселел, махнул уряднику рукой.
— Тащи бочонок сюда. А еще один отправь хлопцам, что в лесу да на мосту возятся. Пускай маленько согреются изнутри.
Владимир Петрович тронул офицера за локоть.
— Может, не стоит связываться с сим зельем? Ведь оно побывало в неприятельских руках. А один бочонок распечатан и даже начат… Всякое может случиться.
— Никак нет, ваше благородие, ничего, окромя услады, быть не может, — тотчас откликнулся от двери урядник. — Я самолично осмотрел все бочонки и заверяю, що четыре из них, как из монастырских подвалов… не повреждены, по звуку наполнены доверху, на затычках нетронутые монастырские печати. Так що можете пить смело, пан сотник: я в этих делах толк разумею и никогда не подведу, — уверенно заявил он. — А сомневаетесь, готов немедля вкусить зелье из вашего бочонка первым. Коли жив останусь, пейте следом.
Однако командир сотни, истинный казак и потому любитель выпить не меньше подчиненного, уже не слушал его.
— Мать, — обратился он к старухе, — найди-ка нам из чего хлебнуть монастырского дара. Да и лучка принеси на стол побольше: с салом он пойдет на закуску за милую душу.
— Сейчас, родименький, сейчас, — засуетилась старуха, быстро шныряя по избе глазами в поисках посуды. — Куда все запропастилось, с глаз сгинуло?
— Ты что, мать, совсем ослепла? — удивился сотник. — Кружки рядом, вон у тебя под рукой.
— Вправду, сынок, — обрадовалась старуха. — Спасибо, что подсказал, совсем слаба глазами стала. Сейчас и лучку найду.
— Чего его искать? — с раздражением проговорил от дверей урядник, крайне болезненно воспринимавший все, что оттягивало наступление желанной для него минуты. — Он завсегда в сенях на стене связками висит. Проходи, бабка, — и он посторонился, чтобы пропустить женщину в сени. — Щось совсем ты не в ладах с памятью.
Старуха, торопясь прошмыгнуть мимо казака, зацепилась волочащейся ногой за косяк и наверняка распласталась бы на полу, не подхвати ее урядник вовремя за плечи.
— Спасибо, миленький, спасибо, — прошамкала старуха, с неожиданной для своего возраста силой вырываясь из рук казака и моментально исчезая в сенях.
Урядник, оставшись один, оторопело вытаращил глаза, несколько раз с присвистом потянул носом воздух. На его лице отразились смятение и растерянность. Однако голос сотника быстро вернул его к действительности.
— Чего застрял в дверях? Тащи бочонок живей!
— Зараз, пан сотник! — обрадовано воскликнул урядник, поворачиваясь к выходу.
Но с улицы, загораживая двери, входили несколько казаков. Один, косясь на старуху, что-то зашептал уряднику на ухо, после чего тот незамедлительно подошел к офицерам.
— Пан сотник, хлопцы нашли в лесу порубанных людей. Мужики, бабы, детишки — всего восемь душ. Наверное, здешние, що мыслили от францев в чащобе схорониться. Казаки решили предать тела земле и спрашивают, надобно ли кликать на погребение старуху. С одного боку глянуть, среди убитых могут быть ее родичи, с другого — как бы она от дряхлости и волнения сама при похоронах Богу душу не отдала.
— Скажи казакам, чтобы подождали меня, — опережая казачьего офицера, ответил уряднику прапорщик и повернулся к сотнику. — Извините, что распорядился вместо вас, однако обстоятельства вынуждают меня к осторожности и быстроте действий. Ввиду этого прошу вас тоже выйти со мной на подворье,
— Какого лешего я не видывал на морозе? — недовольно пробурчал командир сотни. — Как будто нельзя здесь все обговорить.
— И все-таки прошу вас выйти, — настойчиво повторил прапорщик. — Даже не прошу, а настоятельно требую.
Набросив на плечи бурку, сотник в сопровождении урядника не спеша последовал за Владимиром Петровичем, который вышел на улицу первым и уже беседовал с пришедшими казаками.
— Убиенных восемь, двое вовсе младенцы-несмышленыши, — рассказывал один из черноморцев. — Лежат на берегу в камышах, а сверху на скорую руку валежником закиданы…
— Как одеты? — перебил его прапорщик.
— Кто во что. Мужики в рубахах, бабы в сарафанах, детишки вовсе босые. Видать, не дали им францы перед смертью даже как следует одеться.
— Вокруг изб и в лесу никаких людских следов не встречали? Может, кому-то удалось ускользнуть от французов?
— Чего не видели, ваше благородие, того не видели. Да и как убежать можно было? Их как вывели всех разом, так и порубали у болота в одночас. К чему подобное злодейство?
— Ступайте и похороните убитых по христианскому обряду, — сказал прапорщик. — И поторопитесь с починкой моста.
Когда казаки ушли, Владимир Петрович с непонятным сотнику возбуждением быстро заговорил:
— Слышали? Казаки убеждены, что здешние обитатели не разбежались и не прятались, а были уведены французами из своих жилищ. Представьте, эта же мысль пришла в голову и мне, однако потом старуха уверила нас в их бегстве. Но, помилуй Бог, кто же бежит зимой в лес полуголым неизвестно на какой срок да с босыми детьми? Набросить на плечи зипун или шубейку дело секунды, а верхняя одежда якобы сбежавших по избам… Потом, от чего им бежать? Французы в шубах или плащах, один из них прекрасно говорит по-русски, поэтому их отряд везде сходит за наш. Скрывать свою численность или наличие обоза неприятелям нет смысла: они знают, что мы осведомлены о них полностью. Зачем же им понадобилась сия нелепая жестокость, тем паче, что это первый случай ее проявления? Получается, убитые были им в чем-то опасны или могли стать таковыми в дальнейшем. Но ежели по какой-то неясной для нас причине французы решили отправить всех жителей на тот свет, почему оставили в живых сию старуху? Не нашли на печке? Сомневаюсь. А может, наша встреча с ней один на один им и требовалась, а другие обитатели могли ей помешать? Но чего с помощью старухи они могли надеяться достичь? — в раздумье проговорил прапорщик. — Какая-то несуразица получается.
Сотник потрогал усы, потер подбородок.
— Действительно, слишком мудрено. Хотя, по правде сказать, бабка мне тоже не нравится. Не может сыскать в собственной избе чашки, не ведает, где лук хранится. Да и как она могла узнать про оставленные французами за сараем сани? Уверяет, что весь сегодняшний день с лежанки не спускалась, но ведь с печи сарая-то не видать. Даже если подглядывала за неприятелями в окошко, то из него заметен лишь угол сарая, но никак не место, где стоят сани. Выходит, французы сами сказали бабке про оставленные пожитки? Вряд ли… Как ни кинь, а старуха что-то не договаривает или хитрит. Но для чего? Может, совсем из ума выжила? Непохоже… Верно, прапорщик, не все чисто с нашей бабкой получается, — согласился с выводами Владимира Петровича казачий офицер.
