Тимоти Финдли - Пилигрим
Сибил налила себе еще виски и придвинула дневник к свету.
Сон. Записан в шесть часов утра.
Образ барана. Одного-единственного.
Забавно? Я не уверен. Похоже, это связано не столько с моим разговором с Джеймсом о мистере Блеете, сколько со сновидениями о сырой земле и отдаленных вспышках света. А кроме того, баран молчит. Он не блеет. Стоит в профиль, повернув голову так, чтобы видеть меня, и смотрит почти обвиняющим взглядом. «Зачем ты привел меня сюда?» — словно спрашивает он, хотя вокруг царит полная тишина.
Я оглядываюсь по сторонам и начинаю понимать, где нахожусь. На сей раз здесь безлюдно. Земля пропитана влагой, хотя и не похожа на болото. Трава примята дождем. Я стою посреди просторного поля, которому не видать ни конца, ни края. Горизонта нет — только земля. Возможно, я смотрю на себя сверху вниз. По крайней мере мне так кажется — хотя, как это бывает во сне, я гляжу на барана не с высоты, а в упор.
Вокруг на мили вперед тянутся рвы. Не просто канавы, какие бывают на обочинах дорог: они глубже и выглядят так, слово люди вырыли их лопатами и кирками, аккуратно подровняв края. Может, это рвы для канализационных труб? Или же их заполнят камнями и цементом, и они станут фундаментом для какого-то гигантского здания? А может, здесь построят забор, чтобы оградить поле, на котором я стою… Поле — или монастырский двор. Или погост.
Я стою не шевелясь. И хотя я знаю, что одет, но не имею ни малейшего понятия, во что. Не могу рассмотреть, какого цвета мой рукав. Не соображаю, из какой ткани сшита одежда и какой у нее покрой. Я чувствую лишь ее свинцовый вес.
Что-то происходит. Я не знаю что. Но что-то громадное то ли падает вниз, то ли взрывается. Дождь внезапно становится горячее, почти ошпаривает. Я протираю глаза, но по-прежнему не двигаюсь с места, а когда оглядываюсь по сторонам, то вижу поток баранов, которые начинают собираться во рвах. «Поток» — самое верное слово. Они текут со всех сторон, волнообразно покачивая спинами и продвигаясь вперед, так что траншеи колышутся рябью. Когда рвы заполняются бараны останавливаются, словно ожидая команды, которой я жду вместе с ними.
Тишину не нарушает ни единый звук. И хотя ветер вздыхает постоянно, вздохи его не становятся ни громче, ни тише. И тон остается тем же. Он просто существует, не меняясь. Ветер дует сквозь все мои сны, всегда где-то вдали. А деревьев, ветви которых придают ветру звук, никогда не видно.
Эти слова появляются под моей рукой, словно по волшебству, и ветром проносятся по страницам. Во сне я не осознаю, что они мне знакомы. Я просто записываю их.
Спины в овраге рывком подаются вперед — и замирают.
«Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, dona eis requiem».
«Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Евангелие от Иоанна, 1:29), даруй им вечный покой!
Тишина стала вселенской.
Что мне приснилось
Что мне снится?
Что это за место, столь суровое и беспощадное? Забитое битком, однако пустое на вид и такое печальное, словно сама земля впала в вечную скорбь? Боюсь, это скотобойня, а мы все — бараны.
То, что я знаю о прошлом, превращает будущее в такое бремя, которое мне нести не под силу. Хоть бы лучик дневного света увидеть! Услышать бы какой-нибудь другой голос, кроме моего собственного!»
Сибил закрыла дневник. Она плакала. Сперва она даже не поняла почему — но потом ее осенило. Из-за слов «даруй им вечный покой». Заветная мечта Пилигрима.
Перед сном она попросит Фиби завернуть дневники и положить их в шкаф.
До следующего раза.
7— Вы уверены, что рассказали мне все?
— О чем?
— О ваших отношениях с мистером Пилигримом.
Глядя на Сибил на следующее утро, Фуртвенглер казался не дружелюбным врачом, а скорее прокурором. Говорил холодно, а вопросы задавал почти бестактные.
— Не знаю, на что вы намекаете, доктор, но могу сказать, что мистер Пилигрим не мой любовник. И никогда им не был.
— Я этого не говорил.
— Но думали.
— Да, вы правы. Однако я никогда не позволил бы себе вдаваться в детали. То, что вы с мистером Пилигримом делаете…
— Не оправдывайтесь, герр доктор. Я прекрасно вас понимаю. Мы с мистером Пилигримом ничего не делаем. Вы когда-нибудь слыхали о простой дружбе?
— Простая дружба между мужчиной и женщиной — явление довольно редкое, леди Куотермэн. Вы наверняка знаете это по опыту.
— Я ничего подобного не знаю.
— А у вашего мужа есть подруги?
— Подруги и друзья женского пола — это не одно и тоже. И вынаверняка знаете это по собственному опыту, доктор.
Они сидели в зеленых креслах в приемной, озаренной горящим камином, и смотрели друг на друга — оба настороже, оба готовые дать отпор. Доктор Фуртвенглер не сомневался, что леди Куотермэн ему солгала. В свою очередь, Сибил начала терять к нему доверие. С какой стати она должна терпеть такое хамство?!
— Вы говорите, что не были любовниками, — сказал доктор. — Но мне необходимо понять природу ваших взаимоотношений.
Этот вопрос показался Сибил Куотермэн наглым и глупым.
— Скажите по крайней мере: давно вы с ним знакомы?
— Целую вечность.
— Прошу вас, леди Куотермэн!.. Чем больше вы мне расскажете, тем скорее я смогу ему помочь. «Целую вечность» — это не ответ.
— Почему?
— Для того, что мне необходимо знать, вечность — слишком неопределенное понятие. Оно может означать что угодно.
— Ладно, — вздохнула Сибил. — Мне было двенадцать. Ему — восемнадцать.
— Двенадцать и восемнадцать. Значит, вы познакомились в…
— В 1880 году. Тогда умер мой отец.
— А мистер Пилигрим?
— Я нашла его в саду.
— Простите?
— Я нашла его в саду. Это было в Чисвике.
— В Чисвике?
— Да, я там выросла. В западной части Лондона, около реки. Темзы.
— Вы там родились?
— Нет, хотя и могла бы. Понятия не имею, где я родилась.
Мне никто не говорил.
— Ясно. Значит, вы нашли мистера Пилигрима в саду.
— Да. Летом, в августе. Отец умер накануне, и моя мать была в отчаянии. Она хотела, чтобы мой брат Симс был рядом с ней. А меня видеть не желала. Я была этому только рада, потому что сама не находила себе места от горя. Было ранее утро. Я не спала всю ночь. Я вышла в сад в ночной рубашке, босиком. До сих пор отчетливо помню ощущение травы и росы под ногами. На мне было что-то накинуто — по-моему, шерстяное одеяло. Голубое… У вас есть сигарета? Мне хочется курить.
Доктор Фуртвенглер встал и протянул серебряный портсигар. Сам он тоже взял сигарету и прикурил обе от щепки, которую вытащил из камина.
Сибил откинулась на подушки и сощурилась, глядя на огонь. Дым от сигареты колечками клубился вокруг ее лица. При свете дня ее красота была еще разительнее, хотя сама маркиза, похоже, этого не осознавала. В ее внешности не было ничего искусственного. Бледное лицо, зачесанные назад волосы, сине-фиолетовые глаза — все от природы, без прикрас. Из украшений на ней была лишь нитка жемчуга, обручальное и свадебное кольца да маленькая брошка из оправленной в серебро зеленой яшмы, приколотая к платью. Фуртвенглер заметил также родимое пятно на запястье под ладонью — красноватую, еле различимую полоску, похожую змейку.
— Вы говорите, что вышли в сад. Рано утром?
— На заре. Было уже светло, хотя солнце еще не встало. Наш сад в Чисвике обнесен забором — старым серым, увитым плющом и диким виноградом. Осенью забор становится оранжево-красным, словно пылает. Но в то утро он был зеленым. Сочные, плотные виноградные гроздья, почти закрывающие камни… И деревья. Это было изумительно. Прекрасно. К одному из деревьев, дубу, была приставлена лестница. Не знаю зачем, я просто помню, что она там была. И…
— И что?
— Возле лестницы, на траве под дубом лежал молодой человек.
— Мистер Пилигрим?
— Да, мистер Пилигрим. Никогда в жизни не видела таких красивых людей. Даже статуи или картины не шли с ним ни в какое сравнение. Живые люди — тем более… Волосы цвета меди — как пламя, а лицо… Да вы сами видели. Прозрачная кожа, полные губы, орлиный нос… На нем была голубая куртка и светло-серые брюки. Белая рубашка без галстука. Я… Видите ли, он спал. А я смотрела на него и думала, что в саду каким-то образом очутился бог. Брошенный всеми.
— И когда он проснулся?
— Я сама его разбудила. Мне было невыносимо смотреть, как он лежит там в росе. Я была уверена, что он простудится насмерть, поэтому я подошла и тронула его ступню пальцами ног. Увидев меня, он улыбнулся и сказал: «Мне снился сон…»
— Сон?
— Да. Он сказал, что уснул и ему приснился сон.
— Но что он делал в вашем саду? Как он туда попал?
— Я спросила его об этом, очень деликатно. Я совсем не боялась его, мне просто было любопытно. И конечно же, я не хотела, чтобы он ушел.
— И что он ответил?
