Аркадий Крупняков - АМАЗОНКИ
Годейра спустилась с подножья храма, встала на колесницу, подняла над головой меч Ипполиты:
— Взываю я к тебе, Арей, великий бог войны! Даруй нам ярость в битве, даруй мне силы, чтобы я этим священным мечом разила всех врагов, чтоб не знали мы поражений в этом походе. Знайте, дочери Фермоскиры, мы идем в дальнюю Кабиру. Великая и могучая Ипполита! Даруй нам победу на полях битвы!
И вся площадь в едином дыхании повторила за царицей:
— Даруй!
Вложив меч в ножны, Годейра поклонилась храму, положила руку на плечо возничей. Та дернула вожжи, тройка встала на дыбы, затем рванула колесницу и. вымахнула через проход между рядами на главную улицу, ведущую к крепостным воротам. За ней, грохоча копытами о мостовую, устремились конные сотни.
Зимний поход на Кабиру начался.
Годейра сказала себе: после зимнего похода она должна сделать Лоту полемархой. Еще в начале пути они договорились: царица приведет войско к городу и там всю–власть над ним передаст Лоте. Царица верила в подругу, знала, что она проведет бой не только решительно, но и умело. Когда Лота вернется домой с победой, противницы в Священном Совете прикусят языки.
Поэтому все дорожные заботы царица взяла на себя: она шла впереди сотен, высылала разведчиц, искала место для привалов, заботилась о корме для лошадей. Лота шла в хвосте колонны, ей велено было сберегать свои силы для боя.
Легко катится по накатанной дороге колесница. Кони идут ровной рысцой. Чокея сидит на облучке, Лота лежит на шкурах: не то спит, не то дремлет. Дорога нескончаемо длинная, ярко светит луна. От земли идет пар, конец; южной зимы всегда теплый. За день солнце нагревает почву, ночью становится чуть холоднее, и земля дышит запахами весны и возрождения. Чокею тоже клонит ко сну, она изредка оборачивается, бросает взгляд на освещенное луной лицо Лоты, думает. От Лоты веет силой, свежестью и чем?то радостным, необъяснимым. Ей бы в эту пору любить, дарить ласки, сплетать венки из цветов... А она вместо этого трясется на жесткой колеснице, а завтра, быть может, начнет разить врагов мечом и копьем, а лицо ее будет пылать яростью. И словно угадав мысли возничей, Лота, не открывая глаз, спросила;
— Скажи, Чокея, ты любила когда?нибудь? У тебя был... мужчина?
С Чокеи дремоту сняло как рукой. Амазонки никогда при ней не говорили о мужчинах. Они, как ей казалось, презирали их и считали основными врагами. Если нужда заставляла амазонку произносить слово «мужчина», она всегда добавляла «этот презренный скот».
— Там, на моей родине, остался жених. А может, его убили в налете, — грустно отвечает Чокея. — А ты, госпожа, любила?
— Мужчину нельзя полюбить, —Лота открыла глаза, приподнялась на локтях. — Он грязный и дурно пахнет.
— Но мы идем за мужчинами.
— Трутень — не мужчина. Его вымоют в священной воде Фермодонта.
— Амазонки?
— Что ты — рабыни. До агапевессы амазонка ни за что не прикоснется к мужчине рукой. Только оружием.
— Ты была на агапевессе?
Лота отрицательно покачала головой.
— Почему? Ведь ты, я знаю, четырежды бывала в зимних походах и приводила немало пленных.
— Я продавала их. Моя мать не хочет иметь рабынь... Мы строили дом, и нужны были деньги.
— Я не знала, что пленных можно продать. Кому?
— Мало ли кому. Гоплиткам, храмовым. Они не ходят в зимние походы. Гоплиткам нужно охранять город, а храмовые молятся за победу.
— Царица тоже продает?
— Годейра — нет. Она дарит. И богатые наездницы дарят тоже.
— В этот раз... ты пойдешь?..
— Не знаю. Мама всегда говорит мне: «Успеешь». Я знаю, она хочет, чтобы я не как другие... Она хочет, чтобы я сначала полюбила... В прошлые годы я думала, что это никогда не случится.
— А сейчас?
— Я потому и спросила тебя. Нынче у меня почему?то пусто в груди. Тоска какая?то. Никогда так не было.
— Я думаю... тебе пришла пора. Ты не такая, как все. Ты полюбишь.
Идут ровной рысью кони. Катится по накатанной дороге колесница. Молчат женщины. Каждая думает о своем...
На четвертый день пути сотни достигли безлюдного ущелья, и царица приказала остановиться. Сотенным было объявлено: отныне войско ведет Лота.
Лота привычно отдала приказ:
— Весь день отдыхать. Лошадей накормить досыта, вымыть. Вечером выступаем, чтобы к рассвету вырваться на равнину. На утре сторожевые сладко спят. Собьем заставы, ворвемся в город, сделаем дело и возвратимся на это место. Царица будет ждать нас.
Под вечер возвратились посланные к городу лазутчики и принесли тревожные вести. Жители Кабиры укрепили город, в окрестностях расставлены многочисленные заставы.
— Может быть, мы были неосторожны в пути, нас ждут? — предположила Лота.
— Не думаю, — ответила царица. — —Кабиряне, наверное, поняли, что мы в конце каждой зимы налетаем на города...
— Но на Кабиру мы не ходили три года.
— И все?таки они каждый раз нас ждали. А нынче ждут особенно. Раз мы давно не были, значит, появимся.
— Что делать?
— Ты полемарха. Думай.
— Наше главное оружие — внезапность. Без нее будут большие потери. Поэтому город брать не следует.
— Разумно.
— Нужно подойти к городу всей силой, загнать защитников за крепостные стены, подержать их в осаде дней пять. Одной тысячи для этого хватит?
— Я сама останусь у стен Кабиры, — сказала царица.
— Остальных я поведу на окрестные селенья, и мы добудем то, что нам нужно.
— Хорошо. За пять дней я не выпущу из Кабиры ни одного человека.
Вечером воительницы сменили походную одежду на боевую. На кожаные, в обтяжку, штаны и на такую же кирасу внахлест нашивались мелкие серебряные или бронзовые, а чаще костяные, пластинки. Издалека одежда походила на змеиную кожу или на рыбью чешую, она надежно защищала амазонок от стрел и дротиков, устрашала врагов.
На рассвете многотысячное женское войско вырвалось на равнину перед городом. Лота на своей четырехконной колеснице мчалась впереди. За нею в шесть рядов шли конные сотни. Перед каждой сотней двуконная колесница. Вся эта лавина катилась к городу, сметая все на своем пути. Передние заставы были сбиты мгновенно, вторая линия защитников города дрогнула: им показалось, что из леса вылетает ряд за рядом, и нет конца всадницам и колесницам. Мужчины в панике бросились к воротам города и закрылись.
Царица подала знак, и ее тысяча начала обтекать стены городской крепости. Остальные амазонки под предводительством Лоты разделились на две части и пошли в разные стороны. Одна вправо, в земли фарнаков, другая — в сторону халибов.
Лота в эти места ходила дважды, пути набегов ей были знакомы. Разослав наездниц по трем направлениям, себе выбрала самый опасный путь. Она взяла с собой всего лишь четыре сотни и пошла на юг. Там в горах жили богатые племена фарнаков, но достичь их селений было трудно. На горных перевалах, в узких ущельях фарнаки держали сильные заставы, и налететь на них врасплох было невозможно. Лота знала, что в узких теснинах большому войску драться нельзя, и поэтому вошла в горы с небольшим отрядом. Она надеялась пробить путь через перевал и только потом пустить в проход все свои сотни.
К ночи отряд достиг перевала. Посланные разведчицы донесли: на вершине, в самом узком месте, замечены люди, сколько их там — сосчитать не удалось. У Лоты было излюбленное время для налета — рассвет. Расставив охрану, она легла отдыхать. Утром первый бой.
В этом году фарнаки, жившие за перевалом, сумели договориться. Раньше они выставляли против мужеубийц заставы из пахарей, виноградарей и пастухов. Воевать они не умели, да и не любили, старались как можно скорее уйти домой. В начале весны каждого в доме ждали неотложные дела. И потому заставы остановить амазонок не могли, даже не всегда успевали вовремя предупредить жителей, чтобы они уходили в горы. Амазонки налетали, как смерч, и приносили страх и великие беды.
Нынче на родину возвратился Ликоп Сирота и посоветовал фарнакам сообща нанять десяток настоящих воинов. Сам он еще в детстве ушел из селения, жил в Трапезунде у греков, потом поступил в наемные войска и теперь стал настоящим бойцом. Десятка полтора селений согласились платить Ликопу деньги, чтобы он нанял дюжину таких же, как он, бойцов. В горах ждали зимнего набега амазонок, и Ликопу предстояло показать, на что он способен.
В первую очередь он устроил на перевале не одну, а четыре заставы. Повоевав рядом с греками, он перенял у них немало боевых хитростей и начал учить сельчан владеть мечом, метать копья, стрелять из лука.
В конце зимы посадил на высокие деревья постоянных сторожевых, и как только отряд Лоты появился в горах, Ликоп уже знал о нем. На первой заставе он оставил два десятка подростков и велел им при появлении амазонок сделать по несколько выстрелов из луков и разбежаться по сторонам. То же самое должны были сделать и люди второй заставы. На третьей, наиболее укрепленной и подобранной из самых надежных, протянул через заставу веревки.
