Геннадий Ананьев - Вокруг трона Ивана Грозного
Как повествует московский летописец, Девлет-Гирей бежал назад, поморив не только остатки лошадей, но и людей.
Пользуясь столь значительным ослаблением крымского войска, глава донских казаков князь Вишневецкий, вступивший в союз с Иваном Грозным, под Перекопом разбил улусы ногаев, которые ушли в поход с Девлет-Гиреем, захватили тысячи пленных и тысяч пятнадцать коней, затем казаки взяли штурмом сильную крепость Азов, которую обороняли не только крымские татары, но и турки.
Взять-то взяли, а как удержать крепость малыми силами, какими располагал князь Вишневецкий, ведь хан Крымский и султан Османской империи решили во что бы то ни стало отбить крепость. Князь Вишневецкий запросил у Ивана Грозного помощь, и тот не отказал в ней: восемь тысяч детей боярских, казаков и стрельцов во главе с Даниилом Адашевым спешно двинулись к Дону.
Чётких и строгих инструкций Даниил Адашев от Разрядного приказа, тем более от самого государя не получил, поэтому мог действовать по своему разумению, а он считал, как все разумные воеводы, что для победы важно не обороняться (подобный тактический приём хорош при необходимости), а наступать. Он послал к Вишневецкому гонца с тайным ото всех словом о намерении не пополнить гарнизон обороняющих крепость, а провести дерзкий налёт на сам Крым, что станет лучшей помощью защитникам удерживаемого ими Азова.
Операция прошла более чем удачно. Её красноречиво, хотя и кратко, описывает историк Карамзин:
«С осмью тысячами воинов он сел близ Кременчуга на ладии, им самим построенные в сих, тогда ненаселённых местах, спустился к устью Днепра, взял два корабля на море и пристал к Тавриде. Сделалась неописанная тревога во всех улусах; кричали: «Русские! Русские! и царь с ними!», уходили в горы, прятались в дебрях. Хан трепетал в ужасе, звал воинов, видел только беглецов — и более двух недель Адашев на свободе громил западную часть полуострова, жёг юрты, хватал стада и людей, освобождая российских и литовских пленников. Наполнив ладии добычею, он с торжеством возвратился к Очакову. В числе пленников, взятых на кораблях и в улусах, находились турки: Адашев послал их к пашам очаковским, велев им сказать, что царь воевал землю своего злодея, Девлет-Гирея, а не султана, кому всегда хочет быть другом. Паши сами выехали к нему с дарами, славя его мужество и добрую приязнь Иоаннову к Солиману. Между тем хан опомнился: узнал о малых силах неприятеля и гнался берегом за Адашевым, который медленно плыл вверх Днепра, стрелял в татар, миновал пороги и стал у Монастырского острова, готовый к битве; но Девлет-Гирей, опасаясь нового стыда, с малодушною злобою обратился назад.
Весть о сём счастливом подвиге молодого витязя, привезённая в Москву князем Феодором Хворостининым, его сподвижником, не только государю, но и всему народу сделала величайшее удовольствие. Митрополит служил благодарственный молебен. Читали торжественно донесение Адашева, радовались, что он проложил нам путь в недра сего тёмного царства, где дотоле сабля русская ещё не обагрялась кровию неверных».
На торжественной службе при чтении донесения Даниила Адашева не обнародовали его предложения воевать Тавриду, пользуясь благоприятными для России условиями — оно стало достоянием лишь узкого круга близких к Ивану Грозному вельмож, и те почти все высказались за захват Крыма. Особенно настойчиво убеждали государя князья Михаил Воротынский, Владимир Старицкий, Иван Шереметев и иные славные воеводы — царь, похоже, начал склоняться к такому шагу. Сказал даже:
— Позову Даниила Адашева на совет.
Встретил Иван Грозный героя Адашева и его боевых товарищей с величайшей торжественностью. Вручил всем золотые медали, а на почестном пиру громогласно объявил:
— Дарую юному воеводе Даниилу Адашеву чин окольничего. Заслужил доброй ратной работой.
Несколько раз после этого, пользуясь своим правом окольничего, пытался Даниил заговорить с царём о походе на Крым двумя путями: через Поле[13] частью сил, но главное — речной ратью по Дону; Грозный, однако, отмахивался:
— Пораскинул умишком своим я — не до Крыма нынче. Тем более Девлет-Гирей просит мира. Вот послание ему, подготовленное твоим братом: «Видишь, что война с Россией уже не есть чистая прибыль. Мы узнали путь в твою землю и степями, и морем. Не говори безделицы, а докажи опытом своё искреннее миролюбие: тогда будем друзьями».
Даниил, несмотря на это, попросил брата повлиять на царя, доказывая великую выгоду в наступлении на Крым, а не в обороне от него, но Алексей пожимал плечами:
— Не единожды говорил об этом царю, но не одолел. Да и не один ты этого требуешь. Сильвестр настойчив. Вместе с ним убеждаем. Многие славные воеводы того же требуют, но государь, почти согласившийся поначалу, теперь упорствует. Не пойму его.
Разве он один не понимал? Многих воевод и думных бояр упрямство Ивана Грозного, мягко говоря, удивляло. Дед царя при более сложных условиях решился на вооружённое свержение монгольского ига и преуспел в этом, а внук, для кого есть полная возможность разорить последнее гнездо разбоя, наносящее страшный урон южным и даже центральным областям России, не хочет этой возможностью воспользоваться. Он даже не даёт никакого объяснения своему решению.
А чего опасаться? Казань не ударит в спину, она даже не посмеет пикнуть; ногаи — ниже травы, тише воды; в Ливонии наблюдалась неспокойность, так магистру, возжелавшему по молодости своей за счёт России вернуть былое могущество Тевтонскому ордену, дали, как говорится, по зубам умелыми действиями воевод князя Андрея Кавтырева-Ростовского, отстоявшего Дерпт, князей Ивана Мстиславского[14], Петра Шуйского, Василия Серебряного, благодаря мужеству четырёх сотен стрельцов, командовал которыми стрелецкий голова Кошкарёв. Они отстояли заштатный городишко Лаис, который без успеха штурмовали в сотни раз превосходящие их силы магистра ордена Кетлера, и основательно побили немцев-наёмников. Выиграно было время, чтобы основные русские силы, идущие по стопам Кетлера, успели нанести рати ордена знатный удар в спину. Глава ордена со значительно поредевшим войском едва спасся в Вендене, где, как и посчитали разумные воеводы, какое-то время будет сидеть тихо. Во всяком случае, не станет помехой походу на Крым.
Сложность пути? Об этом твердили не желавшие решительных шагов государя. Они пугали Ивана Грозного: без великих потерь невозможно пересечь Поле, а уставшая армия, да ещё схоронившая в дороге значительную часть соратников, разве может вести решительное наступление?
Пустое голословие! Крымцы ведь преодолевают Поле, да и казаки казакуют по нему. А по всему прочему советовал Даниил Адашев — его поддерживали особенно горячо брат Алексей, князья Михаил Воротынский, Андрей Курбский, Иван Шереметев — удар по Крыму наносить не только через Перекоп или в обход его через Сивашский залив по малой воде, что сделать можно и нужно, но и со стороны моря. Путь знаем. В седую старину Тавриду воевал с моря на боевых кораблях новгородский князь Бравлин, в более же близкие времена ходил на Херсонес великий князь Киевский Владимир, где он принял крещение, перед тем завоевав город.
И вот повторил бы подвиг предков славный воевода Даниил Адашев всего с восемью тысячами ратников.
Нет, не сложность пути останавливала Ивана Грозного от решительного и такого важного для России шага. А что же? Ни тогда, ни сейчас никто толком на этот вопрос ответить не может. Сам Иван Грозный не оставил исповеди по этому факту, а высказывать предположения и строить догадки вряд ли благодарное занятие. В точности известно только одно: чаяния патриотов эпохи Ивана Грозного воплотились в жизнь лишь при Екатерине Второй.
И всё же — гадают историки, выдвигая всё новые версии. Одна из них, на первый взгляд не очень приемлемая, — боязнь Ивана Грозного потерять трон. Царь стал очень подозрительным после выздоровления. Ведь самые любимые и самые верные, как он считал до болезни, слуги ему изменили: и Сильвестр, и Адашев, вроде бы не вступая в горячие споры, которые бушевали в сенях перед опочивальней государя, всё же не присягали царевичу дитяти Дмитрию, ратуя как бы между делом за присягу Владимиру Андреевичу Старицкому, дяде царевича. Они, стало быть, выступали за возврат к старому порядку (по нему дядя имел преимущество перед племянником), от этого не так давно Даниловичи отказались, перешли на прямое наследование от отца к сыну, чтобы избавиться от междоусобной борьбы за трон. Разве мог после случившегося не опасаться государь своих любимцев: уйдёт вся рать из Москвы, да ещё если он сам её поведёт, сторонники двоюродного брата Владимира Старицкого устроят переворот.
Могло такое случиться? Вполне. И если в этой версии — истина, тогда не интересы отечества останавливали царя от важного для Россия похода, но свои личные интересы, опасение потерять трон. Действительно, ему уже начали нашёптывать наиболее приблизившиеся к трону из той тысячи, которая была отобрана в Кремлёвскую аристократию по предложению (на свою голову) Адашева, будто и он, и Сильвестр — чародеи, опутавшие колдовской паутиной царя, полностью подчинив его своей воле. Мол, они правят страной, а не он, самовластец, помазанник Божий.
