Конн Иггульден - Империя серебра
— От Чагатая? — уточнил Хачиун.
Джэбэ кивнул:
— А от кого же еще? Но без имен. Они мне не доверяют. Так, легкая проба, куда я после этого метнусь.
— Вот ты и метнулся, — криво усмехнулся Субэдэй, — на виду у всех родов. Нет сомнений, что у них теперь за тобой догляд.
— Ну и что с того? — с вызовом посмотрел Джэбэ. — Я по-прежнему предан Чингисхану. Или я хоть раз пытался зваться своим родовым именем Джиоргадай? Нет, я ношу имя, которым меня нарек Чингисхан, и храню верность его сыну, которого он назвал наследником. Какое мне дело до того, кто и что подумает, видя меня за беседой с его темниками?
Субэдэй со вздохом откинул недоеденный кусок:
— Мы знаем, кто, вероятнее всего, попытается сорвать принятие клятвы. Только не знаем, как они думают это обставить и сколько народу их поддержит. Подойди ты ко мне тихонько, Джэбэ, я бы поручил тебе согласиться на все, что они предлагают, и вызнать, что у них на уме.
— Блуждать впотьмах, Субэдэй, — достойное ли это занятие? — с усмешкой спросил Хасар, взглянув при этом на брата с расчетом на поддержку.
Но тот отвел глаза и покачал головой:
— Субэдэй прав, брат. Если бы дело было только в том, чтобы продемонстрировать нашу поддержку Угэдэю и идущим за нами достойным людям… Ты пойми, до Тэмуджина никакого хана у нашего народа не было, а потому нет и законов, по которым переходит ханская власть.
— Законы диктует сам хан, — не моргнув глазом, ответил Хасар. — Я не видел никого, кто бы сетовал, когда он велел нам всем присягнуть Угэдэю как своему наследнику. Чагатай, помнится, и тот преклонил колени.
— Потому что выбор у него был пасть ниц или умереть, — сказал Субэдэй. — А теперь, с кончиной Чингисхана, вокруг Чагатая собрались те, кто нашептывают ему в оба уха. А нашептывают они одно: что единственная причина, по которой он не стал наследником, это его нелады с братом Джучи. А теперь получается, что Джучи нет в живых и дорога свободна.
Он на секунду смолк, вспоминая синеватый снег, окрасившийся кровью, сумрачной и густой. При этом лицо старого воина было абсолютно непроницаемым и бесстрастным.
— У нас еще нет обычаев передачи власти, освященных временем, а потому непреложных, — устало продолжал Субэдэй. — Да, Чингисхан избрал своего наследника, но ум его при этом был затуманен гневом на Джучи. А ведь не так уж давно он открыто благоволил именно Чагатаю и ставил его выше остальных своих сыновей. Разговоры об этом так и бурлят. Мне иногда кажется, заяви Чагатай о своих притязаниях в открытую и пойди на Угэдэя с мечом, добрая половина войска не станет ему препятствовать.
— Зато другая разорвет в клочья, — упрямо вздернул подбородок Хасар.
— И в одно мгновение у нас вспыхнет внутренняя война, да такая, что держава расколется надвое. И все, что построил Чингисхан, вся наша сила сгорит почем зря в этом губительном пламени. Думаете, пройдет много времени, прежде чем на нас двинутся арабы или цзиньцы?.. Вот и я о том же. Так что если нас ждет такое будущее, я лучше отдам девятигривое знамя Чагатаю нынче же. — Видя недоуменно-рассерженные взгляды собеседников, он поднял заскорузлую ладонь: — Только не подумайте, что это речь изменника. Разве не шел я за Чингисханом даже тогда, когда все во мне криком кричало о его неправоте? И память его я не предам. Ханом я хочу видеть Угэдэя, таково мое слово.
Субэдэю снова, в который раз, подумалось о молодом еще человеке, поверившем его словам о благополучном переходе власти. Да, некогда его, Субэдэя, слово и впрямь было из стали. А теперь? О, переменчивость толпы, что ей бунчук ханского багатура? Его грозная слава что ей?
— Уф-ф, — облегченно выдохнул Хасар. — Я уж было забеспокоился.
Субэдэй посмотрел без улыбки. Братья были не моложе его, но терпеливо ждали, что он скажет. Да, он и вправду слыл великим военачальником, стратегом, способным продумать и осуществить бросок на любой местности и каким-то образом вырвать победу. Они знали, что с ним удача вполне может оказаться на их стороне.
— Субэдэй, — настороженно хмурясь, сказал Хачиун, — тебе тоже надо себя беречь. Потерять такого, как ты, для нас просто немыслимо. Ты слишком ценен.
— Надо же, — Субэдэй вздохнул, — слышать такие слова, и где? Возле юрты моего хана! Ты прав, мне следует соблюдать осторожность. Я — препятствие для того, кого мы все опасаемся. Надо быть уверенным, что твои стражи — именно те люди, которым можно доверить свою жизнь, что они не поддадутся ни на подкуп, ни на угрозы и обо всем сообщат тебе. Если у тебя вдруг пропадают жена и дети, можешь ли ты по-прежнему доверяться тем, кто стережет твой сон?
— Какая неприятная мысль, — помрачнел Джэбэ. — Неужто ты и в самом деле полагаешь, что мы дошли до этой точки? В такой день мне с трудом верится в ножи, притаившиеся в каждой тени.
— Если Угэдэй станет ханом, — вместо ответа продолжил Субэдэй, — он может убить Чагатая либо же просто править, хорошо или плохо, следующие лет сорок. Но Чагатай этот срок пережидать не будет, Джэбэ. Он устроит что угодно — покушение, засаду, прямую попытку переворота. Зная его, я просто не могу представить, чтобы он сидел сложа руки, в то время как его кипучей энергией и самой жизнью станут распоряжаться другие. Не такой он человек.
Солнечный свет, казалось, потускнел от таких холодных слов.
— А где Джелме? — словно опомнился Джэбэ. — Он сказал мне, что будет здесь.
Субэдэй потер шею и с хрустом повращал ею в обе стороны. Он уже много недель кряду не высыпался, хотя и не говорил об этом вслух.
— Джелме остается верным, — степенно произнес Субэдэй. — Насчет него не волнуйтесь.
Эти слова заставили его собеседников нахмуриться.
— Верен? — усмехнулся Джэбэ. — Но кому? Которому из сыновей Чингисхана? Это до конца не ясно. Если же мы не узнаем этого наверняка, держава может расколоться надвое.
— Вообще-то, говоря начистоту, нам надо просто взять и убить Чагатая, — рубанул ладонью воздух Хасар. Под напрягшимися взглядами остальных он мстительно, с вызовом улыбнулся: — Что, слов моих боитесь? Стар я, чтобы держать их на привязи. С какой это стати Чагатай поступает, как ему заблагорассудится, а мы перед ним трясемся? Почему я должен проверять и перепроверять своих нукеров, не настроил ли их кто против меня? Этому можно положить конец уже сегодня, и тогда Угэдэй в новолуние станет ханом без всякой угрозы войны. — Видя недовольные лица собеседников, он с досады снова плюнул. — Я не склонюсь перед вашим неодобрением, так что не ждите! Если вам по нраву еще целый месяц шарахаться ото всех углов и тайком шушукаться, то дело ваше, как быть дальше. А по мне, так лучше взять быка за рога и ударить стремительно, разом положив всему конец. Что, по-вашему, сказал бы Чингисхан, будь он сейчас здесь среди нас? А? Да он бы просто взял и одним ударом рассек Чагатаю глотку!
— Скорее всего, — согласился Субэдэй, знавший беспощадность хана как никто другой. — Будь Чагатай глупцом, я бы с тобой согласился. И если бы внезапностью можно было чего-то добиться, то да, на нее можно было бы сделать ставку. Я бы и сам попросил тебя проверить слова на деле, если бы только это не пахло верной погибелью. В действительности же все обстоит так, что — прими мои слова на веру — Чагатай к такому выпаду готов. Любая группа вооруженных людей уже на подступах к его тумену наткнется на частокол из обнаженных клинков и готовых к броску воинов. Мысль об убийстве он вынашивает каждый день, поэтому и сам опасается того же.
— В нашем распоряжении людей достаточно, чтобы до него дотянуться, — заметил Хасар, хотя уже не так уверенно.
— Возможно. Если бы перед нами встали только его десять тысяч, мы бы, пожалуй, и впрямь могли до него дотянуться. Но я думаю, что это число теперь значительно возросло. В какую бы игру ни играл Угэдэй, он дал своему брату два года на нашептывания и раздачу обещаний. Без грозной тени хана мы все были вынуждены править подвластными нам землями, действуя так, словно все зависит от нашей собственной, отдельно взятой воли. И что же? Лично я поймал себя на мысли, что мне это нравится. А вы разве не ощутили то же самое? — Субэдэй оглядел своих собеседников. — Нет, — покачав головой, проницательно усмехнулся он, — нападать на Чагатая мы не будем. Держава разваливается, но теперь не на рода и племена, а на тумены, связанные не кровью, но возглавляющими их военачальниками. И моей целью является предотвратить внутреннюю войну, а не стать искрой к ее возгоранию.
Хасар уже потерял изначальную спесь и теперь лишь недовольно кривился.
— Тогда мы опять возвращаемся к тому, как нам оберечь Угэдэя, — высказался он.
— Более того, — расширил его мысль Субэдэй, — мы возвращаемся к тому, как сберечь для него достаточно народу, которым он сможет править в качестве хана. Надеюсь, Хасар, ты не ожидаешь от меня на этот счет мгновенного ответа. Ведь можно победить и увидеть Угэдэя с девятигривым знаменем, но при этом видеть и то, как Чагатай уводит с собой половину войска и половину державы. Сколько, по-вашему, времени пройдет, прежде чем уже два хана со своими армиями сойдутся друг с другом на поле сражения?
