Михаил Иманов - Меч императора Нерона
Нерон растерянно и испуганно смотрел на него, вряд ли хорошо понимая смысл того, о чем ему докладывал начальник. А тот стал распространяться о принятых мерах, о том, что народ слишком возбужден, что сметены все статуи Поппеи и на их место поставлены статуи Октавии и что есть только два пути прекратить беспорядки: или уступить, или обрушить на толпу все имеющуюся в Риме военную силу. Еще он добавил, что солдат в Риме недостаточно, а чтобы призвать дополнительные легионы из провинции, требуется время, которого тоже нет.
— Так что же делать? — после долгого молчания произнес наконец Нерон.
— Я полагаю,— твердо заявил начальник преторианцев,— нужно уступить.
— Да, да, уступить,— кивнул Нерон,— но я не понимаю, что это значит. Уступи, если это нужно.
Лицо начальника преторианцев побагровело от напряжения, когда он сказал:
— Но я не могу этого сделать, это должен сделать ты, принцепс!
— Я? — удивился Нерон и повторил, ткнув себя пальцем в грудь: — Я?
Начальник преторианцев оглянулся на Никия, во взгляде его были досада и раздражение.
— Да, принцепс,— сказал он,— только ты можешь решить это!
— Но что, что решить? — воскликнул Нерон едва ли не жалобно.— Я не понимаю, не понимаю!
Начальник преторианцев снова посмотрел на Никия, и тот, вздохнув, сказал:
— Он хочет, принцепс, чтобы ты изгнал Поппею.
— Изгнал Поппею,— поморщившись, выговорил
Нерон и, указав пальцем на начальника преторианцев, спросил Никия: — Это он хочет этого?
— Этого хочет римский народ, — не скрывая раздражения, проговорил начальник и, указав на окно, добавил: — Разве ты не слышишь, что они кричат?!
Все трое повернулись к окну. Шум толпы на площади сделался слышнее: «Долой Поппею! Смерть Поппее! Слава Октавии!» — кричали там.
— Какое им до этого дело? — пробормотал Нерон, с надеждой взглянув на Никия.
Никий только пожал плечами и развел руки в стороны.
— Я думаю...— нерешительно начал он, но голос Поппеи прервал его:
— Об этом будет думать только Нерон!
Поппея появилась незаметно (ее комната была смежной с комнатой Нерона), стояла прямо, гордо приподняв подбородок. Она была одета в парадное платье со множеством украшений.
Все трое молчали, неподвижно глядя на нее. Она подошла, медленно и уверенно выговорила, величественно взглянув на начальника преторианцев:
— Это может решить только император Рима! Я хочу, чтобы нас оставили одних!
Начальник преторианцев посмотрел на Нерона, тот на Никия, потом на Поппею.
— Оставь нас! — сказала она и, повернувшись к Нерону, бросила, энергично взмахнув рукой: — Прикажи ему!
— Да, да,— пробормотал Нерон, виновато улыбнувшись,— выйди пока.
— У нас уже нет времени, принцепс! — сказал начальник, но, не дождавшись ответа императора, круто развернулся и быстро вышел, хлопнув дверью.
Никий тоже направился к двери, но Поппея остановила его:
— Ты можешь остаться! — И, обернувшись к Нерону, спросила: — Ну?
Нерон отвел глаза, стоял жалкий, нерешительный, что особенно было заметно на фоне нарядной и уверенной Поппеи. Она подошла к нему вплотную:
— Ты должен решить!
— Но, дорогая,— он отступил на шаг, кивнул в сторону окна,— что же я могу сделать?
Презрительно фыркнув, Поппея отошла и села в кресло, держа спину прямой и сложив руки на коленях. Помолчав, пристально взглянула на Нерона, сказала:
— Дело не во мне, а в тебе, Нерон. Я могу уйти из дворца и никогда сюда не возвращаться. Мне нужен был ты, а не власть в Риме, но мне противно смотреть, как ты теряешь ее. Не меня, Нерон,— я всего лишь женщина,— а власть!
— Что ты имеешь в виду?! — вскричал Нерон, взмахнув рукой (жест был грозный, но голос прозвучал жалобно).
— Если ты сейчас уступишь толпе,— ответила Поппея спокойно,— то ты уже не император Рима. Разве кто-нибудь смеет указывать тебе? Разве кому-нибудь позволено вмешиваться в частную жизнь принцепса? У тебя нет выбора, Нерон, это вопрос власти, а не престижа!
Проговорив это, она встала и вышла из комнаты: прямая, спокойная, только, может быть, чуть бледнее обычного. Нерон некоторое время смотрел на дверь, в которую она вышла. Когда он повернулся к Никию, это уже был другой Нерон — мятая сорочка и растрепанные потные волосы тут уже не имели никакого значения.
— Помоги мне одеться, Никий,— произнес он так, что Никий только коротко кивнул и побежал за одеждой.
Когда начальник преторианских гвардейцев, приглашенный Никием, снова вошел в комнату, он уже не топал сердито, а остановился у дверей, ожидая, когда император обратит на него внимание. Нерон, одетый и причесанный, равнодушным взглядом смотрел в окно. Медленно повернул голову, с прищуром посмотрел на начальника преторианцев. Тот почтительно поклонился, не решаясь подойти.
— Сколько их убили сегодня? — спросил Нерон, ткнув пальцем в окно.
— Солдаты не трогали их,— растерянно ответил командир преторианцев.— Я ждал твоего приказа. Кроме того, принцепс, толпа слишком возбуждена. Они громили статуи, я думал...
— Ты думал,— перебил его Нерон,— что громить статуи возлюбленной римского императора вполне допустимое дело? Я правильно тебя понял?
— О, принцепс, я только хотел сказать...
— Ты много говоришь,— снова перебил его Нерон.— Это хорошо для претора в суде, но не для начальника моих гвардейцев. Разве ты не знаешь, как поступают с теми, кто оскорбляет императора, угрожает спокойствию Рима? Разве это не преступление, а эти люди не преступники? Отвечай!
— Да, но их...— начальник преторианцев не сумел договорить, и Нерон грозно бросил:
— Что?
— Их много, принцепс, едва ли не весь город.
— Значит, убей их всех. Я не намерен быть императором преступников. Иди и исполняй свой долг.
Когда начальник удалился, Нерон попросил Никия пригласить Поппею. Лишь только она вошла, он сказал с нежной улыбкой:
— Я обещал тебе прогулку в садах Мецената, дорогая. Если ты хорошо себя чувствуешь, мы сможем отправиться сразу же после обеда.
Поппея улыбнулась ему чуть дрогнувшими бескровными губами, едва слышно проговорила:
— Да.
Глава седьмая
Теренцию не так просто было увидеться с Палибием, чтобы вручить ему свитки Сенеки.
Вернулся он удрученным, потерянным, только несколько дней спустя встретился с Никием.
— Что с тобой, Теренций? — насмешливо спросил Никий.— Вижу, посещение родных мест не пошло тебе на пользу! Выглядишь ты не очень свежо. Ты не болен?
— Нет, мой господин,— ответил Теренций, пряча глаза,— просто дорога оказалась тяжелей, чем я думал. Ведь я уже совсем старик.
— Ну, ну, Теренций, ты еще вполне крепкий,— приободрил его Никий и вдруг спросил, не сумев скрыть натянутости в голосе: — А как там наш Сенека? Все еще ругает проклятый продажный Рим?
Теренций пожал плечами:
— Я говорил только со слугами.— Он вздохнул.— Из старых почти никого не осталось, а молодые...
— Меня не интересуют слуги,— недовольно перебил его Никий,— я спросил тебя об Аннее Сенеке. Ты видел его? Говорил с ним?
— Видел только раз.
— Ну и что, что? — Никий склонил голову, заглядывая Теренцию в лицо.
Теренций заставил себя поднять глаза; встретив настороженный взгляд Никия, сказал вполне равнодушно:
— Он не проявил ко мне никакого интереса. Сказал, что я постарел. Но ведь это правда.
— А про меня, про меня он не спрашивал?
— Нет,— Теренций отрицательно покачал головой, но не очень ровно,— он не спрашивал. Слуги говорили, что он очень болен, да и на вид — высох совсем.
Некоторое время Никий молча смотрел на Теренция. Так долго, что у того снова, как в доме Сенеки, стало теснить грудь и появилась боль слева. Наконец он сказал:
— Ты что-то недоговариваешь, мой Теренций, и я недоволен тобой.
— О мой господин! — воскликнул было Теренций, но Никий отрывисто бросил:
— Иди! — И отвернулся.
Теренций просидел в своей комнате до самого вечера, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Все ему казалось, что сейчас за ним придут, схватят, отведут в тюрьму, будут пытать. Он беспрестанно повторял слова Никия: «Ты что-то недоговариваешь, мой Теренций, я недоволен тобой».
Теренций, конечно, говорил себе, что это одни только пустые страхи и нет никакой причины бояться. По крайней мере, сейчас еще не за что тащить его в тюрьму, ведь у Никия нет никаких доказательств. Но голос внутри него предательски твердил — никаких доказательств Никию и не нужно, достаточно подозрений, ведь это не тот Никий, которого знал Теренций еще год назад, а другой Никий, друг императора Нерона, хладнокровно убивший мать императора, а правильнее, просто зарезавший ее. Разве у Агриппины спрашивали доказательства? А кто такой Теренций в сравнении с матерью императора!
