Пётр Ткаченко - Кубанские зори
При этом обстоятельства «общеуголовного преступления» отметаются напрочь, в то время как они многое объясняют. А состояли они в том, что свое «общеуголовное преступление» В.Ф.
Рябоконь предпринял в ответ на террор, массовый захват заложников, их высылку и расстрел. Если наше право и сегодня посчитает В.Ф. Рябоконя «бандитом», то это по крайней мере странное право, ибо без всякой правовой оценки остаются десятки, если не сотни семей заложников (один из списков я привел в повести), пострадавших безвинно… Здесь общим и безнадежно запоздалым, чисто декларативным осуждением репрессий обойтись невозможно.
Ясно, что «бандитизм» Рябоконя, его сопротивление стало естественным ответом на те «революционные преобразования», которые проводились, на то безумие по переделке, «перековке» народа, которое было предпринято в России. Странная во всем этом обвинении логика, точнее, отсутствие ее и всякой причинно-следственной связи. Суд земной и Суд Божий не в ладах все еще у нас в России…
Из этой странной нелогичности выходит единственный вывод: насилие в России все еще продолжается. Конечно, в иных формах и в иных идеологических мотивациях, согласно новому «велению времени», но продолжается… При этом народный характер, естественно, не нужен. Он — самая большая опасность, поскольку самим фактом своего существования обнажает и обличает суть происходившего и происходящего. Именно поэтому Василий Федорович Рябоконь все еще остается опасным…
Пантелеймона Дудника, Омэлька Дудку, как его чаще звали, арестовали в 1937 году. Хуторяне тогда удивлялись, недоуменно спрашивая друг друга: а этого за что арестовали, ведь он слыл вроде бы героем, бравшим самого Рябоконя? Оказалось, что взяли его не за политику, а «за бэкив». Попытался хитрый Омэлько увести колхозных волов, посягнул на социалистическую собственность, вот его и взяли. Вороватым был Дудка… Не помогли ему и заслуги, его, можно сказать, героическое прошлое.
В 1936 году умер Тит Ефимович Загубывбатько. После ареста Рябоконя он покинул родные края. Может быть, учуял умный Тит, что на Кубани грядет голод, или просто так совпало, ведь он работал в агрокомбинате и там, куда его посылали. Жил он в Карелии, сначала в селе Керети, а потом в Кандалакше. Позже, приехав в отпуск на Кубань, поработал в Приазовском зерносовхозе заместителем директора. Потом получил назначение в Азербайджан — директором зерносовхоза в село Канышлаг. Сначала уехал один, а потом туда перебралась и вся семья. Жена Мария Яковлевна, та самая восемнадцатилетняя Маня, которая вышла в 1929 году замуж за сорокалетнего Тита Ефимовича, дочь Якова Казимирова, которого в мае 1924 году убили рябоконевцы в ночной перестрелке в станице Новониколаевской. Уехала с крохотными сыновьями Леней и Севой и своей семнадцатилетней сестрой Павлиной.
Там они жили хорошо, но вскоре зерносовхоз признали нерентабельным и ликвидировали. Тит Ефимович организовал погрузку сельскохозяйственной техники на железнодорожные платформы, а сам заболел. Заболел внезапно и тяжело.
Что-то случилось с ним непонятное. По природе своей оптимист, обладающий предусмотрительностью, осторожностью и даже изворотливостью, Тит Ефимович как-то сразу сник, утратив ко всему интерес. Может быть, в этой злой жизни, которую он, казалось, перехитрил, ему вдруг со всей беспощадностью открылась простая истина, которую не так просто было осознать и невозможно смириться: вся его жизнь, которой так дорожил и ради ее сохранения шел на любые жертвы, имела смысл и значение только в кругу тех людей, с кем он жил на родном хуторе, среди ровесников, с которыми входил в эту страшную смуту и хоронился по плавням, не предполагая, как обойдется со многими из них судьба. Без них и его жизнь теряла былую ценность и значение. Без них ему теперь не особенно хотелось и жить…
Какая досада. Как он мог не догадаться об этом раньше, зачем эта истина со всей беспощадностью открылась ему только теперь, так запоздало? Знай он это раньше, может быть, все сложилось бы иначе…
25 июля 1936 года Тит Ефимович Загубывбатько умер от менингита. Ему не было еще и пятидесяти лет.
Жена его в 1947 году вернулась на Кубань. Ныне Мария Яковлевна Скляр живет в Приморско-Ахтарске с сыном Всеволодом вот уже больше полувека…
Малкин Иван Павлович, ловивший Рябоконя, дослужился до начальника УНКВД Краснодарского края. Тот самый Малкин, который зверствовал, подавляя Вешенское восстание на Дону, а потом останавливал публикацию «Тихого Дона», описывающего это восстание. Заслуженный чекист, награжденный за борьбу с бандитизмом орденом Красного Знамени, а за борьбу с «врагами народа», то есть просто с народом, — орденом Красной Звезды, был арестован в декабре 1938 года. Повинный в незаконных массовых репрессиях, по сути заливший кровью Кубань, этот «почетный чекист» был исключен из партии как враг народа. Ордер на его арест подписал лично Лаврентий Берия. Он обвинялся в причастности к антисоветской правотроцкистской организации, в нарушении социалистической законности и применении недозволенных методов следствия. Второго марта 1939 года на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он был приговорен к расстрелу и расстрелян. Без права реабилитации. Пришло, видно, время, когда творцы революции, умевшие только убивать, оказались ненужными, лишними…
Примечательно, что, обвиняя Малкина, ему почему-то припомнили давнюю работу в тылу белых, где он был резидентом. Припомнили и улагаевский десант, который, обманув разведку красных, высадился совершенно неожиданно в Приморско-Ахтарской. Оказывается, Малкин был заслан в штаб Улагая, но, видимо, сообщить о месте высадки десанта просто не имел возможности. Странно, что припомнили ему и это спустя восемнадцать лет…
И только, кажется, Василий Федорович Рябоконь пережил всех своих бывших соратников и противников. Если, конечно, верить людским свидетельствам и народной молве. А не верить им нет никаких оснований.
По всякой логике, он должен был погибнуть первым. Но вопреки, казалось бы, неоспоримым и несомненным фактам и даже документам, несмотря на расстрельный приговор, многочисленные свидетельства говорят о том, что он все-таки остался жив.
Для маловерных, для тех, для кого тайн человеческих, кроме кроссвордов, не существует, приведу этот страшный документ — акт о приведении в исполнение расстрельного приговора. Пусть думают, что так именно все и произошло, если есть на то бесстрастная и вроде бы неоспоримая бумага… О, если бы нашу трудную российскую историю можно было изучать только по архивным бумагам…
«Акт № 33.
1924 года, ноября 18 дня, г. Краснодар.
Мы, нижеподписавшиеся, — комендант Кубокротдела ОГПУ Вдовиченко и ДЕЖком Степанов составили настоящий акт в следующем:
Сего числа в 11 часов вечера нами во дворе Кубокротдела ОГПУ в специально оборудованном для сего помещении, приведено в исполнение согласно приказанию по КЧО ОГПУ за № 32 от 18 ноября с.г. постановление политтройки по борьбе с бандитизмом на территории Кубани от 16 ноября с.г., утвержденное крайполиттройкой от 17 ноября 24 г. — по делу гр. Рябоконя Василия Федоровича, приговоренного к высшей мере наказания — РАССТРЕЛУ.
В результате вышепоименный гражданин Рябоконь от огнестрельного ранения в голову после освидетельствования трупа, оказался убитым насмерть.
Вышеизложенное свидетельствуем своими подписями.
Примечание: прокурор был поставлен в известность.
Комендант Кубокротдела ОГПУ Вдовиченко.
ДЕЖком Степанов».
Теперь уже, видимо, невозможно установить, откуда и почему в людях возникла эта непоколебимая уверенность, причем с самого начала, с 1924 года, в том, что Василия Федоровича не расстреляли и что он остался жив.
Зная коварство Малкина, можно было бы предположить, что это он преднамеренно пустил такой слух. Но зачем? Чтобы соратники Рябоконя быстрее выходили из плавней? Но они вышли бы, лишь точно зная, что Василий Федорович не расстрелян. И кроме того, свидетельства эти носят такой характер, что невозможно заподозрить их преднамеренность или организованность.
Дочь Василия Кирилловича Погорелова, погибшего от рук рябоконевцев, Пелагея Васильевна Махно так прямо и говорила, что Рябоконь был знаком с Малкиным. Тот положил его в больницу, а потом отпустил: куда хочешь, туда, мол, и иди. Василий Федорович пошел к дочери Марфе, но та боялась, что их всех арестуют. И тогда он ушел к своей сестре в Лабинск.
Восьмидесятилетний житель станицы Староджерелиевской Михаил Лукич Монако сказал мне о том, что они в станице никогда не сомневались в том, что Василий Федорович Рябоконь жив. Да и многие люди видели его.
Как вспоминала Ульяна Епифановна Гирько, жена Андрея Лазаревича Гирько, ловившего Рябоконя, где-то в 1956–1957 годах, в сельский совет станицы Староджерелиевской, его председателю Белякову Александру Филипповичу, приходила откуда-то бумага с просьбой дать характеристику на В.Ф. Рябоконя. Ульяна Епифановна работала в сельском совете техничкой, а потому и знала об этом.
