Джин Плейди - Королева Шотландии в плену
— Мы двинемся на Тауэр, — закричал первый оратор — Мы подожжем тюрьму и вернем нашего герцога в Норфолк, где ему и следует находиться.
Толпа двинулась; но прежде чем они прошли несколько миль, их перехватили солдаты королевы. Они арестовали зачинщиков и повесили их на ближайших деревьях, а остальные бунтовщики развернулись и побежали, спасая свои жизни.
Беспорядки закончились, почти не успев начаться. Но когда вести об этом дошли до Елизаветы, ей стало не по себе. Ничто так не угнетало королеву, как выступления подданных против нее. Она не боялась своих министров, потому что знала, как обращаться с ними. Первый шаг — в Тауэр, а следующий — на плаху. Но она постоянно опасалась потерять популярность у простого народа.
Когда подобное случалось — хоть в самой незначительной мере, хоть сколь угодно далеко, — она всегда понимала, что необходимо предпринять какие-то меры, пусть даже для самоуспокоения.
В мрачной тюрьме Тауэра Норфолку становилось все более не по себе.
Всякий раз, когда он получал письмо, часто спрятанное в пробке бутылки с элем, его охватывала дрожь; его волновало, что когда-нибудь это обнаружат. Ему казалось иронией судьбы, что его, клявшегося, что он никогда не будет обвинен в государственной измене, поймали на интриге, связанной с Марией, королевой Скоттов.
Брак с ней сулил большую выгоду, поэтому, может быть, и стоило рискнуть пару раз.
Но бывали моменты, когда, глядя на решетку в своей камере или прислонившись к холодной каменной стене, он задумывался, освободят ли его когда-нибудь, а если это и произойдет, то не для того ли, чтобы совершить самое короткое путешествие в жизни до Тауэр Хилла, где топор палача повернется к нему острием.
В тюрьме началась эпидемия чумы. В таких условиях она может распространиться, как огонь во время бури, так что вполне возможно, что его вынесут отсюда в гробу.
Сэр Генри Невил, который специально был назначен королевой охранять его, относился к нему с уважением, подобающим его званию; но герцог знал, что если королева прикажет казнить его, то Невил, не колеблясь, сделает то, чего от него потребуют. А у Норфолка почти не было надежды когда-либо покинуть эту тюрьму, если только Елизавета не смягчится.
Невил зашел в его камеру; они сидели за столом и играли в карты, чем занимались довольно часто, пытаясь скоротать время.
— Как там чума? — спросил Норфолк.
— Плохо… очень плохо.
Норфолк рассматривал карты, но не думал об игре.
— Если бы благодаря Богу я мог вернуться в свои владения, то держался бы подальше от двора, заверяю вас.
— И поступили бы правильно, — отозвался Невил, — В Норфолке подняли бунт, и королева недовольна этим. Как я слышал, кто-то из ваших людей на ярмарке хотел знать, почему вас содержат узником в Лондоне.
— Какого черта! — улыбаясь, ругнулся Норфолк. — И что королева ответила на это?
— Ответ был короток и прост. Теперь зачинщики качаются на виселицах, служа предупреждением каждому жителю Норфолка, который пожелал бы выкрикнуть: «Говард!»
— Тогда это сослужило мне плохую службу.
— Боюсь, что да. Ничего хорошего не может быть, пока не перестанут болтать о браке между вами и королевой Скоттов.
Норфолк мрачно кивнул. Но, думал он, проект зашел столь далеко, что от него трудно будет отказаться. Как знать, а вдруг Елизавету свергнут с престола, а ту, другую, возведут на него? Что, если Марию сделают королевой Англии, а он окажется столь недальновидным, разорвав свою помолвку с ней?
Он помнил тот момент, когда он отрицал перед Елизаветой свое намерение вступить в брак с Марией. Он тогда сказал, что не сможет спокойно спать на своей подушке, женившись на такой женщине. Он был уверен, что в тот раз Елизавета удовлетворилась этим; но позже она припомнила ему эту фразу, когда, подозревая, что он ведет переговоры с Марией, она, сидя как-то за ужином, наклонилась к нему, крепко схватила за руку и предупредила, чтобы он поглядывал на свою подушку.
Он страшно боялся подобных случаев; они напоминали ему о том дне, когда он услышал, что его отец лишился головы только потому, что правитель пожелал этого.
Он вернулся к карточной игре и молча продолжил ее. Пока они играли, прибыл гонец с документами для Невила и для Норфолка. Документы были от королевы.
Елизавету огорчала мысль о том, что милорд Норфолк теряет время, проводя дни и ночи в Тауэре. Ей не понравилось, когда она услышала, что чума проникла в крепость. Она склонна проявить снисходительность и хочет предложить Норфолку шанс покинуть тюрьму. Он мог бы вернуться в свой дом в Чартерхаусе, куда сэр Генри Невил будет сопровождать его, чтобы королева могла быть спокойна, что он не собьется с пути. Она может разрешить ему это, но при этом просит только об одном одолжении. Он должен подписать документ, в котором торжественно поклянется, что не женится на королеве Скоттов и не будет принимать участия в ее делах, не получив прежде на это согласие своей правительницы, Елизаветы.
Прочитав эти документы, Норфолк и Невил в угрюмом молчании посмотрели друг на друга. Невил произнес:
— Вы молили Бога об этом шансе. Хватайтесь за него.
Слабовольное лицо Норфолка сморщилось в гримасе яростного раздражения.
— Подумайте, чего она требует! — воскликнул он. — Как я могу клятвенно отказаться от королевы Скоттов после тех торжественных обещаний, которые мы дали друг другу?
Но, говоря так, он знал, что сделает это.
Уильям Сесил в сопровождении сэра Вальтера Милдмэя и Лесли, епископа Росского, ехал верхом, направляясь в Четсуорт. По пути он размышлял, насколько можно доверять Лесли. Этот человек побывал в тюрьме и умудрился выйти на свободу живым, но вокруг королевы Скоттов возникало столько заговоров как ради нее, так и против нее, что Сесил не мог доверять ни одному из ее слуг. Ему следует внимательно следить за Лесли.
Дело было намного серьезнее, чем казалось. Уже сам тот факт, что Сесил решил лично совершить поездку в Четсуорт, мог заставить кой-кого понять его важность. Пока жива королева Скоттов, до тех пор его повелительница, Елизавета, находится в опасности. И Сесил решил, что, если Елизавета не согласится на смертную казнь соперницы — а Сесил вынужден был признать, что в ее мотивах присутствовала логика и здравый смысл, — тогда этой даме следует подрезать крылышки. Больше не должно быть никаких восстаний католиков. Им здорово повезло, что они смогли подавить предыдущие мятежи, но вполне возможно, что удача не всегда будет на стороне Сесила и Елизаветы.
Королева-протестантка и ее еще более пылкие министры-протестанты очень обрадовались, когда папа Пий V отлучил Елизавету от церкви. Но слишком много могущественных католиков в Англии и слишком много еще более могущественных правителей-католиков за границей ждут момента, когда они смогут присоединить свое неодобрение к папскому. И центр волнений всегда оказывается там, где находится королева Скоттов. На сей раз им стал Четсуорт.
Поэтому Сесил ехал в Четсуорт со своим маленьким планом, как сделать так, чтобы королева Скоттов больше не представляла угрозы для его госпожи. Самое ужасное случится, если Мария сбежит из Англии во Францию или в Испанию и выйдет замуж за какого-нибудь принца-католика. Такой поворот событий надо предотвратить во что бы то ни стало. Сесил был бы рад увидеть ее голову отделенной от тела. Он убежден, что только так Мария перестанет представлять угрозу; но, осознавая невозможность этого, он решил выдать ее замуж за протестанта-англичанина, выбранного им и королевой. Это и явилось причиной его поездки в Четсуорт.
Когда Мария услышала, что приехал Сесил и просит разрешения видеть ее, она была поражена. Она была уверена, что этот человек — ее злейший враг; но в то же время она знала, что именно он может сделать для нее самое лучшее, если захочет. Надежда сменялась дурными предчувствиями, когда она приветствовала его в комнате, которую называла своей приемной.
Они смотрели друг на друга — высокая, изумительно красивая женщина и маленький, уродливый государственный деятель. Присутствовал также Милдмэй, но она сразу же поняла, что состоится дуэль между ней и Сесилом. Мария дрожала от переживаний, суровые глаза Сесила были холодными как лед.
Прибывшие низко поклонились, и Мария сказала, что рада видеть их. Она была готова проявить дружелюбие, забыть все плохое, что, как она знала, Сесил сделал ей; он же проявлял отчужденность.
— Надеюсь, — заговорила Мария, — вы привезли мне хорошие известия от моей сестры и кузины.
— Ее величество опечалена вашими упреками, — сказал Сесил. — Она поражена, что после того, как она столь надолго предоставила вам убежище, вы проявляете ужасную неблагодарность, постоянно засыпая ее жалобами.
— Убежище! — сердито воскликнула Мария, — Тюрьма является убежищем?
