Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Нет, содранная задняя бабка все же заметно умерила её прыть. А на порченой кобыле далеко не ускачешь. Вскоре обеспокоенный всадник спешился и приник к земле. Волновался, оказывается, не зря. Ухо уловило дальний топот многих копыт. А дальнее быстро может стать близким. За ним гнались.
Сразу рассудил: гонятся на борзых конях, стало быть, вот-вот нагонят. Бросить кобылицу, уйти пешим в лес - значит, Гюргий прежде него попадёт в Кучково. Решение созрело скорое. Род, работая понукальцем, гнал кобылу вперёд и за каждым лесным поворотом высматривал подходящее дерево. А погоня уже звучала в ушах, даже голоса доносились. В который раз оглянувшись, он увидал вылетевших из-за березняка всадников. Ещё миг - и сосчитал, что их трое. Судя по голосу, именно Дружинка Кисляк издал радостный вопль: «Во-о-он он!» Самонадеянный Дружинка, выслуживаясь перед Гюргием, вызвался сам-третей обратать Рода и выдать на княжеский произвол. Юный лесовик, яшник и воин усмехнулся, вспомнив хана Кунуя с его ватагой. В тот раз без Итларя ему бы не отбиться. Кунуевцев собралось не трое, а слишком много. Если бы любимая Улита и её нелюбимый отец были вне опасности! Из-за них даже всего-то с тремя поимщиками Роду неверным показалось вступать в неравный, хотя, должно быть, выигрышный бой. Нет, лучше добиться победы иным путём и наверняка. Счастье, что в здешних лесах Старо-Русский путь вьётся аки змий торопящийся - изгиб за изгибом, изгиб за изгибом… Помоги, Бог, чтоб за первым же поворотом возвысилась разлапистая берёза, тянущая над дорогой ветвь-руку, толстую и не слишком высокую. Многажды он сворачивал, а такой берёзы не встретил. Вот и последний поворот, за которым его нагонят. Вскинул юноша голову вверх, привычная мысль устремилась к Сварогу, но нежданно для себя он истово осенился крестным знамением и подумал: «Спаси, Христос!»
Свернув, Род сразу же бросил повод на шею запалённой кобылы. Вот тут-то и пригодились конные упражнения, которым учил в плену искуснейший Беренди. Яшник Род навострился так, что не ударил бы лицом в грязь и на самом хурултае под Шаруканью. Сейчас он вспрыгнул ногами в седло, вскинулся во весь рост и, когда кобыла проходила под деревом, ухватился за руку-ветвь, подтянулся и в следующий же миг скрылся в густоте кроны…
В двух шагах от дороги в подберезье разросся малинник. Эх, малинки бы посбирать!..
Пока поимщики подъезжали, было время задуматься о своём внезапном побеге из лагеря Гюргия. Теперь пропадай навек надежда на возвращение отчей жизни боярской. Не видать ему от суздальского властителя ни боярства, ни вотчины, никакой награды за службу. Тяжкая княжеская немилость - вот его удел. И все это ради спасения ненаглядной Кучковны и её несуразной семьи. Как их спасти? Лелеялась мысль о ненадёжном убежище в Затинной слободе под Азгут-городком. Конечно, притом что Фёдор Дурной замолвит словечко перед атаманом Невзором, а тот согласится на приемлемый выкуп. Потом лесами - до Киева. А там и Нечай Вашковец, и Первуха Шестопёр помогут старому москворецкому изгою с его семьёй приблизиться к Святославу Всеволодичу, своему господину. А для Улиты и Рода наступят райские дни. Ах, мечты, мечты!..
Дружинка Кисляк со товарищи натянули поводья под самой его берёзой.
- В лес бежал, блудень! Бросил коня, пёсья мать! - заругался кучковский обыщик.
- Далеко не уйдёт. Я Волковский лес как свою ладонь знаю, - изрёк хмурый бородач.
Третий, молодой и, должно быть, ленивый, спешился:
- А на кой ляд его искать? Приведём назад кобылу, скажем: порешили парня в стычке.
- Это надо доказать трупием, дурья голова, - пояснил Кисляк. - Я посторожу коней, а вы поищите.
- Может, нам посторожить коней? - прищурился молодой.
Роду грели душу их отношения. Он ожидал развязки.
В конце концов все втроём решили перекусить. Бородач надоумил, что беглец попытается скосить путь, выйти лесом на деревню Пешаницу, а оттуда прямая дорога к Мосткве-реке, к Красным сёлам. Отдохнув, они засветло примчатся к Пешанице по наезженному просёлку, а там спрячутся у Красносельской повёртки и отай дождутся пешего беглеца. Это всем пришлось по душе. Своих коней пустили пастись стреноженными в придорожные травы, кобылу Рода не тронули, потеряли к ней интерес.
Совсем поблизости от берёзы, в кроне которой скрывался Род, возник уютный костёр. Затрещало, как в родном очаге, потянуло домашним дымом. Аромат жареной курятины достиг ноздрей Рода.
- Видел нынче во сне калиту из сафьяновой кожи, - разговорился Дружинка Кисляк. - Так и ласкала руки! А заглянул - пустая. Эх, думаю, гривнами бы её набить!
- Видел мужик во сне хомут, не видать ему клячи довеку, - откликнулся бородач.
- Ух, и чару вы мне даёте! - ухнул молодой. - Не чара, а куфа! Ажни пить страх!
- Оно страшно видится, а выпьется - слюбится, - успокоил Кисляк.
Род краем уха воспринимал этот никчемушный разговор. Его занимало срочное дело. Требовалось споро и ладно сделать из бересты маленький круглый ковчежец с берестяной плотной крышечкой. Когда игрушка была готова, Род всыпал в ковчежец порошок сон-травы да ещё вложил свинцовую пуговицу, оторванную с мясом от кожаной опояски, и все это закрыл плотно-наплотно.
А под берёзой шёл пир горой.
- Чтой-то в костёр упало, будто камень кто кинул? - лениво обеспокоился захмелевший младень.
- Шишка с сосны упала, вот и горит, - догадался Кисляк.
- Вроде с берёзы шишка-то, - вяло пытался высказать недоумение уже чмурной бородач.
А буро-коричневый дым при сгорании мнимой шишки, не отгоняемый улёгшимся ветром, так и распростёрся вокруг костра. Род затаив дыхание стал спускаться с дерева.
Осторожно подойдя к пиршеству, он увидел, что молодой свернулся калачиком, подогнув под себя коленки, бородач перегнулся пополам, свесив голову, а Кисляк завалился навзничь и отпыхивает губами. «Плохо, что губами во сне отпыхивает, вскорости помрёт», - отметил про него Род.
Одурник явно и без промешки оказывал своё действие. На всякий случай юный чаровник сделал руками плавающие движения над каждым из спящих и произнёс:
- Приходи сон из семи сел, приходи спень из семи деревень…
Покончив с этим, омыв руки вином из фляги (воды-то взять неоткуда!), он достал из закрытого котелка жареную петушиную ногу, от разогрева ещё не остывшую (ох, и жестка!), наскоро сгрыз её, потом стал присматриваться к стреноженным коням. Выбор пал на вороного жеребца, не уставшего под щупленьким молодым поимщиком. Подтянув подпруги, вскочив в седло, Род бросил прощальный взгляд на три тела.
- Спят, как коней продавшие, - произнёс он, понужнув вороного.
И затих стук копыт на Старо-Русской дороге. Остался лишь храп в три горла.
4
Столь удачным спасением от погони трудности беглеца не закончились. У Пешаницы его пытались остановить, опустив рогатку поперёк пути. Вороной с лету взял преграду по-орлиному, две стрелы, пущенные вдогон, не достигли цели. Стало быть, передовые разъезды Гюргия уже переняли дороги к Мосткве-реке, и уж нынешней ночью главные силы могут поспеть в Кучково.
У Калинова моста небольшая пьяная глота преградила путь всаднику.
- Не ехай далее, парень, там Кучка с охранышами, - предупредил дюжий мастеровой, поигрывая полосой железа.
- Кучки боитесь? - сделал весёлое лицо Род.
- Не боимся, а ждём своих, - вмешался товарищ мастерового. - Сказывают, ополночь князь будет здешнего самовластца жечь. Ох, пограбим!
Род едва сдержал гнев.
- Вы-то кто, не здешние?
- Мы переселенцы из Суздаля, - ответил мастеровой.
Род полоснул жеребца по крупу сыромятной косицей. От внезапного скока ближайшие заградители повалились на стороны. И - вот уж он, Боровицкий холм. Улица Великая встревожила пустотой. Лишь у храма Николы Мокрого вдоль причала молча грудились неведомо злые или добрые люди.
Вот уж и просека позади, и Кучково поле. Чистые пруды, перед тем как погаснуть, напоследок зажглись отблеском луча, тут же сгинувшего за окоёмом. Боярские хоромы мрачно выступили из-за дерев. За распахнутыми воротами выстроились те самые возы, груженные скарбом, что представил себе юный ведалец на Старо-Русской дороге.
Двое боярских кметей у ворот заступили путь:
- Куда? Кто таков?
Пока он раздумывал, как назваться, от возов долетел приказ:
- Пропустите названого сына боярского!
Едва спешившись, Род попал в крепкие объятия кощея Томилки.
- Тебя ли сподобился лицезреть, Пётр Степанович? Узнал-то сразу, а до сих пор не верю.
- Не именуй меня Петром, - велел Род.
- Разумеется, ты Родислав Гюрятич, да уж так уж… - мялся Томилка.
Тёплой, почти родственной встречи третьегодняшний изгой вовсе не ждал от боярского слуги, когда-то столь сурово снаряжавшего его на заклание.
