Александр Волков - Зодчие
Но надобно сказать, что и в каменной архитектуре московиты сумели создать интересные мотивы; в первую очередь к таковым следует отнести закомары и кокошники. Изложу их историю, как мне удалось выяснить из разговоров с Голованом.
Любопытно, что Голован, с его суровыми, проницательными глазами, довольно охотно беседует со мной и делится своими обширными знаниями. А Барма, этот старец с кудрявой седой головой, похожий на апостола с православной иконы, завидев меня, крутит бороду, поворачивает спину и уходит.
Возвращаюсь к вопросу о закомарах и кокошниках.
В первые века христианства своды каменных церквей назывались в России «комары». Свод каменной церкви был ее необходимой принадлежностью и символизировал небо. Чтобы напоминать о небе тем, кто молился вне храма, его наружные стены увенчивались сплошными арками, получившими наименование «закомары». Закомары поддерживали церковный купол.
Впоследствии закомары стали отрезаться снизу карнизами, уменьшились в размерах; их назвали «кокошники» – за сходство с головным убором московиток.
Кокошники сделались излюбленным декоративным приемом строителей каменных церквей. Помимо того кокошники получили важное конструктивное значение: их стали употреблять для перехода от нижнего восьмерика к верхнему (восьмериками русские называют постепенно суживающиеся восьмигранные ярусы каменных башен; восьмигранные формы тоже идут от деревянных срубов).
Позднее архитекторы придумали ставить кокошники в два ряда – то один над другим, то вперебивку. Появились кокошники с подвышениями, кокошники сильно вытянутые кверху…
В тимпанах кокошников[206] строители иногда делают окна – круглые или длинными, узкими прорезами; а если оставляют поверхность тимпана гладкой, то украшают ее цветными узорами и даже изображением святых…[207]
В употреблении кокошников Постник пошел дальше своих современников. Он ставит кокошники в три ряда один над другим, умело разнообразя их форму.
На наш европейский взгляд это непривычно, но, во всяком случае, выглядит оригинально.
Кончаю. Поздний вечер. За окном шумит страшный ветер… Меня клонит в сон, но я боюсь ложиться в постель. Я уже писал тебе, дорогой Отто, что мои ночи полны мучительных кошмаров. Неясные фосфорические фигуры носятся передо мной во мраке комнаты, дикие голоса кричат мне в уши…
Я знаю, кто они. Это демоны разрушения. Они хотят овладеть моей волей, хотят сделать меня послушным орудием… Ведь им самим, бесплотным духам, не дано осуществлять их убийственные замыслы… Я еще борюсь, но чувствую: силы слабеют… Мне страшно! Мне страшно!..
Июль 1559 года».Это письмо осталось неотправленным.
Глава XIV
На стройке
Трудная работа началась, когда дело дошло до сооружения глав. Башни разнились одна от другой архитектурным оформлением. Постник нашел различные приемы и для отделки глав.
Форма у всех одинаковая – луковичная; но много изобретательности и неистощимой фантазии вложил гениальный зодчий в частности. Одна главка напоминала кедровую шишку из русского бора; по другой извивались причудливые зигзаги; третью покрывала чешуя, словно чудовищную рыбу; четвертая разделялась на дольки вертикальными надрезами, а на следующей надрезы шли спиралями…
– Наградил тебя бог выдумкой! – говорили Постнику товарищи по работе. – Благо, девять глав ставим, а кабы больше?
Постник говорил своим низким, грудным голосом:
– Больше? А сколько угодно! Хоть трижды девять глав давайте – все разные сделаю!
Не все плотники соглашались подниматься наверх – устанавливать деревянные остовы глав; было страшно, особенно вначале, когда ноги стояли на узенькой круглой площадке верхнего светового барабана, а вокруг только воздух. На установку первых ребер каркасов шли самые отважные и ловкие. Но когда они охватывали пустое пространство деревянными кольцами и железными кругами, то за ними следовали другие и работали без опаски.
После плотников наверх взбирались кровельщики-верхолазы. У этих работа была еще хитрее. Прицепив подвесную люльку к шпилю, на котором предстояло водрузить крест, они покачивались между небом и землей, распевая песни и приколачивая куски блестящего луженого железа к причудливой опалубке главы. Пожар, кишащий людскими толпами, казался сверху муравейником, а голоса долетали как невнятный ропот.
Работа на высоте устрашала в дни, когда дул сильный ветер: люлька раскачивалась, ударялась о выпуклую поверхность главы. В такие дни верхолазы бросали жребий, кому подниматься.
На верхних ярусах башен большой четверицы класть кирпичи тоже мог не всякий каменщик.
Над Салоникеей заранее подтрунивали ехидные языки:
– Ой, баба, баба, на низовой кладке ты у Бармы в чести, а как на верхотуру полезешь? Зараз душа в пятки уйдет!
– Это мы поглядим, у кого она куда уйдет! – презрительно отвечала Салоникея.
И баба оказалась права. Струсили кое-кто из мужиков, а Салоникея наверху держалась спокойно, как у себя перед печкой.
– Вот чортова баба! – удивлялись каменщики. – Не иначе, она за пазухой бесстрашный корень носит…
Мало того – Салоникея привела четырнадцатилетнего сынишку Гераську. Тот поприсматривался недели две, а потом принялся работать ловко и сноровисто, как мать. Барма поручал Салоникее и ее сыну самые трудные работы по отделке фасадов и знал, что они не испортят.
Башни малой четверицы были закончены целиком и восхищали взор москвичей сверкающим благолепием своих глав. Но у храмов большой четверицы выкладывались еще только шеи.
Работника, который не решался подниматься на высоту церковной шеи, благочестивые старики уговаривали:
– Чего боишься, дурачок? Тебя ангелы будут держать!
«Ангелы ангелами, а веревкой привязаться не мешает», – думали строители.
Наконец пришел радостный день окончания башен большой четверицы. Восемь церквей митрополит освятил осенью 1559 года в простой, непышной обстановке; на богослужении присутствовали только царь и знатнейшие бояре. Торжество предстояло по окончании Покровской церкви.
Усилия всех строителей обратились на средний храм, который должен был вознестись высоко над Москвой, по гордой мечте Бармы.
Чрезвычайно красивой, живописно-величественной получилась внутренность центральной башни Покровского собора. На четырехграннике первого яруса стоял второй ярус восьмиугольной формы – восьмерик. Первый ярус переходил во второй треугольными «пазухами».
Первый восьмерик строители для устойчивости обнесли кругом открытой арочной галереей.
На довольно толстых стенах этого восьмерика, как на основании, поднялся следующий восьмигранный ярус с окнами, подоконники которых сильно скошены внутрь, а верха дугообразно закруглены. Для облегчения веса Барма устроил в этом восьмерике с внешней стороны целый ряд треугольных выемок – ниш.
Тремя рядами кокошников второй ярус перешел в барабан, имеющий форму восьмиконечной звезды с незначительными вырезами. Такая форма придала большую устойчивость верхнему барабану, который держит на себе высокий шатер Покровской церкви. На лучах звезды Постник установил маленькие главки с шейками; своим весом главки увеличивали устойчивость углов.[208]
Так части храма постепенно суживались кверху, масса стен утончалась, из нее вынимались ниши, ее облегчали кокошники, тимпаны которых вдавались внутрь под навесами арок…
И, наконец, все венчалось высоким, величавым восьмигранным шатром.
У основания шатра на звездчатом барабане поставлены были два ряда полукруглых кокошников вперебежку, а над ними – по одному вытянутому вверх кокошнику с заострением. Грани шатра украсились блестящими изразцами. Часто они располагались многоугольными розетками, в середине которых поставлен выпуклый полушар. Изразцы вставлены в грани шатра «заподлицо» – это значит, что они заделывались туда при кладке стен, а не были вставлены позднее.
В ясную, солнечную погоду изразцовые полушария ярко блестели, слепя взор.
Великая работа подходила к концу. Центральный шатер закончился тонкой и узкой шеей, на которой вознеслась простая по рисунку и небольшая по размерам глава. Здесь работали орытнейшие из опытных верхолазов, работали с величайшей осторожностью. Центральный храм имел от основания своего высоту двадцать восемь с половиною саженей.
Работая на высоте, кровельщики видели многочисленные извивы Москвы-реки и впадающих в нее речек; их взору открывалась широко раскинувшаяся столица и десятки окружавших ее сел и деревень. Горизонт замыкался синими лентами отдаленных лесов…
Когда готов был каркас верхней главы, Барма настоятельно заявил о желании подняться туда. Долго отговаривали зодчего от этого намерения, но убедить не смогли.
