Бернард Корнуэлл - Саксонские Хроники
— Но как же мои щёки! — обеспокоился Берг. — Ведь я ношу на лице твой символ, господин!
— Это пустяки, — сказал я и не стал дразнить его, заявляя, что эти чернильные кляксы больше похожи на пьяных свиней, чем на свирепых волков. — Давай рискнём.
— Как скажешь, господин, — ответил он, по-прежнему обеспокоенно.
— Закрой волосами, — предложил я, — пусть свисают на лицо.
— Отличная мысль! Но... — он внезапно осекся, поражённый догадкой.
— Но?
— А как же та девушка, дочь Оллы? Ей это не покажется странным?
Куда менее странным, чем свиньи на щеках, подумал я, но снова пощадил его.
— Девушек такие вещи не волнуют, — заверил я, — главное, чтобы от тебя не сильно смердело. Вот насчёт этого они до странности привередливы. А теперь иди. Ступай! Купи три корабля и жди в Эофервике вестей.
Он поскакал на север, а мы направились на юг, забрав с собой Брунульфа, отца Херефрита и Брайса. Брайсу и священнику связали руки и накинули верёвку на шею, а концы верёвок держали в руках мои люди. Большую часть пути Брайс лишь злобно озирался, а отец Херефрит, зная, как много среди моих воинов христиан, грозил им карами пригвождённого бога, если его не освободят.
— Ваши дети родятся мёртвыми! — кричал он в первый день пути. — А жёны сгниют, как тухлое мясо! Всемогущий Бог проклянёт вас! Ваша кожа покроется гнойными язвами, вы будете дристать кровавым поносом, а члены отсохнут!
Он продолжал выкрикивать подобные угрозы, пока я не повернул назад и не подъехал к нему. Он не обратил на меня внимания, только с ненавистью уставился вперёд, на дорогу. Верёвку, обвивавшую его шею, держал Гербрухт, добрый христианин.
— Он слишком много болтает, господин.
— Завидую ему, — сказал я.
— Чему, господин?
— Большинству из нас приходится снимать штаны чтобы испражняться.
Гербрухт засмеялся. Херефрит только зыркнул с ещё большей злобой.
— Сколько у тебя осталось зубов? — спросил я. Как я и ожидал, Херефрит не ответил. — Гербрухт, у тебя есть клещи?
— Конечно, господин, — он похлопал по седельной сумке.
Многие воины таскали с собой клещи на случай, если потребуется снять подкову.
— Игла? Нить?
— У меня нет, но у Годрика они всегда с собой, да и у Кеттила.
— Отлично! — я глянул на Херефрита. — Если не заткнешь свою грязную пасть, — пригрозил я, — то я возьму у Гербрухта клещи и вырву тебе все оставшиеся зубы, а потом зашью рот, — ухмыльнулся я.
Угрозы прекратились.
Отец Стефан несколько встревожился, я подумал, что от моей жестокости, но потом, оказавшись поодаль от насупившегося отца Херефрита, он меня удивил:
— Святой Аполлонии зашили рот, господин.
— Хочешь сказать, что я превращу этого ублюдка в мученика?
— Не знаю, правдива ли эта история, — продолжил Стефан, — говорят, что ей лишь зубы вырвали, но если болит зуб, господин, следует обратиться с молитвой именно к ней.
— Я запомню.
— Но она не выражалась, как отец Херефрит, и потому не думаю, что он станет святым, — Стефан перекрестился. — Наш Бог вовсе не жесток, господин.
— Мне он кажется именно таким, — холодно ответил я.
— Некоторые его последователи таковы, а это совсем не одно и то же.
У меня не было желания вступать в теологический спор.
— Скажи мне, отче, Херефрит и в самом деле духовник короля Эдуарда?
— Нет, господин, он духовник королевы Эльфлед, — юный священник пожал плечами, — но это, мне кажется, то же самое.
Я насмешливо фыркнул. Западные саксы никогда не одаривали подобной честью королевских жен и не называли их королевами. Не знаю почему. Видимо, дочь Этельхельма просто присвоила себе этот титул, конечно, не без подсказки со стороны отца.
— Это не то же самое, — ответил я, — если слухи о Эдуарде и Эльфлед верны.
— Слухи, господин?
— Что у них разлад. Что они друг с другом даже не разговаривают.
— Я не знаю, господин, — Стефан покраснел: он просто не хотел сплетничать, — но в любом браке есть свои трудности, разве нет, господин?
— И свои радости.
— Хвала Господу.
Меня позабавило, как тепло он это произнес.
— Так ты женат?
— Был, господин, но лишь пару недель. Она умерла от лихорадки. Но она была такой чудесной.
Мы остановились на расстоянии однодневного перехода от Хунтандуна. Я призвал к себе двух своих саксонских воинов, Эадрика и Кенвульфа, и послал вперёд, снабдив щитами, отобранными у людей Брайса. Не тех, кто устроил засаду на Брунульфа, а двоих оставшихся в форте, щиты с изображением оленя в прыжке. На знамени, исчезнувшем с крепостной стены в день моего приезда в Хорнекастр, был тот же символ — эмблема Этельхельма. Брайс узнал меня в тот день, вот почему он и его товарищ развернулись и убрали флаг. Может, он и тупой как бык, но ему хватило ума понять, что я почуял бы беду, увидев эмблему Этельхельма.
— Найди в Хунтандуне самый большой трактир, — велел я Эадрику, — и можешь там напиться.
Я дал ему денег.
— Просто напиться, господин? — заулыбался он.
— Если тебя остановят при входе в город, — сказал я, — говори, что ты человек Этельхельма.
— А если нас станут расспрашивать?
Я отдал ему свою золотую цепь, только сначала снял с нее молот.
— Скажешь, чтобы не лезли не в свои дела.
Цепь должна была показать, что он — человек, облечённый властью, куда выше рангом, чем любой стражник у ворот Хунтандуна.
— А когда мы туда попадём, мы просто должны пить, господин? — снова спросил Эадрик.
— Не совсем так, — ответил я и объяснил, чего хочу, и Эадрик, который был далеко не глуп, рассмеялся.
А на следующий день мы отправились вслед за ним, на юг.
Мы не доехали до Хунтандуна, да и не собирались. В нескольких милях севернее города, на пастбище с восточной стороны от дороги, мы увидели множество пасущихся лошадей. За ними виднелись грязно-белые крыши шатров. Над шатрами развевались на порывистом ветру пёстрые флаги. Я увидел дракона Уэссекса, флаг Этельфлед с нелепым гусем, знамя Этельхельма со скачущим оленем. Там были флаги с изображениями святых, флаги с намалеванным крестом, со святыми и крестом вместе, и среди них затерялось знамя Сигтрюгра с красным топором. Здесь, а не в только что сдавшемся Хунтандуне, а в шатрах, возведённых вокруг крепкого фермерского дома, собирались на встречу лорды. Наше приближение заметил запыхавшийся распорядитель и замахал руками, указывая в сторону пастбища.
— Кто вы? — выкрикнул он.
— Люди Сигтрюгра, — ответил я.
Мы несли не мой флаг, а знамя с красным топором, которое Херефрит и Брайс использовали в засаде, чтобы обмануть Брунульфа.
Распорядитель плюнул.
— Мы больше не ждем никаких датчан, — сказал он, не скрывая отвращения.
— Вы нас никогда не ждёте, — ответил я, — потому во время битвы при виде нас обделываетесь.
Он моргнул, я улыбнулся в ответ. Он отступил на шаг назад и махнул на ближайшее пастбище.
— Оставьте лошадей там, — теперь он явно забеспокоился, — и чтобы никто из вас не носил оружия, ни один.
— Даже саксы? — спросил я.
— Только стражники из личной охраны короля, — ответил он, — и больше никто.
Большую часть своих воинов я оставил охранять наших лошадей, а также мечи, копья, топоры и короткие мечи - саксы, от которых пришлось избавиться. Я взял с собой Финана, Брунульфа, моего сына, двух пленных и отправился к фермерской усадьбе. Между шатрами на огне готовили пищу, клубы густого дыма поднимались вверх. На вертеле над костром жарили целого быка, два полуголых раба крутили вертел, а мальчишки подбрасывали свежие поленья в ревущее пламя. Огромный, ростом почти с Гербрухта человек катил бочку к ближнему шатру.
— Эль, — выкрикнул он, — эль, уступите дорогу!
Он увидел, что бочка катится прямо на меня, и попытался её остановить.
— Стой! — крикнул он. — Прости, господин!
Я вовремя отскочил в сторону.
Возле огромного амбара меня ждали Эадрик и Кенвульф. Увидев меня, Эадрик с облегчением улыбнулся, а когда я приблизился, протянул мою золотую цепь.
— Короля Сигтрюгра привязали к козлам, господин, и теперь рвут на части, кусок за куском.
— Плохо дело, да? — я снова надел на шею цепь. — Значит, получилось?
— Отлично получилось, господин. Может, даже слишком хорошо, — он расплылся в улыбке.
— Слишком хорошо?
— Завтра они собираются выступить на север, господин. Только никак не решат, кому достанется удовольствие тебя прикончить, и каким способом.
Я засмеялся.
— Значит, их ждёт разочарование.
Я посылал Эадрика и Кенвульфа разнести в Хунтандуне слух, что предательская уловка Этельхельма удалась. Они рассказали байку о моей измене, о том, как я напал на Брунульфа и его людей, как пренебрёг флагом парламентёров и убил священников и воинов. Очевидно, слух сделал свое дело. Несомненно, Этельхельм гадал, откуда пришла эта весть и почему ничего не слышно от его людей, отправленных на север, чтобы начать войну. Наверняка теперь он доволен, получив, что хотел.
