Жюль Верн - Михаил Строгов
— Кто эта девушка? — спросил Великий князь.
— Дочь ссыльного Василия Федорова, — ответил Михаил Строгов.
— Дочь майора Федорова, — поправил Великий князь, — уже перестала быть дочерью ссыльного. В Иркутске нет больше ссыльных!
Надя, которая в радости оказалась менее сильной, чем в горе, упала перед Великим князем на колени; тот поднял ее одной рукой, протягивая Михаилу Строгову другую.
Час спустя Надю заключил в объятия ее отец.
Михаил Строгов, Надя и Василий Федоров были теперь вместе. И вне себя от счастья.
Татары и при первом, и при повторном штурме были отброшены. Со своим немногочисленным батальоном Василий Федоров разбил первые группы атакующих, что подступили к воротам Большой улицы в расчете, что те тотчас распахнутся пред ними, и, движимый внутренним предчувствием, упорно оборонял эти ворота до конца.
Продолжая отражать татарские атаки, осажденные взяли верх и над пожаром. После того как нефть на поверхности Ангары быстро догорела, огню, охватившему прибрежные дома, на остальные кварталы города перекинуться не дали.
Не дожидаясь рассвета, войска Феофар-хана возвратились на свои стоянки, оставив на крепостных валах немало трупов.
Среди мертвых была и цыганка Сангарра, тщетно пытавшаяся пробраться к Ивану Огареву.
В течение двух следующих дней осаждавшие пойти на новый приступ не решались. Узнав о гибели Ивана Огарева, они пали духом. Этот человек был душой нашествия, и только он благодаря давно затевавшимся козням имел на ханов и ханские орды достаточно влияния, чтобы увлечь их на захват Азиатской России.
Тем не менее защитники Иркутска оставались настороже — ведь осада города продолжалась.
Но вот 7 октября с первыми лучами зари на окружавших Иркутск высотах загрохотали пушки.
Это подходила армия поддержки под командованием генерала Киселева, таким способом извещая Великого князя о своем прибытии.
Татары не заставили себя долго упрашивать. Пытать счастья в бою под городскими стенами им не захотелось, и лагерь за Ангарой незамедлительно снялся с места.
Иркутск был вызволен из окружения. Вместе с первыми русскими солдатами вошли в город и два друга Михаила Строгова — неразлучные Блаунт и Жоливэ. Дойдя по ледовой плотине до правого берега Ангары, они, как и остальные беженцы, успели выбраться на берег до того, как пламя Ангары охватило плот. Что в записной книжке Альсида Жоливэ было отмечено следующим образом: «Чуть-чуть не уподобились лимону в чашке пунша!»
Велика была их радость вновь увидеть Надю и Михаила Строгова здоровыми и невредимыми, особенно когда они узнали, что их отважный друг не слепой. Что подвигло Гарри Блаунта отразить этот факт в такой форме: «Чтоб поразить чувствительность зрительного нерва, порой и раскаленного железа недостаточно. Внести поправку!»
После чего оба журналиста, удобно устроившись в Иркутске, занялись приведением в порядок своих путевых впечатлений. И вот в Лондон и Париж были отправлены две интересные хроникальные статьи на темы татарского нашествия, причем — явление небывалое — статьи эти почти ни в чем не противоречили друг другу, разве что в мелочах.
В конце концов для эмира и его союзников военная кампания закончилась плохо. Попытка нашествия, бессмысленная, как и все прочие, когда-либо затевавшиеся против русского колосса, оказалась для них роковой. Пути к возвращению им вскоре перерезали войска царя, которые затем, шаг за шагом, вызволили все захваченные города. Помимо прочего — зима в тот год выдалась студеная, и из вражеских полчищ, редевших от мороза, до татарских степей добралась лишь малая часть.
Итак, дорога от Иркутска до Уральских гор была теперь свободна. Великий князь спешил вернуться в Москву, но отложил отъезд ради трогательной церемонии, которая состоялась через несколько дней после прихода русских войск.
Михаил Строгов, придя навестить Надю, обратился к ней в присутствии ее отца:
— Надя, по-прежнему сестра моя, когда ты, собравшись в Иркутск, покидала Ригу, оставляла ли ты там иную печаль, кроме как о матери?
— Нет, — отвечала девушка, — никакой и ни в каком смысле.
— Значит, там не осталось ни единой частицы твоего сердца?
— Ни частицы, братец.
— В таком случае, Надя, — произнес Михаил Строгов, — я не верю, чтобы Бог, сведя нас вместе и отправив вдвоем переживать тяжкие испытания, хотел соединить нас иначе, чем навсегда.
— Ах, — прошептала Надя, падая в объятия Михаила Строгова.
И, заливаясь румянцем, оборотилась к отцу:
— Ты слышал, батюшка?
— Надя, — отвечал Василий Федоров, — я буду счастлив называть своими детьми вас обоих!
Свадебная церемония состоялась в кафедральном соборе Иркутска. Она была совсем простою в мелочах и очень пышной из-за множества народа — военных и гражданских лиц, пожелавших засвидетельствовать свою глубокую признательность двум молодым людям, чья одиссея стала уже легендой.
Естественно, что Альсид Жоливэ и Гарри Блаунт тоже присутствовали на свадьбе, о которой хотели поведать своим читателям.
— И это не рождает в вас желания последовать их примеру? — спросил собрата Альсид Жоливэ.
— Пф-ф! — отозвался Гарри Блаунт. — Вот если б у меня была кузина, как у вас!..
— Моей кузине уже не до замужества! — ответил, смеясь, Альсид Жоливэ.
— Тем лучше, — сказал Гарри Блаунт, — ведь поговаривают о трениях которые вот-вот заявят о себе в отношениях меж Лондоном и Пекином. — Разве у вас нет желания пойти взглянуть на тамошние дела?
— Черт возьми, дорогой Блаунт, — вскричал Альсид Жоливэ, — я как раз собирался пригласить туда вас!
Вот так пара неразлучных двинулась в Китай!
Несколько дней спустя Михаил и Надя Строговы вместе с отцом Нади Василием Федоровым отправились обратно в Европу. Дорога страданий на пути в Иркутск обернулась стезею счастья по возвращении. С необычайной скоростью катили они в тех санях, что экспрессом летят по обледеневшим степям Сибири.
И все же, домчавшись до берегов Динки у поселка Бирск, они сделали остановку.
Михаил Строгов отыскал место, где они похоронили беднягу Николая. Там поставили крест, и Надя в последний раз помолилась на могиле скромного и отважного друга, которого никогда не смогут забыть.
В Омске, в маленьком домике Строговых, их ждала старая Марфа. Она горячо обняла ту, кого в душе своей уже давно называла дочерью. В этот день храбрая сибирячка вновь обрела право признать своего сына и сказать, что гордится им.
Проведя в Омске несколько дней, Михаил и Надя Строговы возвратились в Европу. После того, как Василий Федоров выбрал местом жительства Санкт-Петербург, у них не было уже причин покидать его, — кроме как для того, чтобы навещать свою старую мать.
Молодой гонец был принят царем. Государь, вручив ему Георгиевский крест, оставил служить при своей особе.
Впоследствии Михаил Строгов достиг в империи высокого положения. Но повествования заслуживала не его счастливая карьера, а история его суровых испытаний.
Конец второй, и последней, части
Примечания
1
Экоссез — старинный шотландский народный танец, основными движениями которого являются скользящие шаги, маленькие прыжки и галоп; исполнялся обычно четырьмя парами; стал популярен в Европе благодаря музыкальным обработкам композиторов-романтиков.
2
Гвардейские стрелки — автор имеет в виду один из лейб-гвардии егерских полков.
3
Граница Сибири — здесь и далее автор постоянно говорит об этой границе, называя ее также «русской границей». Естественно, никакой границы в настоящем значении этого слова не было. Речь может идти только об административной границе.
4
Вильно — устаревшее название города Вильнюса.
5
Имеется в виду Нижнеудинск.
6
Речь идет о знаменитом заводе художественного фарфора, основанном в 1756 году в пригороде Парижа Севре.
7
Берне Эмиль Жан Орас (1789–1863) — французский художник, писавший романтические или исторические картины; в 1829–1835 годах был директором Французской академии в Риме.
8
Автора ввело в заблуждение название старинного московского посада; никаких китайских кварталов в Москве никогда не было.
9
Льё равен 4,5 километра. (Примеч. перев.)
10
Напомним читателю, что к моменту создания романа Бухарское ханство находилось в вассальной зависимости от России (с 1868 г.), другое крупное государство Центральной Азии — Хивинское ханство — в 1873 году вошло в состав России; Кокандское ханство, признавшее вассальную зависимость от России в 1868 году, было упразднено в 1876 году и вошло в состав образованного в 1867 году Туркестанского генерал-губернаторства.
