Вениамин Колыхалов - Тот самый яр...
— Не права: до жизни возвращаю.
В милиции извинились, вернули штрафбатовцу паспорт.
— Работники торговли напрасно шум подняли. Распихают дефицит по разным подсобкам, потом эти бурундуки забывают — где прятали орешки золотые… Говорят, вы лейтенантом госбезопасности были при Ежове…
— Был, но не в этой жизни…
— Рассказали бы личному составу горотдела милиции о службе чекистов далёких лет. Все мы под шинелью Дзержинского греемся…
— Вот блох, наверно, накопилось…
Выйдя из милиции, Горелов встретил Полину Юрьевну.
— Освободили уже? — с весёленьким ехидством спросила шпионка. — Серж, не гляди волком — я постаралась. Промыла мозги кое-кому из торготдела — всплыли все коробки.
— Пусть всплывёт дневник…
— Взывала к совести капитана — клянётся честью офицера — не знает, о чём речь.
— Честь и у собаки есть… Ты где устроилась?
— У подруги… холостякуем… коньячок КВВК попиваем… присоединяйся…
— Не обидишься, если по-другому расшифрую аббревиатуру коньячной марки?
— Валяй! Ничего хорошего не жду от грубияна.
— Курвы Выдержанные Высшего Качества…
— На сей раз угадал: обе пройды ещё те… Да и ты не святой. Сколько раз тебя за аморалку трясли в институте?
— Всего два раза.
— И Светку — подругу тоже два… Ты знаменитую поэму о Луке Мудищеве читал, помнишь строчку: «На передок все бабы слабы…». В любом веке ценный бабий товар в подсобке очень дорого стоил. И по дешёвке разбирали…
Обезоруживающая исповедь полячки приводила учёного в хмельное замешательство… Захотелось тесной встречи с бестией.
— Подруга на работе?
Всё понявшая любовница повертела ключом от квартиры холостячки: Горелову понравилось совпадение цифр разборок за аморалку.
Плёлся бычком на заклание.
Недавно клялся своей душе — никогда не влетать в объятия очаровательной полячки. И вот взыграло позорное слабоволие. Давно собирался жёстко проучить плоть, но она уклонялась от ударов и похихикивала над умником…
Среди майской ночи фронтового снайпера вновь посетил двойник-подселенец. Он не зверствовал, не душил, не бил наотмашь. Огненная рука приглаживала редкие волосы ветерана, давно награждённого именным наганом.
Двойник-подселенец умильно смотрел из Зазеркалья на пригорбленную фигуру хозяина и артистично декламировал:
Цветы мне говорят — прощай,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Её лицо и отчий край…
Двойник исчез…
Сердце проваливалось во тьму…
Великая Обь, испытывая радость от вольного бега, спешила к океанским просторам. Её вполне устраивали границы отведённых природой берегов.
Могучий опозоренный Яр хранил смертное молчание.
Песок веков вложил в нетленную память грустную череду недавних событий…
Старенькая изба Октябрины давно была напугана близостью отвесного яра. Испуг, наверно, передался старинным часам. Однажды ночью ходики сорвались со стены, грохнулись об пол. Маятник погнулся, цепочка разорвалась.
Остановилось механическое время, но космическое продолжало путь тихим уверенным курсом…
2010–2012 гг.
Томск — Академгородок.
