Анатолий Марченко - За Россию - до конца
Когда чемоданы с секретными материалами у Деникина забрал помощник Кутепова по конспиративной работе полковник Зайцев, Антон Иванович высказал Александру Павловичу свои упрёки, с трудом сдерживая гнев. Кутепов же был абсолютно безмятежен и не находил в своём запросе ничего страшного:
— Антон Иванович, дорогой, уверяю вас, что я писал очень надёжному человеку.
— Мне не хочется порывать с вами, Александр Павлович. — Деникин никак не мог успокоиться, тем более что беспечность Кутепова ещё более взорвала его. — И потому не стану прибегать к сильным выражениям. Но не могу не сказать: вы или очень наивны, или слишком самоуверенны! Я вновь и вновь не устану повторять вам, что «Трест» — не ваш, «Трест» — это собственность ОГЛУ! Неужто до вас до сих пор не дошло, что это самый настоящий капкан?!
Но даже такие гневные слова не смогли поколебать Кутепова.
— Пока нет оснований ставить «Трест» под сомнение. И кроме того, «Трест» — не единственная организация, в которой действуют мои люди. У меня есть ещё другие «окна» и «линии». Конспирация отменная! Они не связаны между собой, абсолютно автономны и даже не подозревают о существовании друг друга!
Однако предчувствия Деникина начинали сбываться. Один из тайных сотрудников «Треста» Эдуард Оттович Опперпут, якобы готовивший операцию по свержению большевиков, взявший себе псевдоним Стауниц, бежал из России в Финляндию и там объявил во всеуслышание, что «Трест» — не более чем ловушка, западня, созданная для отлавливания белоэмигрантов деятелями ОГПУ. Потом уже выяснилось, что это «разоблачение», предпринятое ОГПУ, было нацелено на то, чтобы скомпрометировать Кутепова. Но пока Кутепов не только попался на «приманку» Опперпута, но и послал ему в помощь своего доверенного офицера. Эта пара отправилась в Москву для совершения террористического акта, однако замысел не удался, кутеповец погиб, а Опперпут исчез, о чём Деникин узнал из советских газет.
Особые надежды Кутепов возлагал на некую Марию Владиславовну Захарченко, женщину с весьма экстравагантной биографией. Александр Павлович, захлёбываясь, рассказывал о ней Деникину:
— Антон Иванович, дорогой, это не женщина, а сущий клад! Можешь поверить, эта дама служила в гусарском полку, участвовала в двух войнах. Представь себе, она много раз ходила в атаку. И даже некоторое время была командиром партизанского отряда. Смелая до безумия! А женщина, какая женщина! — Кутепов говорил о женских достоинствах Захарченко так, будто сам имел с ней близкие отношения. — Трижды была замужем! Вместе с третьим мужем отправилась по моему заданию в СССР. Они удивительно удачно добрались до Москвы и сняли там квартиру. Позже их пригласил жить у себя Опперпут. И что ты думаешь? Она в него втрескалась по самые уши! И они вдвоём создали целую организацию! Представляешь, какие незаурядные таланты! Назвали её «Союз национальных террористов». Опперпут прислал мне донесение. Он считает необходимым отравление нескольких советских пароходов, груженных хлебом, уничтожение элеваторов, потопление советских нефтеналивных судов. Представляешь, если это сбудется, какой потрясающий получится эффект! Тут и массовые отравления, и срыв контрактов на поставку нефтепродуктов, и колоссальные неустойки. Мало того, он намерен организовать серию взрывов в южных портах России.
Деникин слушал Кутепова внимательно, взвешивая каждое его слово, и недоверие всё прочнее укоренялось в нём. Слишком уж фантастичным выглядело всё это. Но Кутепов стоял на своём.
Лишь трагедия, случившаяся вскоре, наконец показала, кто был прав, а кто жестоко заблуждался...
Морозным январским днём 1930 года Александр Павлович Кутепов, объявив своей жене, что отправился в церковь Галлиполийского союза на улице Мадемуазель, вышел из дома. Телохранителей, бывших своих сослуживцев, генерал отпустил, так как день был воскресный и он хотел, чтобы офицеры провели выходной по собственному усмотрению.
Часы показывали половину одиннадцатого утра, когда Кутепов покинул свою квартиру на улице Русселэ. Жене он сказал, что вернётся домой не позднее часа дня.
Едва генерал отошёл от дома на какую-то сотню шагов, как рядом с ним заскрежетали тормоза подъехавшей автомашины. Кутепов удивлённо оглянулся. Ещё минута — и выскочившие из машины неизвестные цепко и жёстко схватили его за руки.
— В чём дело, господа? — изумился Кутепов.
Неизвестные молча втолкнули его в машину. Кутепов пытался сопротивляться, но тут же почувствовал резкий запах: ему на лицо набросили смоченный эфиром платок.
Машина на бешеной скорости понеслась в сторону морского побережья. Нашлись очевидцы, которые утверждали, что видели своими глазами, как генерала волокли по морскому пляжу к стоявшей у пристани моторке...
Уже много позже Деникин узнал, что Кутепова переправили на советский пароход «Спартак». Не узнал он только того, что Александр Павлович скончался от сердечного приступа на корабле по пути в Новороссийск. В тот самый Новороссийск, из которого он бежал в двадцатом году.
Круг замкнулся...
8
В тот солнечный ветреный день, когда Марина Ивановна Цветаева появилась у Деникиных, Антону Ивановичу почудилось, что в доме засверкал фейерверк. Впрочем, «появилась» совершенно не соответствовало тому, что произошло: Марина ворвалась в дом как штормовой порыв ветра. Её летящий шаг, дорожная сумка, перекинутая через плечо, как у почтальона, порывистые движения, то тревожные, то радостные взгляды светло-зелёных глаз сразу же вызвали у Антона Ивановича смутное беспокойство, ощущение того, что установившийся в доме покой сегодня будет взорван, что этот нежданный гость будет совсем не таким, каких генералу уже доводилось у себя принимать.
Едва поздоровавшись, Марина, не ожидая приглашения, уселась на диван и вперила в Деникина огромные, жаждущие немедля утолить любопытство, вопрошающие глаза. Это длилось настолько долго, что Антон Иванович смущённо заёрзал на стуле.
— Всё понятно! — вдруг громко воскликнула Марина, радуясь так, как обычно радуются люди, открывшие дотоле неразгаданную тайну. — Да вы и не могли победить! Не мог-ли! Вы были обречены на поражение!
Деникин вздрогнул от обиды, хотя где-то в глубине души и сознавал правоту её беспощадных слов.
— А я-то надеялась, а я-то верила, самозабвенно, до одури! Какая же я была идиотка! Побеждают гордые, смелые, не знающие сомнений! Побеждают герои, а не приходские священники!
Сравнение с приходским священником ещё более оскорбило Деникина, он едва удержал себя от того, чтобы встать и уйти, дав понять взбалмошной гостье, что не желает слушать её вздорные обвинения. Кажется, она сразу почувствовала это. Лицо её, только что горевшее праведным гневом, сказочно преобразилось. Теперь на Деникина смотрела улыбчивая, добрая, едва ли не влюблённая в него женщина.
— Да вы не придавайте значения моим бредням! — вскричала она, теперь уже радуясь, что воспринимает Деникина совсем по-другому. — Просто в мою сумасбродную голову втемяшились обычные штампы! Именно такие, как вы, мученики идеи, страдальцы за народ, люди, лишённые героического ореола, и призваны побеждать!
— Однако же я потерпел поражение... — начал было Деникин.
— Нет! — почти исступлённо воскликнула Цветаева. — Вы — победитель! Белые победили своей идеей — чистой, праведной, неистребимой! Разве я стала бы воспевать побеждённых? Никогда!
Она выхватила из сумки пачку папирос, нервно вытащила одну, долго чиркала спички о коробок, беспрестанно ломая их, и наконец закурила.
Ксения Васильевна поспешно отвела укоризненный взгляд: она не привыкла к такой бесцеремонности, да к тому же и не переносила запаха табака.
— Вы не рады моему визиту? — Марина стремительно сменила тему. — Но я не могла не прийти! Я жаждала лицезреть знамя Белого движения!
Деникина покоробило от возвышенных слов, ему хотелось остановить её, но он не посмел. И вообще он не мог понять, как надо вести себя с этой эмоциональной взрывчатой поэтессой.
— Напротив, я очень рад... Мы рады... — поспешил заверить её он.
— Я не могла не прийти, тем более после того, как узнала, что вас навещал Бунин.
— Да, да, я был очень рад его визиту, — подтвердил Антон Иванович.
— Это удивительно, — уже спокойно заговорила Марина. — Бунин — не прост. С ним нелегко вести беседу.
«Как, впрочем, и с тобой», — невесело подумал Деникин.
— К тому же Бунин так высоко несёт себя — как на блюде! Сам перед собой благоговеет, будто он единственный гений земли русской.
Антону Ивановичу были неприятны эти слова, особенно потому, что они произносились как бы за спиной Бунина, в его отсутствие. Но он промолчал, не опровергая Цветаеву, но и не соглашаясь с нею.