Кристофер Хибберт - Королева Виктория
Королева не скрывала своего глубокого удовлетворения этим «триумфальным событием», которое должно отмести все подозрения относительно нелояльности принца Альберта по отношению к монархии и стране. «Отныне позиция ее «любимого и дорогого хозяина», — писала королева барону Штокмару, — подтверждена раз и навсегда».
Во время войны ни принц Альберт, ни королева Виктория не дали ни малейшего повода для критики в свой адрес. Принц был занят составлением самых разнообразных планов ведения войны, которые неизменно отвергались правительством, и даже предложил привлечь пятнадцать тысяч иностранных солдат, что также не нашло должной поддержки. Кроме того, он написал огромное количество меморандумов, писем, статей и других бумаг, которые сейчас включены в пятьдесят томов и хранятся в Королевском архиве. Что же до королевы, то она часто проводила смотры воинских частей и военно-морских эскадр перед их отправкой в район пролива Дарданеллы, а в свободное время вязала шерстяные носки, шарфы, варежки и отправляла их солдатам. Кроме того, королева писала письма с соболезнованиями семьям погибших и раненых, часто посещала военные госпитали и постоянно жаловалась военному министру лорду Пэнмюру, что госпитали похожи на «тюремные камеры», что в них царит невероятная теснота, что раненых плохо кормят и плохо обслуживают и т.д. Она выражала сочувствие раненым и даже порывалась произносить перед ними напыщенные речи. При этом она часто повторяла, что женщины «лучше понимают боль, так как сами часто испытывают ее и рождены, чтобы легче ее переносить». Она пыталась поговорить с каждым раненым и каждому сказать что-нибудь в утешение. Но при этом она всегда «так волновалась, что слезы мешали ей, а слова застревали в горле».
Королева неоднократно предлагала военным использовать свою королевскую яхту в качестве военного судна, выделяла деньги на покупку протезов для раненых и оказание им финансовой помощи. При этом она часто повторяла, что в этой стране никто не будет заботиться о них больше, чем члены королевской семьи. В своих многочисленных письмах военному министру она требовала, чтобы тот поскорее награждал раненых солдат и офицеров медалями, и старалась лично принимать участие в этой церемонии. «Поначалу я была так взволнована, — писала королева в дневнике, — что с трудом могла удержать медаль в руке. Некоторые солдаты снисходительно ухмылялись, а иные не могли поднять голову и посмотреть мне в глаза... Многие из них говорили: «Благодарю вас, ваше величество», — и осторожно пожимали мне руку. Думаю, что они впервые в жизни прикасались к руке королевы. И я горжусь связью, которая устанавливалась в тот момент между простыми солдатами и монархом. Ничто не идет в сравнение с добрыми манерами этих простых людей».
День и ночь королева думала о «своих любимых войсках», и в этом не было никакого преувеличения. «Какое ужасное время! — записала она в дневнике. — Никогда я не думала, что буду жить в такое время и своими глазами видеть все это.
Если бы только у нас были более надежные сведения с фронта. Если бы кто-нибудь знал все подробности того, что там происходит!» До нее дошли слухи о победе на реке Альма, во время которой британские солдаты «захватили хорошо защищенную артиллерийскую батарею противника». Затем пришли новости о героическом наступлении и гибели кавалерийской бригады под командованием храброго лорда Кардигана. После этого в Лондоне стало известно о страшных потерях британской армии в битве под Инкерманом, которая произошла 5 ноября 1854 г. «Это, несомненно, блестящая победа, - отметила королева в дневнике, — но я даже думать боюсь о том, в каких невероятно трудных условиях голода и холода приходится воевать нашим войскам... Русские потеряли убитыми, ранеными и плененными более 15 тысяч человек! Но и наша гвардия понесла немалые потери! Волнение и беспокойство усиливаются с каждым днем и разрывают наше сердце».
Никогда еще королева не сокрушалась так сильно о том, что родилась женщиной и сейчас уже не может отправиться на фронт, чтобы сражаться со своими храбрыми солдатами и вместе с ними переносить все выпавшие на их долю трудности. «Уверяю тебя, — писала она принцессе Августе, — я чрезвычайно сожалею, что не мужчина и не могу участвовать в этой войне. Мое сердце обливается кровью при мысли о большом количество погибших солдат и офицеров, но я все же уверена, что нет более прекрасной смерти для настоящего мужчины, чем смерть на поле боя». И это чувство значительно укрепилось в ней сейчас, во время войны с русскими, которые постыдно бросают своих раненых на поле сражения, не хоронят погибших и стреляют в «наших солдат», которые пытаются спасти своих раненых. Принц Альберт мог бы не согласиться с ней, но она охотно верила командиру гвардейской бригады генералу Бентинку, утверждавшему, что русские «очень жестокие, дикие и сражаются с каким-то тупым упорством». В войне с таким диким врагом было бы глупо со стороны правительства объявлять День национального унижения и молитвы. День молитвы — может быть, да, но унижения — конечно же, нет.
Королева завидовала Флоренс Найтингейл, которая вместе с тридцатью восемью другими медсестрами уехала организовывать военный госпиталь в Скутари. Она сама с удовольствием поехала бы вместе с ними, чтобы «присматривать за ранеными храбрыми героями, поведение которых вызывало восхищение. Даже люди с тяжелыми, иногда смертельными ранами никогда не жаловались и не сетовали на свою судьбу».
Она направила мисс Найтингейл письмо с горячей благодарностью за этот поступок, а вместе с ним послала ей драгоценную брошь, сделанную руками принца Альберта. А после окончания войны королева пригласила ее в свою летнюю резиденцию Балморал, где, по словам принца, «она выложила нам все свои соображения относительно того, в чем нуждаются сейчас наши военные госпитали. Мы были очень довольны такой беседой. Она оказалась чрезвычайно скромной женщиной».
А пока война продолжалась, королева собственноручно подписывала приказы об увольнении каждого офицера, который был ранен в ходе боевых действий, чтобы тем самым «сохранить ту ценную связь между монархом и армией, которая установилась в годы войны». Королеву часто видели перед картой военных действий, а главнокомандующий французской армией генерал Канробер, который встретился с ней в августе 1855 г., был поражен тем, что королева прекрасно знала все позиции союзных войск в Крыму и не уступала в этом даже ему самому. Несмотря на всю горечь, которую вызывали у нее огромные потери британской армии, королева был захвачена драмой военных сражений и часто испытывала эмоции, которые вовсе не разделял ее муж. «Трудно найти другого человека, — говорил лорд Пэнмюр британскому главнокомандующему лорду Раглану, — который так тщательно и скрупулезно следил бы за военными действиями, как королева». «Какие бы важные инструкции ни посылали лорду Раглану, — приказывала она Пэнмюру, — королева должна ознакомиться с ними, и к тому же, если это возможно, до отправки». Она хотела быть «информированной обо всем, что происходит на фронте».
Именно по этой причине королева пригласила в Виндзорский дворец лорда Кардигана, известного своими неразборчивыми связями с женщинами. Ей хотелось получить информацию о положении дел на фронте из первых рук. Особенно ее интересовало наступление британской кавалерийской бригады и общее состояние дел в Крыму. Лорд Кардиган описал это наступление «очень просто и даже нарисовал ей диспозицию сторон. При этом он проявил невиданную скромность в отношении своего героического поступка во время боя, но, правда, и не без удовольствия»[37]. А на следующий день он повторил свой рассказ детям и другим членам королевской семьи. В самом начале Крымской войны королева полностью доверяла лорду Раглану — доброму и благородному офицеру, который служил адъютантом герцога Веллингтона в битве при Ватерлоо и с тех пор был весьма близок к нему. Она написала ему немало благодарных и по-дружески теплых писем. «Послания королевы были чрезвычайно трогательны, -рассказывал он в письмах своим дочерям после того, как за битву под Инкерманом получил звание фельдмаршала. - Невозможно представить себе более теплого отношения ко мне. А лорд Абердин даже начал заискивать передо мной». Однако позже все изменилось. Письма королевы по-прежнему оставались вежливыми и деликатными, но в них уже ощущались нотки легкого осуждения. Написав ему в первый день нового, 1855 г., она сдержанно поблагодарила его за предыдущее письмо, а потом без каких бы то ни было предисловий перешла к главной цели своего послания:
«Печальные сведения о лишениях и трудностях в армии, плохая погода и постоянные болезни солдат вызывают глубокую обеспокоенность королевы и принца Альберта. Чем храбрее наши войска и чем более терпеливо они переносят нее испытания и страдания, тем больше огорчений доставляют нам их планы на будущее.
