Тулепберген Каипбергенов - Непонятные
— Бросил в огонь! Сгорела ваша бумажка! — язвительно ответил Фазыл. — Нечего обманывать народ! В Хорезме должен быть один хан, лишь один! Вы толкаете наш народ к гибели!
Сзади стал проталкиваться Маулен. Он наконец понял, что здесь происходит.
— Люди, это очень плохой человек! — Он ткнул пальцем в Фазыла. — Когда мы собрали средства, чтобы вызволить Ерназара из зиндана, он отдал деньги главному визирю со словами: «Эти деньги народ посылает вам, чтобы вы освободили его от Алакоза… Убейте его!»
— Ничтожество — вот кто ты есть, Маулен! Я чуял, что ты навозный жук! Который любит играть мячиками из навоза!.. Которые сам скатывает из дерьма! — Фазыл скрипел зубами, дергался. — Теперь убедился — ты не один такой! Все каракалпакские бии зарылись в навоз! Ничего не видят…
— Не смей оскорблять отцов народа! — разгорячился Генжемурат и сделал шаг к дереву.
— Мамыт, Саипназар, где вы, почему молчите! — шарил глазами Фазыл по толпе.
— Маулен сказал правду! — раздался из задних рядов голос Мамыта.
Зарлык обратился к биям:
— Мне очень тяжело, что первый мой приказ вы-нужден быть таким жестоким! Иного выхода нет. Я приговариваю Фазыл-бия к смертной казни. За предательство интересов народа и страны, за осквернение наших высоких целей. Повесить его! Ерназар, Генжемурат, Ерназар-младший — выполняйте!
Саипназар, смертельно напуганный тем, что Фазыл перед казнью выдаст его, зашептал на ухо Ерназару:
— Негодяй заслуживает кары немедленно! Алакоз и Ерназар-младший обменялись взглядами,
приблизились к Фазылу.
— Приговор хана — это приговор бога! — воскликнул Алакоз. Он развязал веревку и на одном ее конце сделал петлю. — Говори свое последнее слово!
— Меня не устрашишь смертью! А ты, Алакоз, прежде чем накидывать петлю на мою шею, подумай о своей! Бии, вы допускаете насилие и беззаконие! Казнь над любым из каракалпакских биев дозволяется только с ведома, только по приказу великого хивинского хана! Освободите меня, хватит играть моей головой! Моей жизнью! — Откуда только брались у Фазыла силы…
Младший Ерназар и Генжемурат ухватились за конец веревки, переброшенной через кривую ветку туран-гиля, потянули. Фазыл пытался ослабить руками петлю:
— Дураки, глупцы безмозглые, хивинский хан всех вас из-за меня перевеша-ша-шае…
Вернулись в шалаш, сели, помолчали.
— Наш великий хан, нужно ли заново писать «Клятву»? — тихо спросил Ерназар.
Зарлык подумал, подумал и ответил:
— Я верю уважаемым биям! Слушайте все еще один приказ. Повторим трижды — прямо сейчас! — слова «Клятвы» о том, что все наши джигиты — это каракалпакские соколы, а каждый конь — конь для воина! Ерназар, начинай ты!
— Все джигиты в стране — соколы! Каждый конь в стране — конь для сокола! Все джигиты в стране — соколы!.. — повторяли бии за Ерназаром.
— Уважаемые бии, — продолжил Зарлык, когда отзвучала присяга, — хивинский хан не смирится с тем, что лишился каракалпакских владений и каракалпакских денег. Налог мы ему платили исправно, ощутимо пополняли его казну… Мы должны собрать войско. За один месяц! Командовать им будет Ерназар Алакоз, я объявляю его главнокомандующим… Главным своим советником назначаю Ерназара-младшего. Все же остальные возглавят джигитов своего рода. Должности и чины мы распределим позже.
— Нашему ханству нужен какой-то герб, который отличал бы его от других ханств, — предложил один из биев.
— Конечно, — согласился Алакоз. — Когда народу в нужный срок будет объявлено об образовании ханства, тогда все вместе и герб придумаем. — Алакоз высмотрел на дастархане самое большое и красивое яблоко. — Наш великий хан, сейчас в знак нашего объединения, в знак нашего согласия разрешите мне поделить это яблоко на шестьдесят частей — поровну!
— Делите!
Уважаемые бии! Пока мы не соберем всех соколов, не будем снимать предателя с дерева! Не станем предавать земле! — объявил Зарлык-хан.
Правильно! — поддержал Ерназар-младший. — Прежде чем победить врага, нужно победить самих себя!
Ерназар искусно разделил яблоко на множество частей; каждый бий получил свой кусочек и съел его. Уже собрались прощаться, когда в шалаш ввалился запыхавшийся Шонкы.
— Люди! Люди! Новость! В мервском походе погиб хивинский хан! — Шонкы пробрался к Ерназару. — По вашему приказанию я побывал в Хиве. Хан умер… Вся Хива кипит, волнуется!..
— Ты принес счастливую весть, Шонкы! А теперь поклонись первому хану нашей страны — Зарлыку!
Шонкы решил, что Алакоз шутит. Он обвел взглядом биев.
— Ерназар-ага, первым нашим ханом, если когда-нибудь будет у нас свое ханство, станете вы!.. — растерянно, вяло промямлил Шонкы.
— Ты сначала поклонись, а потом рассуждай! — ткнул его бий, находившийся по соседству. — И во-о-он туда взгляни, на тот турангиль.
Шонкы высунулся наружу, вздрогнул. Не мешкая подбежал к Зарлыку.
— Уважаемые бии! Не исключено, что новый хан захочет избрать путь согласия и примирения с нами, — сказал Зарлык. — Пусть ваши джигиты вместе с оружием прихватят и лопаты, кирки, топоры. Начнем рыть от Амударьи канал. Пусть он станет каналом счастья для нашего народа!
— Замечательно! — обрадовался Ерназар Алакоз. — По берегам канала будем выделять земли биям. Пусть сады разводят, обживают землю!
— Землю будем распределять строго. В точном соответствии с долей, которую каждый бий внесет в дело! — заключил Зарлык.
* * *Оба Ерназара, возглавляемые Зарлыком, много дней подряд не слезали с коней. Они изъездили вдоль и поперек берег Амударьи, выбирая место, которое стало бы великим началом — нового русла нового канала. Они прикидывали и так и эдак, взвешивали, соображали и в конце концов порешили: русло будет чуть выше Ход-жейли, напротив Таслака; потом канал проляжет через аул Нукус, где течет маленькая речушка Кызкеткен, и дойдет до самой Казахдарьи. Справиться со всеми работами за год трудно. Зато если уж справиться, канал превратится в артерию жизни, свяжет разбросанные тут и там аулы.
Этот маршрут одобрили все каракалпаки — и бии, и баи, и простой люд. Все роды, все аулы.
Было слякотно, приближалась зима, но народ все шел и шел к назначенному месту. Джигитов возглавляли бии. Хан самолично встречал их, встречал сердечно, приветливо, заводил с ними откровенные беседы о самых простых, каждому интересных вещах и лишь потом направлял к Алакозу и Ерназару-младшему. Два Ерназара держались так, словно братья родные, были в полном ладу и согласии. Каждый подтверждал и одобрял то, что сказал или решил другой. Оба проявляли ко всем одинаковое внимание, расспрашивали, вникали, интересовались, кто, где желал бы получить землю под посевы и жилье. Землю они распределяли с особой тщательностью, по справедливости, чтобы никто не мог обидеться и упрекнуть их. Работу на канале — тоже…
Маулен-желтый приобрел осанку и повадки настоящего бия, был преисполнен важности и значительности. Он даже стал говорить меньше… Однажды он подъехал к Ерназару с группой джигитов, поздоровался по всем правилам и задумчиво, будто сам себе, сказал:
— Отродясь не видывал, чтобы люди радовались общей радостью. Не только о себе думали — и о других людях… Увидел — и окончательно уверовал, что вы затеяли важное дело.
Мадреим попросил Ерназара:
— У нашего рода сил маловато, может, Маулен и его джигиты к нам присоединятся?..
— Нет, Мадреим, у меня на Маулена другие виды, — улыбнулся в усы Ерназар. — Он будет главным плеточ-ником. Пусть следит, чтобы все добросовестно работали, а кто будет отлынивать или лениться, тех он будет наказывать.
— Ерназар, я буду самой преданной твоей плетью! — вскричал Маулен.
— Чтобы достичь не то что единства — даже согласия в мелочах, надо, придется быть строгим! К самим себе в первую голову! — обратился Ерназар к окружившим его джигитам.
— Верно, верно! — закивали они в ответ.
Вдали заклубилась пыль — показался Бердах, и Ерназар встрепенулся, повеселел.
— А вот к народу шествует его знамя, его вдохновение!
Когда поэт оказался рядом, Алакоз любовно посмотрел на него, коснулся пальцами его дутара:
— Дорогой мой, ты будешь помогать нам своими песнями! Мы тебя научим!..
— Поэта не нужно учить песням, он сам их создает! На то он и поэт, — с достоинством возразил Бердах.
Вдруг все пришли в движение, зашушукались, по-вытягивали шеи в одном направлении.
— Вот это красавица!.. Какой щедрый бог создал ее!..
К ним приближалась Гулзиба, ведя за собой двух коней. Она остановилась прямо перед Ерназаром.
— Бии, отнеситесь со спокойствием к тому, что среди вас — женщина! Я пожаловала сюда, потому что вы допустили оплошность… — Гулзиба улыбнулась задорно. — Вы забыли потребовать коня с моего хозяйства! Наверно, подумали — зачем наносить ущерб вдове бая, так ведь?.. Я решила иначе. Если у женщины нет мужа, заменить его в таком большом общем деле должна она сама… Я буду помогать вам по мере сил. Не смогу рыть канал, так стряпать буду, кормить буду землекопов… Наступят, не приведи бог, тяжелые дни, так я за ранеными смогу ухаживать, раны перевязывать, стирать белье! — Гулзиба произнесла это убежденно, естественно и просто. Никто из мужчин не посмел перебить ее или ей перечить. Гулзиба, воспользовавшись их замешательством и растерянностью, обратилась к Берда-ху:- Эй, поэт, тебе в такие-то великие дни следует иметь доброго коня! Выбирай себе лучшего!
