Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 1
Пасмурным выдалось утро, и первые прихожане, желавшие занять самые ближние к алтарю места, входили в храм и невольно замирали у дверей, радостно щурясь от тепла и света. А желающие с самого начала увидеть нынешнее важное действо не спешили в храм, толклись возле паперти.
Затрезвонили колокола — подкатил к северному, служебному входу на запряжённых шестериком санях митрополит. Его крытый чёрный возок не спутаешь ни с каким иным, а уж церковные люди и вовсе не оплошали — забегали иподиаконы, расстилая ковровую дорожку, простоволосые священники встречали владыку с полупоклоном и сложенными ковшичком ладонями, прося святительского благословения. Миряне со стороны лишь крестились, их к владычной руке не допускали дружинники.
Прибытие митрополита — всегда событие шумное и волнующее, но нынче не оно было самым главным и ожидаемым. Проводив глазами разодетого в дорогие одежды Феогноста, все снова обернулись к воротам — некогда золотым, а ныне облупленным до черноты.
— Едут! — единым вздохом прокатилось по толпе от ворот до храма.
И было на что посмотреть!
Впереди на белом коне, накрытом белой же, трепещущей на ходу шёлковой попоной, восседал в ослепительном великокняжеском облачении Семён Иванович. На вороных лошадях, держась на голову сзади, — его братья Иван и Андрей, тоже не в обыденных нарядах. Поодаль, сзади и с боков, старались далеко не отставать ближние бояре и вооружённые дружинники.
У паперти Семён Иванович сильной рукой осадил молочно-белого своего жеребца. Натянули поводья и братья, сделав это тоже очень умело, только у Ивана лошадь чуть было заупрямилась и начала мотать головой. А когда все три застыли, словно в землю вкопанные, оглушительная тишина наступила, только тонко-тонко держался остаточный звон от серебряных стремян да наборных уздечек.
Распахнулись кованые двери храма, слуги выкатили широкий свёрток травчатого ковра, толкнули его вниз по каменным ступеням, по мокрой земле — как раз до копыт великокняжеского коня.
Достойно, не борзясь, как полагается государю, сошёл Семён Иванович с коня. Поддерживаемый под белы руки двумя боярами, поднялся на одну ступень, снял шапку, отороченную чёрным с голубым подшёрстком мехом соболя-одинца, осенил себя крестным знамением, поклонился храму. Затем обернулся к подданным своим, что запрудили всю предхрамовую площадь, отвесил поясные поклоны на три стороны, чем вызвал одобрительный гул. Толпа ожила, заволновалась, образовалось несколько людских ручейков, прорвавших запруду из конных дружинников, — всем не терпелось попасть в соборную церковь.
3
Семён Иванович прошёл один через всю церковь по живому коридору к амвону.
Митрополит с клиром встретил его пением молебна Пресвятой Богоматери и чудотворцу московскому Петру.
После молебна Семён Иванович по-сыновьи подошёл за благословением к митрополиту и кротко попросил:
— Отче! Высокопреосвященнейший владыка! Издревле государи русские, пращуры наши, получали великое княжество по Божьему изволению из рук первосвятительских, вот, и ты, отче, дай мне благословение! — Семён стоял прямо, торжественно, со скрытым волнением.
Феогност разрешил ему подняться на амвон, осенил крестом и, положив руку ему на голову, начал громко молиться:
— Господь, Царь Царей, от святого жилища Своего да благоволит воззреть с любовью на раба Своего Симеона, да сподобит его помазаться елеем радости, принять силу свыше, венец и скиптр царствия, да воссядет великий князь Симеон на престол правды, оградится всеоружием Святого Духа и твёрдою мышцею покорит народы варварские, да живёт в сердце его добродетель, вера чистая и правосудие.
Наместник митрополита Алексий и игумен Богоявленского монастыря Стефан взяли с аналоя бармы и возложили их на рамена великого князя. Феогност лёгким касанием перстов поправил золотые с ожерельями оплечья на Семёне, снова осенил его и уже не громко, но сокровенно, так что слышали только близстоящие, произнёс:
— Господи Вседержителю и Царю веков! Се земной человек, Тобою, Царём сотворённый, преклоняет голову в молении к Тебе, Владыке мира. Храни его под покровом Своим; правда и мир да сияют во дни его, да живём с ним тихо и покойно в чистоте душевной.
Алексий подал золотой венец, Феогност возложил его «а золотисто-рыжую голову Семёна, воззвав:
— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Вышел к солее архидиакон, громоподобно возгласил многолетие, и понеслось троекратно под своды, подхваченное двухклиросным хором:
— Мно-о-огая ле-ета-а-а!
А тот, кому эти многие лета так громко желались, возвышался перед царскими вратами иконостаса в венце и бармах — Божией милостью государь.
Его братья стояли справа от солеи, а напротив них, возле левого клироса, с бесстрастной почтительностью крестились приглашённые великие и удельные князья. Одинаково по-княжески одетые, были они похожи друг на друга, как похожи церковные свечки, и каждый из них чувствовал, что тот, кто возведён на амвон, — им неровня.
И уже начались приготовления к отправлению обедни, митрополит с великим князем намерились спуститься по ступеням с солеи, как с шумом распахнулись западные двери и в проёме их появился ордынский вельможа Товлубег со свитой. Не сняв островерхих шапок своих, они направились прямёхонько к великому князю по ковровой дорожке, не зная того, что по ней разрешается ступать одному лишь архиерею, да вот нынче было дозволено, как великое исключение, великому князю. Товлубег бы, наверное, поставил сапог и на привезённого Феогностом из Константинополя орлеца, кабы один из иподиаконов не успел его выхватить. Товлубег проводил глазами круглый коврик, на котором изображён орёл, парящий над градом, решил, что это ему место очистили, благосклонно кивнул головой.
— Нехристи, — прошелестело в толпе прихожан.
— Пазадаравляю табя, коназ! Кесарь Узбек жалаит табе долга царства нашем Руском улусе, шлёт табе сваю ханскую басма. — Он дал знак рукой слугам, те подали что-то завёрнутое в шёлковую, затканную золотом тряпицу. Развернув её, Товлубег достал деревянный резной ларец и поставил его на край амвона.
Не все находившиеся в храме понимали происходящее. И когда Товлубег открыл крышку ларца, не всем ясно было, что это за подушечка открылась. Лишь князья, бывавшие в Орде, знали, что под подушечкой — воск с оттиском ханской стопы.
Но зато было ведомо решительно всем собравшимся в храме — и наибольшим, и мизинным людям, — что во время своего самого первого явления сюда с ханом Батыем татары ворвались в этот собор Успения Божией Матери, где искали спасения великая княгиня с дочерьми и со всеми родными, навалили брёвен внутрь и зажгли, так что все находившиеся в храме сгорели или задохнулись от дыма.
В церкви и сейчас было душно — от множества свечей, от дыхания плотно набившихся прихожан.
Все вытягивали шеи, пытаясь заглянуть в ларец. Иван и Андрей стояли ближе всех, прямо перед глазами их был оттиск на зелёном воске толстопятой ступни Узбека. Братья украдкой переглянулись, поняли друг друга.
А Семён Иванович, увенчанный сияющей зубчатой короной и золотыми оплечьями, преклонив одно колено, благоговейно принял ларец.
— Бик кюб ряхмат! — по-татарски поблагодарил и коснулся губами шёлковой, пропитанной мускусом подушечки.
Все наблюдали с лицами бесстрастными, никому не любо было унижение их государя, но и обидеть важных татар никто не посмел, ни взглядом, ни словом не выдал своего отношения. Один только Босоволоков смотрел набычившись, и если бы Семён Иванович в этот счастливый свой миг оглянулся на любимого боярина, увидел бы в его холодных с льдистой голубизной глазах презрение и вражду, одно мгновение это было, но было всё же, Иван заметил...
Феогност взял кадило и начал окуривать дымом амвон и стоявших перед ним незваных гостей. Священники и диаконы последовали примеру владыки, начали каждение в самом храме. Народ понятливо расступался, пропуская кадильщиков, вдыхал очищающий и утешающий аромат ладана. Благовонное курение фимиама Божеству освящало собравшихся и сам храм, прогоняло духов тьмы.
Княжичи Иван и Андрей, ещё раз согласно переглянувшись, вышли через дверь правого нефа на церковный двор.
— Но почему именно ступня, а не рука, например? — нервно дёрнул верхней губой Андрей. — Дескать, под пятой мы?
— Узбек же ислам принял. У них нельзя лики изображать...
— Хоть бы растаял зелёный тот воск в ящике!
— Да, чтобы и следа от ханского следа не осталось!
![Роберт Хайнлайн - Космический патруль [=Космический кадет]](/uploads/posts/books/102132/102132.jpg)
