Валерий Осипов - Подснежник
— Если Розу оставят в Швейцарии, вам надо будет получить разрешение на однодневные приезды к ней в Женеву после родов.
— Приезды в Женеву? Откуда?
— Но вас же высылают из Швейцарии… Где вы собираетесь жить — в Италии, Франции, Германии?
— Черт возьми, опять эмиграция… Гонят отовсюду… Из России в Швейцарию, из Швейцарии — неизвестно куда… Эмиграция из эмиграции…
— Я думаю, что нам лучше всего поехать во Францию, в Морне. Деревушка стоит на самой границе. Да и место знакомое — мы жили там во время вашей болезни, помните? Прекрасный горный воздух — заодно и подлечитесь…
— Нам поехать?.. Я не ослышался?.. Вы хотите сказать, что поедете вместе со мной?
— Жорж, я ведь не только сиделка и переписчица ваших рукописей. У меня самостоятельная политическая биография… Меня тоже высылают из Швейцарии.
— Что вы говорите?.. Вера Ивановна, дорогая, извините ради бога… Я болван, глупец, слепец… Это же просто замечательно, просто великолепно, что и вас высылают! Будем снова вместе работать, бороться, бить нового защитника самодержавия, горе-революционера господина Тихомирова!
— Да, великолепно… Кроме того, что Роза больна и после нашего отъезда будет рожать здесь совсем одна…
— Жорж, как вы очутились в Швейцарии?
— Павел, я в отчаянии.
— Вы вернулись нелегально, без разрешения?
— Все вопросы потом… Роза и дети шесть дней ничего не ели… Я получил от нее письмо, они умирают с голоду. В доме нет ни сантима денег, ни крошки хлеба… В кредит дают только молоко… Розе скоро рожать, дети болеют… А меня в это время отрывают от них и выгоняют как бродячую собаку!
— Я немедленно вышлю деньги!..
— Павел, умоляю, — телеграфом!
— Безусловно!
— Это еще не все… Их выселяют из квартиры… Роза пишет, что приходил домохозяин… Если завтра до вечера не будет внесено двести пятьдесят франков, их вышвырнут на улицу… Я не могу этого позволить!.. Если это произойдет, я за себя не ручаюсь…
— Жорж, успокойтесь.
— Павел, я поеду к ним в Женеву, несмотря ни на какие запреты!
— Это глупо. Возьмите себя в руки. Арестуют и продержат в полиции бог знает сколько времени.
— Но ведь ей скоро рожать… Вы понимаете — рожать!.. А она умирает с голоду…
— Деньги будут посланы сегодня, сейчас же, через сорок минут… Вам нельзя появляться в Женеве. Возвращайтесь в Морне, к Засулич… А в Женеву поеду я. Завтра утром я буду у Розы и все улажу с квартирой.
— Обещаете, Павел?
— Даю слово.
— Если все кончится хорошо, я буду обязан вам до последнего своего смертного часа.
— Жорж, нам ли с вами говорить друг другу такие слова? Наши жизни переплетены общей судьбой нерасторжимо. Было бы нелепо, если бы я не сделал сейчас для вас все, что могу…
— Спасибо, Павел…
— В изгнании дружба и помощь — наше единственное оружие против превратностей бытия. Больше нам защищаться нечем.
— Спасибо, Павел, спасибо…
— Жорж, я получила письмо из Лондона от Кравчинского… Вы слышите меня?
— Да, Вера Ивановна, слышу…
— Он пишет, что наш «Социал-демократ» очень понравился Энгельсу.
— Я рад…
— Сергей спрашивает: знаем ли мы о том, что в Париже скоро соберется первый конгресс Второго Интернационала?
— …
— Вы слышите меня, Жорж?.. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, да, понимаю… Это вполне естественно, Второй Интернационал… После роспуска Первого Интернационала и смерти Маркса в Европе давно уже нет центрального органа, который объединял бы вокруг себя социалистов разных стран… А будущая социалистическая революция возможна только как явление международного характера. Это записано во втором проекте нашей программы.
— Жорж, о чем вы сейчас думаете?
— О ней…
— О Розе?
— Да. Может быть, она уже родила, а я ничего еще не знаю об этом…
— Мы бы получили известие…
— Какое печальное занятие, Вера, наша жизнь… Мы вечные изгнанники, у нас все отнято — родина, обеспеченность, устойчивое положение… По сути дела, мы лишены элементарных, естественных человеческих радостей и удобств…
— Не надо грустить… Все еще впереди… Нужно ждать и надеяться…
— Сколько можно ждать?.. Годы проходят, а мы все надеемся, ждем…
— Мы сами взвалили себе на плечи эту ношу. Никто не заставлял нас брать на себя ответственность за будущее нашей родины, за будущее истории…
— Этим можно утешаться?
— В этом нужно видеть надежду.
— Жестокая штука история, Вера, не так ли?
— И, тем не менее, мы вмешались в нее. Назад хода нет.
— Не слишком ли резво бросились мы вносить поправки в историю?
— He говорите так… Это не лучшие ваши слова.
— Вы правы. Минута слабости… Надо верить Вере?
— Да, надо верить…
— Вера, Верочка!.. Она родила, она родила!
— Ну, слава богу…
— Я счастлив, Верочка!
— Кто же родился? Мальчик?
— Нет, опять девочка… Я поеду в Женеву, я обязан ехать… Там сейчас Аксельрод, он дежурил в больнице… Вы представляете — Павел все бросил и помчался в Женеву…
— Только будьте осторожнее, Жорж, прошу вас…
— Ну, как там, что там?.. Как Роза, как малышка?
— …
— Жорж, да не молчите же вы ради бога!
— Все очень плохо… Роды были ужасные… Ребенок слаб, Роза в тяжелейшем состоянии… Мне дали пробыть около них всего один день… Полиция ходила по пятам…
— Какие сволочи!
— Роза была почти при смерти… У нее жуткое истощение… Нужны лекарства, продукты и деньги… Деньги, деньги, деньги! Если бы не Аксельрод, я сошел бы с ума, Павел отдал все, что у него было…
— Жорж, Кравчинский пишет, что Лафарг зовет нас на марксистский конгресс в Париже.
— Вера, а кого мы будем представлять на конгрессе?
— Русскую социал-демократию, разумеется.
— Но ни одна организация рабочих в России не уполномочивала нас. Мы не можем быть самозванцами.
— Сергей уверяет, что наша группа соответствует требованиям конгресса: мы издаем орган научного социализма — «Социал-демократ», находимся в связи с рабочими кружками в России, в которых изучают изданную нами литературу, которые одобряют нашу программу и разделяют наши взгляды.
— Но мы же формально никем не избраны на конгресс.
— Только формально. В силу специфических русских условий…
— Опять специфические русские условия!
— …но по существу мы являемся такими же представителями русских рабочих, как Лафарг и Жюль Гед французских, а Бебель и Либкнехт — немецких.
— Кто же должен ехать от нас в Париж?
— Естественно, вы и Аксельрод.
— Нет, нет, я никуда не поеду… Роза изнемогает от послеродовой болезни, маленькая слабеет с каждым днем… И нет никаких денег! Даже на дорогу до Парижа!
— Предположим, на билет до Парижа мы наскребем…
— А обратно?
— Отправит Лафарг. Как устроитель конгресса.
— Господи, до чего же все-таки нищенская и воистину люмпенская организация это «Освобождение труда»!
— Вот подлинные слова Кравчинского: если бы здоровье позволило Жоржу приехать в Париж, он произвел бы очень хорошее впечатление и не посрамил русского имени.
— Нет, я все равно не поеду. Это было бы предательством по отношению к Розе и детям, особенно к маленькой… Я могу потерять их…
— А по отношению к русским рабочим?..
— …
— По отношению к сотням и тысячам русских пролетариев, которые ждут освобождения своего труда от ига капитала?.. Зачем же было тогда затеваться и принимать название «Освобождение труда»?.. Зачем ушел в могилу Вася Игнатов, отдав свои деньги вместо лечения на нашу типографию, пожертвовав собой?.. Зачем на каторге Дейч?.. Зачем вытряхнул из карманов последние копейки слепой Кулябко-Корецкий на издание нашего сборника?
— …
— Жорж, в конце концов вы не хуже меня знаете, что главным инициатором конгресса является сам Фридрих Энгельс… И вы понимаете, какое значение придает Энгельс парижской встрече всех европейских марксистов… Так неужели вы думаете, что старику не приятно будет услышать с трибуны конгресса именно русского марксиста?
— Вера, я еду… Хотя моей семье эта поездка может обойтись очень и очень дорого…
5
Париж праздновал столетнюю годовщину со дня взятия Бастилии. С феерической щедростью и фантазией город был украшен цветами и флагами. Повсюду — на Елисейских полях, на Больших бульварах, набережных Сены, в Латинском квартале, Люксембургском саду, Тюильри — ходили, пели, улыбались, смеялись тысячи нарядно и торжественно одетых, ликующих парижан.
Кафе и рестораны были переполнены. Сияющие лица мелькали в окнах кондитерских. На всех углах звучала «Марсельеза». Молоденькие девушки-цветочницы в костюмах Марианны от имени городского муниципалитета бесплатно раздавали на улицах букетики красных гвоздик.
