Зинаида Чиркова - Проклятие визиря. Мария Кантемир
Трясущимися руками накинул князь на плечи бархатный архалук, слетел по деревянной лестничке вниз и бросился будить докторов — у него не хватило сил, чтобы приказать слугам разбудить их...
Доктора поднялись в комнату Анастасии, едва князь влетел в палаты, отведённые им, — они уже давно ожидали развязки и потому даже спали вполглаза.
Прибежала и повитуха и тут же принялась хлопотать, не обращая внимания на стоны и крики роженицы, — появилась и горячая вода, давно каждый вечер заготовлявшаяся, и простыни, и полотенца, и всё, что было нужно для приёма младенца.
Мария тоже не спала: едва заслышав крики Анастасии, она стремглав взлетела по лесенке в её комнату.
Но доктора и повитуха грозно прикрикнули на князя и Марию, выгнали их из родильной комнаты, и, словно бы в чём-то виноватые, отец и дочь спустились вниз, спросили себе чаю и сидели над остывшими чашками молча, всё время прислушиваясь к тому, что творилось наверху.
Они сидели бездумно, даже не перебрасываясь словами, будто были одно целое, одинаково мыслили и одинаково чувствовали, и лишь каждый последующий крик вызывал на их лицах болезненные гримасы, и тогда они взглядывали друг на друга и прятали глаза, словно скрывая друг от друга страх, боль и смятение.
Так прошла почти вся ночь — крики и стоны, звериный вой наверху, ласковые голоса докторов и повитухи, суета слуг, носившихся по узенькой лесенке вниз и вверх то с тазом горячей воды, то с мешком окровавленных простыней...
Только к самому утру затихла Анастасия, и послышался новый звук, даже не звук — странный писк, не похожий ни на что.
И тогда сразу подскочили отец и дочь — этот писк означал, что ребёнок родился, что он жив и что это — начало новой жизни всей семьи.
Они обнялись, движимые одним и тем же чувством: ещё один член семьи появился, ещё один Кантемир живёт в миру.
— Поглядите на дочку, — весело пригласил их Поликала с самого верха лестницы.
И оба кинулись наверх. Кантемир прыгал через две ступеньки, а Мария шла за ним.
Крохотный свёрток был уже запакован, виднелось лишь крохотное личико, красное и опухшее.
Анастасия увидела мужа и падчерицу и, капризно растягивая слова, потребовала:
— Ну сколько можно просить, дайте хоть каши или что там у вас, смерть как хочется есть...
Она даже не смотрела на новорождённую дочку — ей достаточно было, что она отмучилась, что пятна на её лице теперь сойдут сами собой, а за дочерью присмотрят, на то она и княгиня...
Кантемир взял на руки крохотный свёрток, подержал и сказал негромко:
— Смарагдой назовём...
— Нет, Екатериной, — упрямо возразила роженица.
— Ну, пусть будет Смарагда-Екатерина, везде ведь двойным именем называют, — поправила отца Мария.
— Ладно, пусть так и будет, — согласился отец.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В это своё заграничное путешествие Пётр, как всегда, отправился в сопровождении целой свиты, которую составляли Екатерина со своими пышными и дебелыми статс-дамами, камергером Монсом и немалым штатом гувернанток, поварих, уборщиц дипломаты и военные, денщики царя и его доктора. Петру необходимо было как можно скорее закончить войну со Швецией, которая продолжалась уже шестнадцатый год, а победы всё ещё было не видать.
Северный союз всё время находился на грани развала, и царь надеялся заключить ещё кое-какие соглашения, чтобы добиться перевеса.
Толстого вместе с Рагузинским, Куракиным, Шафировым Пётр вызвал в Париж, куда отправился после консультаций с датским королём и устной договорённости о высадке десанта в шведской провинции Сконе.
Пётр Андреевич сразу же разобрался в сложнейшей обстановке и противодействовал затее Карла XII свергнуть английского короля и посадить на престол угодного ему претендента, — Карл даже принял на свою службу до тысячи бунтовавших против английского короля офицеров и намеревался послать их в Англию: ему нужны были не только французские, но и английские субсидии для продолжения войны.
Однако усилия русских дипломатов, и в частности Толстого, позволили русскому царю послать информацию об этом в Англию, и затея Карла провалилась.
Деятельно участвовал Толстой и в заключении договора с Францией.
Хоть и посмеялись здесь над мечтами Екатерины о свадьбе короля с Елизаветой, но заключить договор не отказались — Франция не стала больше по этому трактату субсидировать шведского короля.
Десант, который предполагалось высадить в Сконе, готовился в Копенгагене.
И Пётр в последний раз предложил своему сыну принять участие в этой военной операции.
Все при дворе знали, как холодны и недружелюбны были отношения царя со своим старшим сыном, несмотря на то что он поминался на ектеньях[28] во всех церквях наследником царского трона.
Алексей в душе оставался противником всех начинаний отца, хоть Енешне и стоял на коленях перед его суровым и грозным взглядом, — он даже соглашался уйти в монастырь, отказаться от наследства, от отчего престола, но Пётр всё колебался, надеясь, что сын остепенится, займёт достойное место среди его помощников и не надо будет применять никаких суровых мер против ослушника.
К тому времени, когда Пётр приехал в Копенгаген, Алексей уже был вдовцом: принцесса Вольфенбюттельская умерла, оставив ему двоих детей — Наталью и Петра.
Теперь Пётр вызвал сына письмом, чтобы поручить ему одно из главных направлений в экспедиционном корпусе, предназначенном для десанта в Швеции.
Алексею выправили заграничный паспорт, все необходимые бумаги, снабдили большим количеством денег и векселей, по которым можно было получить и за границей немалые суммы, и сообщили царю, что Алексей Петрович выехал в Копенгаген.
Но прошёл месяц, второй, а царевич в Копенгагене не появлялся.
Пётр забеспокоился и в начале декабря повелел генералу Вейде, командовавшему корпусом в Мекленбурге, начать поиски сына.
Уже давно Пётр подозревал, что сын может бежать, но для очистки совести ему всё ещё требовались подтверждения, что Алексей попал в руки разбойников, бандитов, потому как эскорт его был весьма лёгким — одна лишь его любовница Ефросинья, её брат Иван да трое служилых людей.
Правда, добираться ему было велено инкогнито, но кто знает, что может случиться на военных дорогах, наполненных всяким сбродом...
Пётр не стал ждать окончания поисков, затеянных Вейде, и вызвал из Вены своего резидента Авраама Веселовского — он уже предчувствовал, что сын может удрать в Вену.
Только туда и мог отправиться Алексей: там жила мать его умершей жены, а Карл VI приходился Алексею шурином, и хоть и умерла принцесса Вольфенбюттельская, но старые родственные связи могли помочь Алексею искать защиты и покровительства у Австрии.
Так оно и оказалось: следы Алексея потерялись. Вейде безуспешно искал его во всех германских княжествах, по которым тот должен был проехать в Копенгаген.
А Веселовскому удалось, расспрашивая владельцев придорожных кабачков и гостиниц, отыскать дорогу принца — все следы вели в Вену.
И Пётр послал с Веселовским предупредительное письмо австрийскому императору:
«Ежели он (Алексей) в Ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его с сим нашим резидентом к нам прислать…»
Австрийский кесарь уже виделся с царевичем, предоставил ему тайное убежище — сначала в местечке Вейербург, неподалёку от Вены, а потом в Тироле, в государственной тюрьме Эренберг.
Русскому царю Карл ответил витиевато, рассыпался в уверениях в любви и дружбе, но не дал прямого ответа на вопрос, в венских ли владениях обретается Алексей, — дипломаты Карла умели затуманить любой ответ на любой вопрос.
Уверил Петра Карл только в одном: он постарается сделать всё возможное, чтобы Алексей не попал в неприятельские руки.
Пётр сразу понял, что уклончивость Карла, его виляние и представляет собой ответ: да, Алексей у венского двора, вызволить его оттуда будет крайне трудно, и кто знает, какие планы у венцев относительно царевича и его наследства.
Лакомый кусочек попал в руки австрийцев, громкий скандал на всю Европу был им на руку, и неизвестно, чем могло всё это закончиться.
Если, не дай бог, ввяжутся венцы в борьбу за восстановление наследства Алексея, кончиться добром это для России не может.
Шведская война и без того поглощала несметные суммы, а конфликт с Австрией мог вызвать новую войну.
Уладить конфликт, вернуть сына на родину мог лишь один человек — Пётр Андреевич Толстой.
Царь знал, что не погнушается Толстой ничем, не побрезгует ни подкупом, ни лестью, ни щедрыми посулами, ни угрозами, а уж царское поручение выполнит как нельзя лучше. Вся его деятельность давала Петру уверение в этом.
