Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья
— Если княжна в тереме, это упрощает дело. Рысь успела показать мне ход к погребице одного из подклетов хором.
Стояла густая тьма, но где-то на Востоке уже затеплилась далекая заря. Пробудились и поползли тени деревьев. Утренняя свежесть заживляла раны почвы и травы, а дыхание Стрибога рассеивало запах крови и гари ушедшего дня. Кандих и Рогдай перебросили через плечи тулы со стрелами, прицепили клинки к поясу и взяли с собой несколько сулиц. Им предстояло нелегкое предприятие.
Оглядев Энунда, которому мерянин развязал руки, молодой варн только вздохнул. Лицо урманина оставалось угрюмым, глаза метали враждебные искры. Непросто изменить человека, которому с молоком матери внушалось, что все, что есть под солнцем и луной, принадлежит сильному, что племя детей одноглазого владыки Асгарда создано, чтобы управлять людьми других родов. Воители Одина полагали земли и воды мира своей собственностью, ибо верили в свою избранность, в природное право повелевать и насаждать свои законы соседям, которых даже не считали мужчинами. Люди за пределами фьордов были лишь пищей для их мечей и рабочими руками для исполнения их прихотей. Сейчас, по воле судьбы, урманин стал союзником Кандиха и Рогдая, однако относиться к такому союзнику следовало с осмотрительностью.
Сыну Торна Белого вернули его секиру и меч, после чего все трое двинулись к княжескому терему заячьими и птичьими тропами, чтобы не натолкнуться на разъезды кривичей. Прошли, должно быть, всего полверсты, как вдруг шум многочисленных ног заставил заскочить в закраину одного из оврагов и затаиться среди кустошей бузины.
Между рядами чахлой крушины и замшелыми ивами пробирались вои. Это Кандих понял сразу по железным перезвонам кольчуг и кованых поясов. Перешептывались между собой очень тихо, старались не шуметь.
— Кажется, Званимировы гридни, — склонился к уху варна Рогдай. — Прочим таиться незачем.
Кандих молча согласился. В просветы ветвей вскоре стали видны ратники. Лишь у немногих на головах были шеломы, а в руках щиты. Остальные — растрепанные, смуглые от копоти пожара и засохшей крови — ступали налегке. Это явно были люди, истомленные боем. Глаза были черны, лица понуры, а спины согбены.
Победители так не ходят, решил Кандих и посмотрел на мерянина. Тот понял его без слов и издал трель пересмешника — знак, привычный слуху всех радимичских дозорников. Гридни остановились. Пошушукались между собой, потоптались. Ответом был такой же звук.
— Кто вы? — спросил варн из оврага.
— Люди князя Званимира, — был ответ. — Я — Прелют. Со мной еще семнадцать гридней.
Кандих, Рогдай и Энунд вышли на тропу перед воями. Варн и мерянин узнали сотника князя радимичей. Его правое плечо было обмотано набухшей от крови тряпицей, с виска сорван кусок кожи. Радимичи тоже признали гостей Званимира.
— Почто урманин с вами? — указал на Энунда Прелют.
— Для дела, — сказал Кандих. — У него свой счет к Сбыславу.
— Гляди, парень, — сотник покачал головой с сомнением. — По мне, так лучше за десять верст таких доброхотов обходить. После всего того, что они тут начудили…
— Я его знаю, — заверил молодой варн. — Не тревожься. Пусть уж лучше с нами будет, чем против нас.
Отряд, числом переваливший за два десятка ратников, решал, как теперь быть. Кандих убедил Прелюта и его воев повернуть назад к Берестяному Мольбищу, чтобы вызволить из полона дочь Званимира. Сотник без лишних споров согласился. Изможденные гридни желали отдыха, но весть о неволе, в которую попала княжна, и ненависть к Сбыславу придала новые силы. В дозор выслали Жердана — смышленого и бывалого воина. Он повестил, что кривичи и урмане от хранилища ушли, оставив тела радимичей. Воев Сбыслава Жердан видел возле терема князя, а куда делись люди Олава — вызнать не смог.
Посовещавшись, тишком прошли до опушки сосновника, где был самый жаркий бой. Мертвых радимичей, над которыми уже вились оводы и мухи, снесли на щитах в ложбину среди ягодников, укутав до поры валежником и подготовив к погребальной краде. Разжигать огонь пока было нельзя, чтобы не привлечь недруга.
Теперь Кандих уверенно раздавал приказания. Гридни слушали его, не прекословя. Даже Прелют, запрятав губы в густые усища и хмуря чело, не перечил молодому варну.
— Попытайся выкликать лошадей, что разбрелись по округе, — велел Кандих Воемилу. — Они будут нужны, если мы вернемся с княжной. Тебя, Ратмир, прошу запалить костер, когда мы сядем в седла — чтоб души родовичей отправились прямиком в Светлый Ирей. А ты, Прелют, подбери пятерых удальцов покрепче — с нами пойдут. Все остальные — пускай дожидаются в ложбине. Ну, уж если не вернемся — разумейте сами, как дальше быть.
Потайной лаз, ведущий в княжеские хоромы, находился подле избушки-хранилища, в которой Кандих с Рогдаем изучали древние письмена. Сейчас от строения остались лишь обугленные бревна стен, однако сам ход, укрытый под корнями старого соснового пня, не пострадал от огня и остался нетронутым. Отвалив в сторону сухие ветки и лоскутья мха, варн первым спустился под землю. За ним последовали его спутники.
Лаз был совсем низким и узким, так что идти пришлось, согнувшись в три погибели. Запах прели ударил в ноздри, затрудняя дыхание, с потолочного покрытия посыпались земля и обрывки травяных стеблей. Однако Кандих решительно пробирался впотьмах. Следом поспевал Рогдай. Путь был невелик, но здесь, под землей, он всем показался бесконечностью. Еще и под ногами с писком разбегались крысы. Когда сапог молодого варна ударился о ступеньки небольшой лесенки, ведущей к погребице, Кандих вздохнул с облегчением. Вскоре пальцы его нащупали доски подъемной крышки, выводящей в подклеть.
Снаружи, по-видимому, с большого княжеского двора, неслись громкие звуки. В них можно было различить звон оружия и человеческие голоса. Прислушавшись, варн догадался, что урмане провожают в Валгаллу своих павших товарищей. Особенно торжественно и распевно звучал голос Бови Скальда.
— …Когда-то Отец Богов и его братья создали Срединную Землю из плоти Имира, сделав ее плоской и круглой, как воинский щит. А из крови его они сотворили Мировое Море — столь необъятное, что помещенная в него земля стала подобна мелкой монете. Но кровь содержит память души. Сохранив природу древнего исполина, Море вовсе не собиралось довольствоваться отмеренным ему пределом. Оно прорезало в теле Срединной Земли бесчисленные жилы своих потоков, которые люди, рожденные дыханием и волей богов, назвали морями, реками и озерами. Бурное и своевольное, Мировое Море год от года и век от века продолжало вторгаться во владения земли, приводя в смятение людей. Так длилось до того времени, пока потомки Всеотца — Ясени Битв — не научились жить с Морем в единстве. Они подчинили могучую стихию, подобно бесстрашному наезднику, оседлавшему дикого скакуна. С тех пор Всадники Одина на своих Жеребцах Волн без преград бороздят просторы мира, и дорога им открыта там, где есть вода. Пока единство с Мировым Морем песней звучит в сердце хирдманна — он не узнает поражений и будет всюду добиваться успеха.
Воздадим же хвалу, Братья, героям, которых призвал к себе Один. Каждый из них прошел сотни водных дорог, свершая подвиги во славу Отца Богов. Воля, взращенная хором волн и шумом битв, привела их с берегов скалистых утесов, где ветра гудят, словно боевой рог Хеймдалля, в этот далекий край вечных лесов, в котором они обрели предел своему земному пути. Имена их останутся в памяти людской, превозносимые потомками Одина, а глаза будут взирать на наши земные деяния из просторных залов Вингольва. Там каждый из них займет достойное место за столом Всеотца, вкушая пищу богов и предаваясь схваткам с великими воинами. Отныне они — бессмертны, и достигли всего, о чем может мечтать человек. В этот день мы чествуем наших Братьев яствами и добрым медом. Дары, которые приготовлены для последнего их путешествия в Страну Вечного Блаженства, усладят их души и позволят ни в чем не знать нужды…
Пока Бови Скальд говорил, хирдманны выносили во двор сундуки, котлы, кувшины, черпаки, вертела, чаши, пивные рога и кубки, саксы, секиры, мечи и луки. Все это необходимо было погрузить на ладью, в которой уже возлежали одиннадцать Волков Одина, завернутые в синие плащи. Из ритуальных даров были ведра с яблоками — пищей мертвых, воскресающих для вечной жизни, и козлиные шкуры с завернутыми в них костями этих животных — знак гибели и возрождения, связанный с Тангниостром и Тангрисниром[152].
Олав Медвежья Лапа, облаченный в пластинчатый доспех, стоял за воротами дворовища со сверкающей секирой. Он одним ударом отсек голову грациозному буланому жеребцу, которого подвел к ярлу Даг Угрюмый. Лошадиное тело подняли на небольшую деревянную ладью, стоящую на дощатой платформе, вместе с другими дарами. Потом, когда запалили деревянный дракон горящими стрелами, Братья разбрелись по всему двору с кубками, выкрикивая хвалебные слова в честь почивших воителей. Некоторые уже были пьяны и радовались, как дети. Теперь их соратники отправлялись в объятия богов. Они не будут скитаться по земле беспризорными драуграми[153], а сядут есть сочное мясо вепря Сехримнира и пить сладкий мед козы Хейдрун. Вспоминали силу Хегни Острия Копья, доблесть Сельви Трехцветного и достоинства других побратимов.
