Радко Пытлик - Гашек
Но когда Кудей приехал в Липницу, все сразу было забыто; Кудей воскресил в Гашеке воспоминания о прошлом и о прелестях свободных странствий. Тем горестнее было ощущение, что жизненных сил остается все меньше и меньше.
Летом 1922 года Гашек предпринимает большое путешествие в область Пацова и Влашима. Добирается и до Дольних Краловиц, которые перед войной посетил с Кудеем во время скитаний по «средней Европе». Теперь это своего рода семейная увеселительная прогулка: он едет в коляске, одолженной у лесничего Бема, вместе с Шурой и ее приятельницей. Но и это последнее путешествие доставляет ему радость, как мы видим из полученной Па-нушкой открытки: «Мои спутницы так устали, что уже не в силах рыдать. Тащу их во Блашим. Сегодня мы проехали 37 км. Прежде чем доберемся до Липницы, у нас, судя по всему, заведутся вши. Вид у всей компании запущенный. Твой Ярослав Гашек».
В декабре того же года уже не приходится думать о сколько-нибудь продолжительной поездке. Гашек не может дойти даже до трактира Инвальда. Поэтому в маленьком домишке под замком он устраивает «домашнюю корчму». Обычно сразу же после полудня по Лип-нице начинала бегать служанка, созывавшая гостей. К Гашеку приходят друзья: оба брата Коларжи, Йозеф и Ярослав, учителя Шикирж, Мареш, Якл, староста Райдль, лесник Шоула, сапожник Крупичка и простые люди из окрестностей. Бодрый и шумный лесничий Бем заглядывает и по два раза на день. Если вдруг случается, что никто из приглашенных не явился, хозяин посылает девушку прямо в трактир, звать всех, кто там сидит. Одновременно он наказывает Резинке взять у трактирщика шестилитровый кувшин пива, чтобы тот не остался в убытке. Порой приходил и сам Инвальд. Гашек — особенно в последние дни жизни — не хотел оставаться в одиночестве, старался собрать вокруг себя общество. Не имея возможности посещать прежнюю компанию, он окружил себя разной «челядью». Помимо писаря, содержал слугу для отдельных работ, старого отставного солдата Рериха, который осенью протапливал все еще сырую «новостройку». Домашним хозяйством занималась Терезия Шпинарова, бывшая служанка Инвальда. Как рассказывают, она очень вкусно стряпала. В шутку писатель «нанимал» и местного ночного сторожа Косика, за несколько шкаликов тасовавшего ему карты; хотел даже платить жалованье престарелому местному полицейскому пану Франтишеку Штепанеку, отцу Климента, для того, дескать, чтобы держать в руках липницкую «службу общественной безопасности».
Людей из своего ближайшего окружения он ценил и любил оказывать им мелкие знаки внимания. Куда более прежнего он был благодарен тем, кто составлял его публику, приноравливался к его настроениям и слушал его рассказы.
Хотя здоровье Гашека все ухудшалось, он никогда не думал о трагическом исходе. Был полон планов и надежд. Говорил о том, как весной посадит возле дома цветы и как хорошо заживет здесь с Шурой.
Именно в это время и осуществил он свою последнюю прогулку. В середине ноября в Дольнем Месте в трактире «У Мухи» затевался увеселительный вечер по случаю храмового праздника в костеле св. Мартина — так называемая «золотая вечеринка». Утром лесничий Бем рассказывал, кто из Липницы туда пойдет. Гашек, страшно любивший храмовые праздники, как и все торжественные сборища, окончательно и бесповоротно решил ехать в Дольне Место. Он приказал нанять экипаж и со всеми домочадцами отправился в путь. Эту поездку описал Климент Штепанек: «Нам пришлось донести Гашека до брички на руках. Было очень холодно, и его как следует укутали (…).
Однако состояние здоровья не позволило ему в полной мере принять участие в веселье. Всю ночь он проиграл со своими знакомыми в карты, хорошее настроение его не покидало.
С храмового праздника мы вернулись в пять утра. Уложили Гашека в постель и поспешили затопить печь, чтобы он хоть немного согрелся».
Вероятно, никто, в том числе и сам Гашек, не предполагал, что это была его последняя поездка. Потом он уже почти не выходил, разве что делал несколько шагов возле домика.
На рождество выпало много снегу. Гашеку чуть полегчало. Он вспоминал, как они с Шурой катались в России на санках, и утром послал Штепанека в Гумполец за санками — мол, они с Шурой будут кататься, «как в былые времена». В тот день Гашеку было значительно лучше, и на радостях он даже принялся протаптывать около домика дорожку в снегу, обув для этого привезенные из Сибири «пимы». Работа ему нравилась, он заявил, что протаптывание дорожек станет отныне его привилегией. После праздников неожиданно наступило ухудшение. Теперь он наконец-то позволил, чтобы его как следует осмотрел врач. Пригласили доктора Новака, который уже несколько раз словно бы случайно навещал писателя. Но Гашек все еще пытался ходить и упорно не хотел надолго слечь в постель.
До дня святого Сильвестра (31 декабря) снег растаял. Гашек уже предвкушает, как отпразднует проводы старого года. Все утро лежа диктует и еще немного после обеда — сидя. Но все время нетерпеливо заглядывает на кухню — проверить, как идут приготовления к празднику. Служанку то и дело посылают за какой-нибудь мелочью в трактир Инвальда.
Однако вечер не слишком удался, видно было, что хозяин тяжело дышит и с трудом скрывает от других свое состояние. Он уже почти не может говорить. Извиняется и обещает, что к богоявлению ему станет лучше и тогда он устроит настоящий праздник.
На другой день Гашек почувствовал себя совсем плохо. Друзья, приходившие поздравить писателя с Новым годом, спешили откланяться, боясь его утомить. Началась рвота, и врач рекомендовал пить одно лишь молоко. Сосед, посетивший больного, вспоминает, что видел на столе бутылку шаратицкой минеральной воды и молоко. «Гром разрази первую корову, позволившую себя выдоить», — сказал ему Гашек, улыбаясь через силу.
Утром наступил кризис. Гашек уже не выносил никого, кроме Шуры. Срочно вызвали врача. Больной сильно ослаб. Доктор Новак распорядился, чтобы ему давали мед и кашу из детской питательной муки, но пациент не мог проглотить даже каши с медом. Только к вечеру он разрешил принести сверху постель, а до тех пор все еще лежал на придвинутом к окну пружинном матрасе.
Настала критическая ночь. Гашек лежит в агонии, за дверью нервно расхаживает по кухне врач, Шура плачет. На скамье у печи сидит подавленный молодой писарь. Время от времени кто-нибудь из них заглядывает в комнату. Гашек хрипит, дышит все тяжелее. Доктор посоветовал известить родных.
Больной то приходит в себя, то вновь впадает в беспамятство. А в минуты, когда к нему возвращается сознание, плачет. Рассказывают, что ночью он попросил глоток коньяку. Доктор Новак не разрешил и подал ему стакан молока. «Вы меня надуваете», — сказал с упреком Гашек. Согласно позднейшим версиям на смертном одре он оставался бодр и насмешлив, острил, как Швейк. Веселился, когда ему ставили клистир, и подшучивал над смертью. Все это лишь безвкусные выдумки.
Неожиданно хриплое дыхание больного прервалось.
В полицейском протоколе доктор Новак сообщает:
«Я лечил Ярослава Гашека в течение последних четырех недель. За день до смерти меня вызвали к нему в 11 часов утра, и я обнаружил, что сердце его отказывает. Я был у него несколько раз и провел там всю ночь. Гашек лежал, ночью он встал и хотел написать завещание. Сел к столу и взял в руку перо. Видя, что ему будет тяжело писать, я предложил, что напишу за него. Он диктовал мне, а я писал завещание под его диктовку, при этом присутствовали также Терезия Шпинарова и Мария Влчкова. Потом я прочел завещание, Ярослав Гашек еще раз перечитал его и исправил две ошибки.
Затем он подписал завещание, я и обе указанные женщины поставили свои подписи как свидетели. Ярослав Гашек был трезв и в полном рассудке. В пять часов утра я пошел домой и разбудил старосту Райдля. Когда около 8 часов утра я опять пришел к Гашеку, он уже был без сознания, и староста в моем присутствии подписал завещание».
В свидетельстве о смерти, подписанном доктором Но-ваком, значится: Pneumonia, lat. paralysis cordis.[124] В качестве причины смерти указан паралич сердца.
На большом рабочем столе в нижней комнате остался лежать простой синий конверт со штампом «Ярослав Гашек, писатель, Липница над Сазавой» и адресом: «Пану Ольдржиху Шикиржу, Липница». На обороте конверта рукой Гашека нечетко набросаны карандашом черновики двух писем, запечатлевших, чем в последние мгновения жизни была занята его мысль.
Первое письмо адресовано в окружной школьный комитет: «Во время медицинского осмотра окружн. врач пан доктор Рессль в Ледчи обнаружил у меня комбинированное заболевание сердца, нервов и легких. Мой лечащий врач доктор Л. Новак также подтвердил, что я буду неспособен заниматься какими бы то ни было делами по крайней мере еще три месяца. Оба рекомендуют безотлагательное пребывание в теплом климате. И в интересах своего здоровья я предполагаю внять их советам.
